— Наверное, за «Кладоискателей»… Он ведь в новом проекте участвовал. Слышал про такой?
Наконец-то я хоть раз мог быть честен! Мой кивок вдову почему-то очень огорчил.
— Ну вот, вся страна о передаче знает, хоть ее еще нет, — пригорюнилась Ежиха. — А мне он, думаешь, хоть слово сказал? Стороной узнала, от общих знакомых. А так уехал — и все. Куда уехал, где был две недели? Только Полинка сказала, что на Украину, по поводу этой передачи…
Жанна поднялась и тихо попросила:
— Обними меня…
Я не мог отказать женщине, тем более вдове.
Мы стояли так, обнявшись, наверное, с минуту. Потом я почувствовал соленый вкус на своих губах. Целовалась она здорово, ничего не скажешь.
— Не оставляй меня сейчас. Мне так тоскливо… — прошептали ее губы. Жанна взяла мою руку и положила себе на грудь.
Никогда еще в жизни я не утешал вдов таким способом.
Все так и случилось прямо здесь, на неудобном кухонном диванчике.
— Придешь на похороны? — спросила она потом.
— Конечно, — согласился я, натягивая брюки. — Только когда и куда?
— Еще не знаю. Боря, его брат, вечером позвонит, скажет.
— Я тоже позвонил бы, только я вашего телефона не знаю.
— А и не надо. Приезжай завтра с утра, я тебе все скажу.
Я поцеловал ее на прощание и пошел к двери. Ежиха молча вышла следом, прислонилась спиной к витой решетке крыльца и смотрела, как я иду к своей машине. Окликнула она меня, когда я уже открыл дверцу и усаживался за руль:
— Ой, слушай, а как же тебя звать, я и не спросила?
— Гера, — отвечал я. — Меня звать Гера.
— А я Жанна, — она улыбнулась. — Вот и познакомились.
* * *
— А тебе снова звонили из Германии, — встретила меня в дверях Виктория. — Только уже не из Германии, а из Москвы, он уже прилетел, этот твой поверенный, Плейшнер, кажется.
— Лейшнер, — машинально поправил ее я.
— Ну да. Я сказала, чтобы искали тебя по сотовому, но они ответили, что ты «недоступен».
— Разве? — удивился я, кинув взгляд на телефон. С ним вроде все было в порядке. Ах да, ведь в этом поселке под Химками очень плохая связь… Я вспомнил, с каким трудом Толстяку дался разговор с Региной. — И к чему же вы пришли в результате?
— Я сказала, что ты обязательно будешь дома после семи, они обещали перезвонить.
— Молодец, — похвалил я сестру. — Ты все сделала правильно.
Весь день мне не давал покоя вопрос, может ли мне чем-то помочь связь с Жанной. В том, что она не только ничего не знает, но даже не подозревает о похищении Светки, я был уверен почти на сто процентов. И все-таки на сегодняшний день она оставалась для меня единственным источником информации. Я решил, что съездить к ней завтра все-таки придется, хотя бы затем, чтобы узнать, когда и где будут похороны. Было какое-то предчувствие, что мне обязательно нужно там появиться.
Я зашел к Басе и ахнул. По нашей старой квартирке словно ураган прошел. Из шкафов выдвинуты ящики, коробки со всякой мелочью валялись в углу неряшливой горой, на полу были разбросаны катушки с нитками, какие-то задвижки, пряжки, расчески, карандаши, бусы — словом, все то, что годами хранится в ящиках, ящичках и шкатулочках, таинственным образом размножаясь год от года. Среди всего этого беспорядка потерянно бродила Бася.
— Ба, тебя никак ограбили, — неловко пошутил я. — Ты что, ищешь что-то?
— Ищу, — кивнула бабушка. — Весь день копаюсь, с ног сбилась.
— А что потеряла-то?
— Да ключ…
— Какой ключ, от чего?
— Это я тебе потом расскажу. Когда найду.
Моя дорогая Ба действительно даже пошатывалась от усталости. Я обнял ее — маленькую, сухонькую, такую родную.
— Веришь ли — у меня самая лучшая бабушка на свете!
— Не верю! — с ехидцей отвечала она. — Была бы самая лучшая, научила бы не бегать по бабам при живой-то жене.
— Ба, ты что?… — удивился я.
— Не делай такое монашеское лицо, — Бася нахмурилась. — От тебя духами несет за версту.
— А что за ключ-то ты ищешь? — я спешно перевел разговор на другую тему. — Может, я тебе так открою, без ключа?
— Нет, — улыбнулась Бася. — Без ключа это не откроешь.
Скрипнула входная дверь, заглянула Вика:
— Герман, там Лиза пришла, уже третий раз о тебе спрашивает…
Бася только хмыкнула.
Лиза сегодня была не в сером костюме, а в салатовом, — но сходство с сиамской кошкой от этого не пропало.
— Герман, как я рада вас видеть, — она изящно протянула мне тонкую руку для поцелуя. — Ну, и как ваши дела? Как вам Москва? Где вы уже побывали? На театральный фестиваль в «Эрмитаже» ходили? Если хотите, могу составить вам компанию, у меня там знакомые…
Это была уже вторая за сегодняшний день женщина, которая кокетничала со мной, но, мой бог, как же были непохожи их методы!..
— Не, я лучше телевизор посмотрю… — чтобы спастись от ее напора, я решил, что называется, «прикинуться валенком». — А на телевидении у вас случайно нет знакомых?
— Есть, конечно, я же человек искусства. А для чего это вам, если не секрет?
— Да вот сегодня узнал, что один мужик с телевидения, некто Добряков Михаил Борисович, попал в аварию.
На ее лице ничего не отразилось.
— Как вы сказали? Добряков? Нет, я такого не знаю. А кто он такой?
— Говорю же, телевизионщик. Представляете, сел пьяным за руль, врезался в столб — и насмерть.
— Ах, какой ужас, — равнодушно сказала Сиамская кошка, повернулась к Виктории и заговорила о гастролях итальянского балета.
В эту минуту в прихожей раздался звонок. Сестра так и подскочила:
— Это он! Наконец-то.
И пулей вылетела в прихожую.
Не скрою, что я глядел на дверь с любопытством. Мне интересно было узнать, каков же он, избранник моей Вики. Почему-то я уже заранее был настроен против него и, похоже, не ошибся в своих предположениях.
Вошедшему, должно быть, было лет тридцать пять. Холеное лицо, едва намечающаяся лысинка старательно замаскирована, тонкие нервные пальцы, брови, сросшиеся тонкой дорожкой на переносице, масленый взгляд, элегантный костюм и вызывающе дорогой галстук. Одно слово — красавчик! Терпеть не могу таких хлыщей.
Игорь держал в руках завернутый в золотую бумагу шикарный букет ярко-алых роз и бутылку французского шампанского.
— Барбара Иоганновна, приветствую вас. Выглядите просто великолепно! — он поцеловал Басе ручку и отдал ей вино. — Окажите любезность, пристройте это, пожалуйста, в морозилку, на улице такая жара, совсем лето… А это тебе, о, моя королева! — он изогнулся в поклоне, вручая Вике цветы.
— Боже, Игорь, какая красота! — От радости лицо Виктории сделалось такого же цвета, как розы в букете. — Но это… Это просто слишком! Сегодня ведь не праздник…
— Как знать, как знать, — загадочно улыбнулся ее кавалер. — Лизанька, здравствуй, голубушка, ты, как всегда, обворожительна. Вика, дорогая, я могу претендовать на честь быть представленным твоему брату?
— О, конечно, конечно, — сестра суетилась в поисках подходящей вазы. — Знакомьтесь. Герман, мой брат, — Игорь, мой… мой друг.
Игорь хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Я взглянул на часы — ровно семь. Хваленая немецкая пунктуальность.
Вильгельм Лейшнер сообщил, что прибыл в Москву и готов встретиться со мной в любое время. Я, как уже было условлено у нас с Ба, пригласил его к нам послезавтра, на шесть часов. Поверенный оставил мне на всякий случай номера своих телефонов, после чего мы очень любезно распрощались.
Я говорил с ним по аппарату, стоящему в холле, поэтому все присутствующие, отделенные от меня только приоткрытой дверью гостиной, слышали наш разговор. Бася была мною очень довольна:
— Какой же ты молодец! Не забыл ничего, помнишь язык… И произношение у тебя прекрасное.
И мне была очень приятна ее похвала.
— Герман, вы, оказывается, великолепно говорите по-немецки! — улыбнулась мне Сиамская кошка. — У вас так красиво получается. Я даже пожалела, что не знаю этого языка.
— Игорь тоже очень хорошо знает иностранные языки, — заявила Вика, не сводившая со своего кавалера влюбленных глаз. — Правда, друг мой?
Игорь взял ее ладонь в свою.
— Виктория, — сказал он с интонацией, которой позавидовал бы каждый провинциальный герой-любовник, — я хотел бы, чтобы твои близкие знали меня не только как твоего друга, но и как твоего жениха. А чтобы для этого у них были все основания, я хочу прямо сейчас, при всех, попросить твоей руки.
Он вынул из кармана пиджака бархатную коробочку точно такого же цвета, как розы, раскрыл ее и достал колечко с ярко блеснувшим камнем.
— Ты согласна, любимая? — вполголоса, но так, чтобы было слышно всем нам, спросил он.
Вика только поглядела на него. Такого выражения счастья, как было в тот миг у нее на лице, я не видел никогда в жизни — ни до, ни после. Она светилась во много раз ярче, чем камень в оказавшемся у нее на пальце колечке.
