И я ударилась во все тяжкие. Я пыталась сломать ее, как она пыталась сломать меня. Мы много боролись из-за всякой ерунды. Она пыталась запретить мне играть в баскетбол. И пофиг, она любит меня. И я люблю ее. Она, по крайней мере, заботилась обо мне, каким-то диким способом, но заботилась, в отличие от отца, который, кажется, даже не знал, что я существую, пока я не стала старше и не начала приносить какую-то пользу. Но она делала мне больно. Делала мне больно тогда, когда этого не нужно было. Поэтому, когда Тимоти оказался таким странным малышом, которого очаровывали, не знаю, кармашки на пиджаках, я сказала, что никогда не буду пытаться его шлифовать. Я знала, что мир потом сам с этим справится. Поэтому я даю ему быть странным. Мне это нравится. Это делает меня счастливой.
И думаю, я начала понимать. Я привыкла. Казалось, что Тимоти был маленьким артистом, убедительным подражателем и таким образом стебался над людьми. Я вот о чем: к тому времени все дети виделись мне вполне клевыми.
Из кухни выплыла Мэри с грудой тарелок на руках. Каждый взрослый получил салат «Цезарь» с жареной курицей, перед Тимоти стояла тарелка домашних куриных палочек и макароны с сыром. А Бесси и Роланду досталось ровно то, о чем они просили: размороженные покупные куриные наггетсы.
— Вау, — восхитился Роланд. — Спасибо.
— Мэри позаботилась о том, чтобы у вас было именно то, чего вы хотели, — сказала Мэдисон, и Бесси, сгорая от стыда, осознав, что то, чего она хотела, больше никто никогда не заказал бы, посмотрела себе в тарелку и произнесла:
— Спасибо, мисс Мэри.
— Не за что, — ответила Мэри. — Нет смысла заставлять детей есть то, чего они не хотят. Глупости это.
— Можно мне тоже немного салата? — спросила Бесси, и Мэри просто кивнула, а затем вернулась с маленькой тарелкой салата и огромной бутылкой кетчупа «Хайнц» для наггетсов.
— С возвращением домой, дети. — Ее слова прозвучали как приговор: она как будто нарывалась на скандал и даже не попыталась это скрыть. Кто ее остановит?
— Замечательно, — сказала Мэдисон. — Джаспер, хочешь произнести молитву?
Джаспер кивнул. Бесси и Роланд выглядели ошеломленными. Мэдисон, Тимоти и Джаспер закрыли глаза и сложили руки, но мы с детьми просто смотрели друг на друга. Естественно, мы знали, что такое молитва — стоп, а дети точно знали, что такое молитва? Они знали, кто такой Бог? Может, они думали, что мама слепила их из глины? Я понятия не имела, но не собиралась заставлять их молиться, если они этого не хотели. Мы вежливо послушаем.
И Джаспер начал говорить о благодарности, о бесконечной мудрости, о семьях, которые воссоединяются. Он говорил о жертвах и о том, что эти жертвы нужно уважать. Трудно было сказать, кто, по его мнению, жертвовал. Он? Неужели Джаспер правда такой идиот? Он был последним из Робертсов, которому преподносили все, что он когда-либо хотел, прежде чем он даже успевал попросить. Может, жертва для него — не брать то, на что имели право другие люди? Это дети были жертвой, которую он приносил? Может, я была с ним слишком сурова, но скажи он слово «жертва» еще раз, врезала бы ему в лицо. Наконец Джаспер сдвинулся с этой темы, заговорив о прощении и желании новых начинаний. Заскучав, Роланд схватил наггетс и разом заглотил его.
— Аминь, — наконец произнес Джаспер, открыл глаза, поднял взгляд и уставился прямо на меня.
Я даже не успела сделать вид, что молилась, и выглядело это так, будто я все время пялилась на него. Но он поймал мой взгляд и улыбнулся:
— Давайте есть.
И все было нормально. Неловко, да, но, думаю, в этом огромном особняке с его шикарной обстановкой любая нормальная ситуация казалась бы неловкой. Все было нормально. Дети не горели. Это был мой новый способ разобраться, что хорошо, а что плохо. Поедание салата «Цезарь» и скучные светские разговоры — не плохо, особенно в том случае, когда альтернативой было сдергивать шторы за тысячу долларов с окон, потому что они горят синим пламенем.
— Что у тебя за работа? — наконец спросила Бесси отца, и было видно, как тот обрадовался, что она спросила, и при этом смутился, потому что не знал точно, как ответить.
— Что ж, — начал он, искренне пытаясь подобрать слова, — весь народ штата Теннесси поручил мне заботиться о его интересах. Например, я работаю с другими сенаторами, чтобы убедиться, что у наших жителей есть все, что им требуется. Я обеспечиваю наличие рабочих мест в штате, чтобы люди могли трудиться и содержать свои семьи. И я слежу за тем, чтобы страна, вся наша страна, шла к лучшему будущему.
— Ты заботишься о людях, — подытожила Бесси.
— Вроде того. Я пытаюсь.
— Хорошо.
— Ваша семья, — обратился Джаспер к Бесси и Роланду, — на протяжении многих поколений живет в Теннесси. Это прекрасный штат. И я забочусь о том, чтобы он таким и оставался, а когда ему нужна помощь, я стараюсь ее получить.
— Деда говорит, что политика — это когда ты перекладываешь деньги так, чтобы часть оседала у тебя в кармане, — сообщил Роланд.
— В духе Ричарда, — ответил Джаспер. — Но я стараюсь работать по-другому.
— Потому что тебе не нужно больше денег, — сказала Бесси.
— Нет, не нужно.
— Мы изучаем Теннесси с Лилиан, — заявил Роланд.
— Вот как? — улыбнулся Джаспер.
— Мы изучаем биографии великих уроженцев штата, — уточнила я, как будто пришла на первое собеседование к работодателю или надеялась получить рекомендацию.
— Например? — спросила Мэдисон.
— Сержанта Йорка, — сказал Роланд. — Представляете, он убил, типа, двадцать пять немцев.
— Он был великим человеком, — ответил Джаспер. — Хороший демократ, демократ по жизни. Йорк говорил, что в первую, последнюю и во все остальные очереди он демократ. Его статуя находится в столице штата. Чудесная статуя. Может, Лилиан как-нибудь отвезет вас туда.
— Хорошо, — сказала я.
— Как насчет тебя, Бесси? — спросила Мэдисон.
— Долли Партон, — объявила она.
— Хм, — задумался Джаспер. — Она ведь, кажется, из шоу-бизнеса, разве нет?
Бесси с недоумением повернулась ко мне.
— Она артистка, — сказала я.
— Не спорю, — ответил Джаспер. — Но я с ходу назову вам несколько настоящих героев Теннесси, которые больше подошли бы для доклада.
— Это не совсем доклад, — призналась я. — Мы просто изучаем то, что нам интересно.
Я потянулась к Бесси и дотронулась до ее руки, пытаясь определить температуру, но из-за геля это было сложно.
— Долли Партон много сделала для благотворительности, она филантроп, Джаспер, — вмешалась Мэдисон. — Она помогает штату и его детям.
— Она актриса, — сказал Джаспер, как будто это что-то доказывало. Он улыбался, возможно, шутливо, но Бесси уже смутилась, словно накосячила, и я разозлилась.
— Она величайший представитель Теннесси за всю историю штата, — категорично заявила я.
— Ох, Лилиан, — усмехнулся Джаспер.
— Она написала песню «Я всегда буду любить тебя», — напомнила я, ошеломленная, что не положила конец дебатам.
— Лилиан, — повторил Джаспер, его обаяние сменилось серьезностью, надменностью, — знаешь ли ты, что трое выходцев из Теннесси побывали на посту президента Соединенных Штатов Америки?
— Знаю, — ответила я. В детстве я вызубрила всех президентов США и могла назвать их хоть в хронологическом, хоть в алфавитном порядке. Я могла бы проделать это прямо сейчас, если бы захотела. — Но ни один из них не родился в Теннесси.
— Что, правда? — удивилась Мэдисон. — Это так, Джаспер?
Лицо Джаспера немного покраснело.
— Ну, как сказать… Технически это верно, но… — протянул он, но я вмешалась:
— Кроме того, Джонсон ушел после импичмента. А Джексон, давайте будем честными, был по сути монстром.
— Это не совсем… — пробормотал Джаспер.
— Долли Партон, — сказала я, глядя на Бесси, дожидаясь, пока она посмотрит прямо на меня, — намного лучше Эндрю Джексона.
Бесси улыбнулась, показав кривые зубы, и я улыбнулась в ответ, как будто мы только что вместе разыграли ее отца-идиота.
