Мариам Петросян - Дом, в котором...

— Нет, — Кузнечик влез на кровать с ногами. — Сначала ты расскажи. А потом я расскажу все, что захочешь. Я весь день про тебя думал. Больше не могу терпеть.

— И что ты думал? Наверное, какой он симпатичный — этот вампир?

— Я думал… — Кузнечик смутился. — Что ты такого натворил, о чем говорил Лось? И почему сбежал и прячешься?

«Вампир» помрачнел.

— Я просто так сбежал. Все равно бестолку. Уже четыре раза сбегал. Думал, если всех здесь как следует достать, может, они меня отпустят. Даже пожар устроить пробовал. Но на них ничего не действует. То есть я их все-таки довел, в последнее время меня запирали. В этот раз я сбежал только из-за этого. Пусть не думают, что они умнее. Пока я здесь, спокойной жизни у них не будет.

— Как же ты сбежал? — благоговейно спросил Кузнечик. Гость на глазах обретал героический ореол мученика.

— Друг помог, — нехотя ответил «вампир». — Верный человек. Кличку не спрашивай, все равно не скажу. Я думал, здесь пусто, вот и зашел. Я эту палату знаю, здесь редко кто бывает. Смотрю — ты сидишь. Ты мне сразу понравился. Я так и подумал, что ты не станешь никого звать. Хотя у тебя был такой вид, как будто ты поверил во все, что я наплел.

— Я не поверил, — признался Кузнечик. — Но это было бы и правда здорово — прятать под кроватью вампира.

— Вот видишь… я же говорю, ты странный, — гость приподнялся на локте, разглядывая Кузнечика. — Люблю странных. Как тебя называют?

— Кузнечик.

— А меня — Волк. Кличка у тебя — что-то не то. Я бы придумал лучше. Давно тебя привезли?

— Летом. Здесь никого не было. Только Лось. Он меня принял. Но после меня уже был другой новичок, — поспешно добавил Кузнечик.

— Спорим, Спортсмен терпеть тебя не может, — предположил Волк.

Кузнечик нахмурился.

— Да, — сказал он коротко. — Не может.

— А все остальные гоняют, чтобы ему угодить.

— Гоняли, — поправил Кузнечик. — А ты откуда про меня знаешь?

— Про тебя я ничего не знаю, я знаю про них. Какие с ними уживаются, а какие — нет. И еще я слышал, о чем ты говорил с Лосем, когда получил письмо от друга. Которого, может быть, без тебя обижают. Кстати, кто он?

Волк раскраснелся от любопытства. Видно было, что ему приятно говорить о жизни за пределами лазарета.

— Слепой, — ответил Кузнечик.

Он знал, что Волк удивится, и Волк удивился.

— Не может быть, — сказал он.

Кузнечик гордо молчал.

— Снимаю шляпу, — сказал ему Волк уважительно. — Никогда не думал, что Слепой годится на роль друга.

Кузнечик обиделся:

— Годится не хуже любого другого!

— И что его могут обижать, — продолжил Волк, будто не услышав.

Кузнечик отвернулся.

Волк похлопал по его плечу:

— Не злись, ладно? Я иногда бываю вредный. Особенно когда спина болит. Расскажи с самого начала, как тебя привели. И дальше. А потом я тебе про всех кучу всего расскажу.

Кузнечик рассказал. Рассказ его прервался сестрой, которая пришла умыть Кузнечика и уложить спать. После ее ухода Волк вылез из-под кровати и забрался к Кузнечику под одеяло.

— Рассказывай дальше, — попросил он.

Кузнечик рассказывал еще долго. Потом они лежали молча. Кузнечик знал, что Волк не спит.

— Выбраться бы отсюда, — тоскливо сказал Волк в темноте. — Я тут уже полгода. Ты не представляешь…

Кузнечику показалось, что он заплакал.

— Выберешься обязательно. Не беспокойся. Не бывает такого, чтобы кто-то хотел откуда-нибудь выбраться — и не выбрался.

— Ты очень славный.

Волк обнял его и прижался щекой. Щека была мокрой.

— Если я когда-нибудь отсюда выйду, буду драться за тебя насмерть, вот увидишь. А ты будешь меня помнить, если я не выйду?

— Клянусь! — сказал Кузнечик. — Что всегда буду тебя помнить.

Утром сестра Агата обнаружила Волка, спящего в кровати Кузнечика. Ее крик разбудил обоих. Протаранив сестру в живот, Волк выскочил в коридор. Кузнечик выбежал следом и, онемев от ужаса, наблюдал, как Волк, лавируя между визжащими сестрами, опрокидывает на бегу тележки с завтраками и лекарствами. Путь его был усеян битым стеклом, клочьями ваты и перевернутыми омлетами. Его поймали в ответвлении коридора, где, к несчастью для Волка, оказалось сразу двое мужчин и под гневные восклицания сестер унесли в палату, куда вскоре с мрачным видом проследовал Паук Ян.

Второй доктор и уборщик, поймавшие Волка, смазывали йодом укусы и, задрав штанины, рассматривали синяки на ногах. Некоторые из сестер, обступив их, обсуждали происшедшее, остальные собирали осколки.

Ошалевший Кузнечик, красный и дикоглазый со сна, молча стоял у двери своей палаты.

— Я считала тебя хорошим мальчиком, — сказала сестра Агата, проходя мимо. — А ты, оказывается, лгун. Для тебя стараются, протезы прилаживают, а ты вот как платишь людям за их заботы.

— Подавитесь вы своими протезами, — с ненавистью ответил Кузнечик. — И своими заботами тоже! — не глядя на застывшую на месте сестру, он вернулся к себе.

В пустой палате он долго смотрел на незастеленную кровать и упавшее на пол одеяло. Потом подцепил ногой стул и швырнул его о стену. Грохот, звон разбитого стакана, упавшего с тумбочки, перевернутый стул — все это его немного успокоило. Из коридора донеслось встревоженное квохтанье сестры Агаты.

— Вот, — сказал Кузнечик в потолок, — теперь меня посадят на цепь рядом с Волком. И ему не будет одиноко.

На цепь его не посадили — ни рядом с Волком, ни отдельно. Доктор Ян отчитал его в своем кабинете. Лось извинился и пообещал, что заберет его из лазарета. Обиженная сестра Агата сказала, что он хороший мальчик, попавший под дурное влияние. Директор Дома погладил его по голове и сказал:

— Ничего страшного не случилось. Ребенок слегка расстроился.

— Отпустите Волка, — сказал им Кузнечик.

Только Лось услышал его.

Вечером к нему пришла девчонка в голубой пижаме, с волосами огненными, как цветок мака. Таких ярко-красных волос он никогда раньше не видел и вообще не думал, что они встречаются на самом деле. Разве что у клоунов. Девочка подошла к окну, гордо зажав в руках букет непонятных лохматых цветов. Голова ее осветила белую палату, как маленький пожар.

— Привет, — сказала она.

Кузнечик тоже поздоровался и слез с подоконника.

Девочка положила букет на тумбочку.

— Я — Рыжая.

Уши у нее торчали, кожа вокруг носа была красноватая, а глаза неожиданно черные, в красных ресницах. Чтобы разглядеть это, Кузнечику понадобилось немало времени. От ее волос было трудно отвлечься. Он удивился, что ему сообщают очевидное.

— Я вижу, — сказал он. — Трудно не увидеть.

Девчонка замотала головой.

— Нет. Я знакомлюсь, — объяснила она терпеливо. — Рыжая. Теперь понял?

Он понял.

— Кузнечик, — представился он.

Девочка кивнула, разглядывая пустую палату.

— Скучно у тебя тут, — сказала она. — И чисто.

Кузнечик промолчал.

— Пойдем со мной? Я приглашаю.

— А разве можно? — Кузнечик сомневался, что его пустят дальше порога после всего, что произошло.

— Нельзя. Но никто ничего не скажет, вот увидишь. Пойдем.

Они вышли в белоснежный, заглушавший шаги коридор Могильника.

Матовые двери открывались и закрывались. Старшеклассники в пижамах сидели в креслах и листали журналы. Сестры сновали из одной двери в другую, как снежные шары. Кузнечик шел за Рыжей, ожидая окриков, но никто не окликал их и ни о чем не спрашивал. Они шли, отражаясь в стеклянных шкафах, как в зеркалах, в одном за другим. Голубая пижама и белая пижама. И везде зажигался огонь ее волос.

Мы как будто исчезли, думал Кузнечик удивленно. Мы идем, но нас нет. Никто нас не видит и не слышит. Как будто рыжая девчонка заколдовала весь Могильник…

За окнами падал снег. Они свернули в другой коридор, с блестящим линолеумом, и прошли по нему до последней двери.

— Это здесь, — Рыжая толкнула дверь.

Палата была совсем маленькая. Три кровати, заваленные грудами вещей. С полноценными свалками журналов, тетрадей, бумаги, кисточек и банок с краской. На стенах висели рисунки, в плетеной клетке прыгал зеленый попугайчик. Комната напоминала Хламовник и даже пахла, как Хламовник. Кузнечик наступил на апельсиновую кожуру и остановился, смущенный. С разбегу прыгнув на одну из кроватей, Рыжая сбросила тапочки, смела на пол мусор, и представила своего соседа:

— Смерть.

Красивый мальчик с битловской прической, улыбнулся и кивнул.

— Привет, — сказал он.

Кузнечик вздрогнул, услышав кличку.

— Так ты тот самый…

Смерть опять кивнул, улыбаясь.

— Да садись же, — позвала Кузнечика Рыжая, спихивая с кровати очередную груду вещей. — Успеешь насмотреться.