Томас встал на цыпочки и обеим руками потянул за дверную ручку.
Доктор Титания Ноубл-Форестер весьма удивилась, увидев чернокожего малыша в розовой балетной пачке и пуантах.
– Вы плакали? – спросил у нее Томас.
– Да, – кивнула она. – О да.
– А я недавно десять минут подряд плакал в машине.
– Почему?
– Больше было нечего делать, – пожал плечами Томас. – А как долго вы плакали?
– Всю ночь, и еще пару часов утром, – сказала Титания и спросила: – А этот козел, доктор Брайан Бобер, он дома?
– Да, – кивнул Томас и остался стоять в дверях.
– Мне нужно с ним поговорить. Посторонись, пожалуйста.
Титания слышала доносящиеся из дальней половины дома громкие голоса, один из которых явно принадлежал Брайану. Доктор Бобер кричал что-то о скандинавской мифологии, языческих символах и поклонении Одину.
– Хотите войти? – уточнил Томас.
– Да, спасибо.
Томас проводил Титанию в кухню.
Брайан едва не подавился картофельной кожурой, когда Титания возникла и с подвыванием объявила:
– Он вышвырнул меня, Брайан. Я не могу пойти к маме – это ее убьет. И к сестре не могу – не доставлю этой стерве такого удовольствия. Ты говорил, что после Рождества уйдешь от Евы. Вот, Рождество уже прошло.
Все, кроме Брайана, потрясенно ахнули. Доктор Бобер сорвался со стула словно ядро из пушки и вмиг оказался рядом с Титанией, а доски пола с опозданием заскрипели под его весом. Брайан яростно пытался вытолкать незваную гостью из кухни, но Титания ни пяди не уступила.
Стэнли Кроссли, вставший при появлении незнакомой женщины, спросил:
– Мэм, похоже, вы в бедственном положении. Могу ли я предложить вам выпить?
– Это мой чертов дом! – взревел Брайан. – Я решаю, кто будет здесь пить!
Титания скрестила руки на груди и слегка расставила ноги для устойчивости, не сходя с места в дверях.
– Пожалуйста, двойную водку с диетическим тоником, кусочком лимона и полугорсткой колотого льда. И розовую соломинку, если найдется. Благодарю.
– Итак, кто это такая? – поинтересовалась Руби.
– Леди, я уже много лет являюсь любовницей доктора Брайана Бобера, – отрекомендовалась Титания.
– Любовницей? – недоверчиво переспросила Руби. Брайан и королева возглавляли список персон, которых Руби никогда не считала сексуально привлекательными для кого бы то ни было.
Брайан оглядел кухню.
Что случилось с его миром? Брайану показалось, что он возненавидел всех окружающих его людей. Возненавидел старика с обожженным лицом, смешивающего коктейль для Титании – женщины, которую Брайан когда-то желал. Возненавидел маленького мальчика в балетной пачке и его семилетнюю сестру, которая, похоже, стоит у истоков новой школы прагматизма. Возненавидел двух старушек, застрявших в Средних Веках (или в середине пятидесятых), и даже близнецов, умом превзошедших отца и сейчас демонстративно повернувшихся спиной к его любовнице, ну и жутко образованного чернокожего мужчину с дредами до пояса. А превыше всех возненавидел свою жену, которой приспичило «подумать» не спеша.
Неужели он – единственный оставшийся человек разумный? Неужели невежественное общество на полном серьезе рассчитывает увидеть на какой-то планете в далекой галактике себе подобных? Ожидает там встретить инопланетян, которые пишут записки молочнику и страхуют домашних животных. Неужели все эти тупые недоучки не понимают, что настоящие инопланетяне – это человеческие существа?
Брайан вспомнил свое детство, когда завтрак начинался ровно в половине восьмого утра, обед – без пятнадцати час, а ужин – в шесть. До двенадцати лет он ложился спать в четверть восьмого, с двенадцати до тринадцати – в восемь, а с тринадцати – еще на полчаса позже. Тогда не было компьютеров, на которые можно было отвлечься, – хотя Брайан читал о думающих машинах в комиксе «Смотри и учись». Как-то раз мать отвела его посмотреть на первый в Лестере компьютер, установленный в конторе трикотажной фабрики. Агрегат был размером с две спальни Брайана.
Брайан невольно загрустил от мысли, что через пятьдесят лет уже будет гнить в могиле и не увидит развития нанотехнологий, триумфа квантовой вычислительной техники и новых астрономических открытий. С его высоким давлением он вряд ли доживет даже до высадки на Марс.
– Брайан! – резко окликнула сына Ивонн.
– А?
– Опять ты это делаешь.
– Что?
– Мычишь, прямо как в детстве, когда таращился в небо.
Брайан натужно откашлялся, словно в горле и впрямь что-то застряло.
– Я знаю, что немного старомодна, – начала Руби, – но неужели мне одной кажется, что вся эта ситуация – сущий позор? – Она уставилась на Титанию. – Во времена моей молодости, Брайан, муж этой дамы измолотил бы тебя вдребезги! Большое везение, если бы остались в целости коленные чашечки. Тебе должно быть стыдно!
Титания уверенно парировала:
– Брайан годами томился в несчастливом браке. – Обращаясь к нему, она заявила: – Я иду наверх побеседовать с твоей женой, дорогой.
– А я могу пойти? – пискнул Томас.
Титания усмехнулась:
– Почему нет, малыш? Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, к какому по природе своей глупому и жестокому полу принадлежишь.
– Томас, сядь, – скомандовал Александр.
Взяв с собой коктейль, Титания вышла из кухни и крикнула:
– Ева!
– Я наверху!
* * *
Увидев Титанию, Ева подумала, что любовница мужа, обряженная в черную юбку и белую блузку, похожа на распорядителя похорон. Глаза ее так опухли, что Ева заколебалась: то ли у Титании серьезный приступ аллергии, то ли бедняжка долго плакала.
– Он не говорил мне, что вы красивы, – заметила Титания. – Утверждал, что вы тощая лахудра. Вы натуральная блондинка?
– Да, – кивнула Ева. – А у вас натуральный рыжий, Титания?
Титания села на заляпанный супом стул и в который раз разрыдалась.
– Он обещал, что уйдет от вас после Рождества.
– Возможно, так и будет, – сказала Ева. – Ведь Рождество еще продолжается. Может быть, он уйдет завтра.
– Муж выгнал меня из дома, – всхлипнула Титания. – Мне некуда пойти.
Ева редко испытывала злорадство – ее сердце было мягким, как гусиный пух в подушках, – но все же таила обиду за те восемь лет, что Брайан ее обманывал.
– Оставайтесь здесь, – предложила она. – Можете поселиться с Брайаном в его сарае. Там достаточно места, чтобы разместить необходимые женщине вещи. Как нам обеим известно, у самого Брайана толком даже одежды нет.
– Подозреваю, вами движет не чистый альтруизм, – встрепенулась Титания.
– Верно, – признала Ева. – Брайану по душе одиночество. Ему жутко не понравится, если кто-то поселится в его драгоценном суверенном сарае.
Обе женщины рассмеялись, хотя и не по-дружески.
– Я допью коктейль и пойду выгружать вещи из машины, – решилась Титания.
– Скажите мне одну вещь, – попросила Ева. – Вы имитируете оргазмы, когда с Брайаном?
– Обычно на это нет времени, он кончает за пару минут. Вот и приходится заниматься самообслуживанием. Сама себе сам. Все сама, все сама.
– Бедный Брайан, в футбольной лиге любовников он точное подобие «Аккрингтон Стэнли»[21].
– И почему никто ему не объяснил очевидного? – подивилась Титания.
– Потому что нам его жалко, – усмехнулась Ева, – и мы сильнее его.
– Когда меня пригласили в Европейский Центр ядерных исследований работать над коллайдером, Брайан сказал: «Серьезно? У ЦЕРНа, определенно, проблемы с кадрами», – призналась Титания.
– А когда я в первый раз показала ему расшитый стул, над которым работала два года, он заявил: «Я тоже мог бы научиться вышивать, если бы всерьез этим занялся. Это же всего лишь ткань, иголка и разноцветные нитки, верно?».
Титания провела руками по уцелевшим подлокотникам стула и признала:
– Очень изысканно.
После ухода гостьи Ева встала на колени у окна и наблюдала, как Титания пытается затащить в дом свои скудные пожитки, больше похожие на достояние немаленького домохозяйства.
В кухне Брайан и Титания начали ссориться из-за того, что он не хотел нести ее вещи в свой сарай. Остальные встали из-за кухонного стола и сели на лестнице, не зная, куда идти и что делать.
Ева услышала их приглушенные голоса, отдающиеся эхом в коридоре, и пригласила гостей к себе.
Руби устроилась на стуле, Стэнли примостился на краешке кровати, опираясь на трость, а остальные разместились на полу, прислонившись к стенам.
Александр поймал взгляд Евы и удержал его. Томас и Венера принялись играть в жестокую русскую балетную дрессировщицу – эту забаву они в совершенстве освоили в Рождество. Когда Венера прикрикнула на Томаса, что его арабеска «фигня» и пригрозила отмутузить брата воображаемой палкой, Александр отправил детей резвиться внизу.
