Как известно, судьба не стучится в запертые двери, входит в те, которые для нее распахнули.
Лена не слышала звонка, потому что в квартире гремела музыка. Юра толкнул дверь, прошел по коридорчику и замер на пороге комнаты. Такого он еще не видел!
По всей комнате гроздьями — на люстре, на рамках картин, на телевизоре, на шторах — висели розовые бюстгальтеры и кружевные трусики.
Сама Лена, облаченная в такое же белье, плясала на ковре. В такт музыке она то крутила ягодицами, практически голыми, то по-цыгански трясла едва прикрытой грудью. Ритм она поддерживала круговыми движениями рук, в которых держала еще по паре бюстгальтеров.
Оторопь, которую испытал Юра в первые секунды, перешла в возбуждение невероятной мощи. Он быстро скинул ботинки и брюки. Бросился на Лену.
Она испуганно вскрикнула, а через мгновение уже отбивалась от Юры. Силы были неравны: обезумевший Ровенский мог бы изнасиловать и тигрицу. Он сделал Лене подсечку и повалил на ковер.
Как по заказу, музыка кончилась в тот момент, когда затих Ровенский. Лена спихнула его с себя, вскочила, — Скотина! Сволочь! — кричала она. — Петлюра!
— Лен, ну извини! — ухмыльнулся Юра, поднимаясь. — Кто же устоит?
— Конь в пальто! — плюнула Лена в его сторону.
Ровенский действительно был в пальто, а также в пиджаке, в рубашке с галстуком и в носках, но без брюк. Он опустил глаза и увидел кровь у себя на бедрах.
— Лена, ты что, девочкой была? — ахнул он.
— Бабушкой! — рыдала Лена. — Убирайся отсюда!
— Лен, я не хотел, то есть очень хотел, — бормотал Юра, одеваясь. — Хочешь, пойдем в ресторан? Можно я помоюсь?
— Вон!!! — завопила Лена, топая ногами. — Пошел вон!!!
— Все, ухожу.
Юра поднял руки: сдаюсь — и попятился спиной к выходу. Захлопнув за собой дверь, он на лестничной площадке услышал рыдания и проклятия девушки.
Лена не помышляла о романе с Ровенским не потому, что тот был примерным семьянином, напротив — всеядным бабником. Совсем как морковка, пробившаяся сквозь асфальт: листики можно пощипать, а чтобы вытащить из земли (читай — семьи), потребуется отбойный молоток. Лена делала ставку на Петрова, ставку выиграла многодетная мать.
А что, если безобразная сцена с Ровенским обернется первой трещиной в асфальте? Вяло начавшиеся месячные он в суматохе принял за порушение девственности, ее визг — за крик боли. На забавной ошибке можно сыграть. Не давить, мягко стелить, не навязываться. Стоя под душем, Лена обдумывала дальнейшие действия. На работу завтра не идти, сказаться больной. Сколько дней: три, пять? За пять дней Ровенский забудет, как мать родную зовут.
Продумать новый имидж.
Лена отсутствовала два дня, пришла в пятницу.
Волосы, которые обычно кудрявым водопадом спускались на спину, она гладко зачесала назад, собрала на затылке в сиротский узел. Новая прическа ее не портила — как всякая красивая женщина, Лена была хороша и в образе светской львицы, и в обличье монахини. Она надела длинную черную юбку и скромненькую серую блузку, застегнутую под горло.
— У тебя кто-то умер? — спросил Петров, увидев свою секретаршу.
— Нет, — печально ответила она, — просто болела.
Позже, когда Ровенский поинтересовался у него, вышла ли Лена на работу, Петров крикнул:
— Вышла. В трауре. Наверное, аборт сделала.
Юра сморщился, как от зубной боли. Петров удивился: прежде Ровенский не проявлял такой чувствительности.
На выходные фирма сняла для коллективного выезда номера в подмосковном санатории, где прежде поправляла здоровье крупная номенклатура.
Лена не вышла ни к ужину в пятницу, ни к завтраку в субботу. Ровенский отыскал ее на полянке.
Две косички от висков, девичий сарафан с оборочками, собирает цветочки.
Он хотел извиниться и выяснить форму компенсации за свое опрометчивое поведение. Но Лена перебила его. Подняла затуманенные слезами глаза:
— Хочу, чтобы ты знал… Я давно тебя люблю… любила… То, что случилось.., это правильно, так мне и надо, — невыносимо жалостно всхлипнула она.
Вторая сцена любви состоялась на зеленом лугу и была, не в пример первой, нежной и долгой.
Через месяц у Ровенского уже не было сомнений: разводиться или не разводиться со Светой. Он не мыслил жизни без Леночки — потрясающе красивой, ласковой и нетребовательной.
Рассказывая Зине историю замужества, Лена излагала легенду, в которую сама поверила. По ее словам получалось, что она была безнадежно влюблена в Юру, терзалась страхами разрушить его семью. Как в песне: «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться». Но чувства взяли свое. Она, Лена, счастлива, что Юра стал ее первым мужчиной. Конечно, ужасно, что ему пришлось уйти от жены и сына. Но ведь Зина знает — сама бросила Игоря, — иногда приходится доставлять людям боль.
Накануне свадьбы Лена посетила могилу прабабушки, положила цветы и мысленно поблагодарила за чудные панталончики розового цвета.
Союз Лены и Юры оказался прочным. У них была общая цементирующая страсть, по сравнению с которой все остальное служило вкраплениями в бетон, — деньги. Лена стала заботливой женой, предугадывающей желания мужа. Единственное, чего она ему не прощала, — это измен. Скандалов не устраивала — заранее, как бородавки, выжигала возможных соперниц. Стараниями Лены в скором времени женский персонал фирмы «Класс» сплошь состоял из каракатиц в юбках.
* * *
Перед тем как усесться за праздничный стол, Ровенским вручили коллективный подарок — метровую башенку сталактита, украденного спелеологами из Ново-Афонской пещеры. Сталактит покоился на эбонитовом помосте, подсвечивался снизу галогеновыми лампочками.
— Какая прелесть! — Лена разыгрывала негаданное восхищение, будто не она сама раздобыла браконьерский реликт. — В нем есть что-то неуловимо фаллическое.
Лена, теперь уже Елена Викторовна, директор сети магазинов «Класс-мебель», к дизайну квартиры относилась исключительно требовательно. В ее доме главным украшением служили стеклянные скульптуры. Рядом с ними сталактит будет отлично смотреться. По сравнению с жилищем Петровых, где вечно валялись игрушки, на стенах появлялись рисунки фломастером, а на мебели — пятна от жвачки, дом Ровенских походил на дворец Снежной королевы.
Саму королеву годы и усилия специалистов отлакировали до абсолютного женского совершенства, с учетом вкусов и эталонов времени. Лена походила на зрелую куклу Барби в образе бизнес-леди. Придирчивый взгляд мог бы, конечно, отметить отсутствие породы. А злой язык брякнул бы, что она точно дворняжка, остриженная под королевского пуделя. Но такой стандарт любая замухрышка-графиня променяла бы, не задумываясь, на все свои аристократические манеры.
— Прошу к столу! — пригласила Лена. — Отведать, что бог послал.
«Бог вас давно послал», — мысленно ответил Петров, усаживая жену, при взгляде на чванливое великолепие стола: румяных молочных поросят, длинных каменно-остроносых стерлядей, французские паштеты и клешни лобстеров.
Весь вечер Петрова не покидало желание зло каламбурить, а не веселить, как обычно, народ. Поэтому он старался не раскрывать рта. Роль тамады взял на себя Юра, и в свойственной ему манере говорил добрые слова о себе любимом, своей жене, своем бизнесе, своих автомобилях, конюшне, псарне и охотничьих соколах. Ему вторили хвалебными речами гости.
Из общего строя выбился Петров, чье раздражение выплеснулось в тосте, который его заставили произнести:
— Выпьем за главную черту семьи Ровенских — скромность!
Секундное замешательство сменилось дружным смехом: все решили, что Петров оригинально острит.
На взгляд Зины, вечер скрасил Потапыч, который раздобыл гитару, и ребята долго горланили песни из их голодного студенчества, а потом вспоминали свои проделки и чудачества. Зина слышала эти истории десяток раз. Нынешние бизнесмены, сидевшие за столом, так же мало походили на себя в прошлом, как новенький золотой червонец на старый медный пятак. Но пусть лучше предаются воспоминаниям, чем устраивают купеческие кутежи. Подвыпивший Ровенский любил колобродить.
В прошлый раз согнал всех официантов и заставил отжиматься от пола. Молодые люди в белых куртках и не подумали сопротивляться — победителю Юра назначил приз в тысячу долларов.
* * *
— Ты чем-то расстроен? — спросила Зина мужа, когда они возвращались домой. — У тебя неприятности?
— У меня сплошные приятности. А на сердце кошки скребут. Все смертельно надоело.
— Надо ехать в отпуск, — заключила Зина. — Если человек походит на свое фото в паспорте, ему требуется отпуск. У тебя паспорт с собой? Доставай, не сопротивляйся. Ой, да ты тут краше, чем в натуре. Решено — отпуск. Закончится учебный год, возьмем детей — и к морю. Хорошо?
— На месяц? — размечтался Петров.
— Не трави душу. Когда ты дольше недели отдыхал? Десять дней — предел моих желаний.
