Французское консульство? Но я уже давно, при всех своих многочисленных путешествиях по белу свету, не испытываю ничего, кроме ужаса, от консульств и посольств разных стран.
Позвонить домой? Но как объяснить семье подобные приключения? Полицейские-то, конечно, с радостью расскажут домашним мою историю. Но я должен сделать все, чтобы сохранить в тайне неприятную сторону этой поездки — и от своей семьи, и от научной и медицинской общественности Лиона.
Я позвонил в отель «Теодорих»: профессор Манн вернется только к вечеру.
Наташе звонить не хотелось. Я помнил, что она опасалась полиции. Офицер долго говорил по телефону с портье гостиницы. Насколько я понял, он описал меня как гомосексуалиста-наркомана, который, возможно, украл документы, деньги или часы у профессора Жуве.
Наконец он связался с комиссариатом на площади Святого Марка. Однако мои приметы бродяги совсем не соответствовали элегантному респектабельному господину с золотыми часами, эбеновой тростью и, в особенности, с усиками.
Полицейские с площади Сан-Марко также не опознали моей фотографии, присланной по факсу из комиссариата.
Мне принесли сэндвич, и я почувствовал себя немного лучше.
Кому же позвонить? Моему другу профессору М. из Неаполя? Боюсь, что он секрета не сохранит и всем расскажет эпизоды из моей столь захватывающей истории. Она достаточно скандальна, чтобы вычеркнуть меня из jet-set[106] онейрологов. Похожие приключения, истинные или вымышленные, происходили с некоторыми моими друзьями в Соединенных Штатах. Так их подвергали остракизму десятки лет!
— Вы знаете, — вдруг сдуру ляпнул я полицейскому, который вернулся, чтобы продолжить допрос, — а ведь я знавал многих знаменитостей в вашей стране! Я пожимал руку президенту Андреотти, когда он принимал меня во дворце Квиринале, встречался с кардиналом Ратцингером на симпозиуме по сознанию, организованном Ватиканом лет десять назад.
— А почему не с папой? И самим Господом Богом? — ответил офицер.
Он поднялся и прошел в кабинет, где его комментарии были встречены громовым хохотом. Я сумасшедший, matto, completamente matto![107] Нужно срочно звонить психиатру. Может, хоть это даст мне шанс выпутаться?
Через час полицейский вернулся. Он глянул на меня с любопытством и стал разговаривать как с больным.
— Вы обвиняетесь в следующих нарушениях закона:
— бродяжничестве. У вас нет ни документов, ни денег, ни дома;
— краже (есть свидетели того, что этим утром вы украли маску);
— посягательстве на мораль и религию. Вы устроили сатанинскую мессу на латыни перед кошками;
— сексуальном правонарушении. Вас видели спящим с двумя явными гомосексуалистами;
— хранении марихуаны и, возможно, кокаина.
Все это вместе взятое тянет на один-два месяца тюрьмы. Но мы запросили проведение психиатрической экспертизы. Если психиатр подтвердит, что вы, как мне кажется, находитесь в ненормальном состоянии, то вас препроводят в отделение неотложной психиатрической помощи городской больницы Венеции.
Что я мог ему сказать? У меня вновь возникло ощущение дежа вю, и вид был явно ненормальный, но он-то думал, что я просто наркоман!
Психиатр доктор Луко пришел только к восьми вечера. Это был маленький, пузатый, плешивый и краснолицый человечек лет сорока. Он сказал полицейским, что очень спешит — его ждет важный пациент. К счастью, он говорил по-английски. Он быстренько прочитал протокол моего допроса.
— Итак, вы утверждаете, что вы врач.
— Да, господин доктор. Профессор университета.
— Профессор — чего?
— Нейробиологии.
— Можете называть меня профессором. Вы невролог?
— Не совсем, профессор. Я занимаюсь изучением сна.
— Сна у кошек, — прочитал он в протоколе.
— Да, знаете, профессор, я изучаю, в частности, парадоксальный сон.
— А что это такое?
— Парадоксальный сон, или REM-sleep. Он представляет собой реализацию сновидений.
— Сновидений у кошек?
— Да, профессор. Кошки тоже видят сны!
— Никогда не слышал ничего подобного. Это несерьезно! Вы сами-то хорошо спите?
— Нет, не очень.
— А снотворными пользуетесь?
— Некоторыми бензодиазепинами[108].
— А кокаин или марихуана?
— Никогда.
— Итак, вы обменяли великолепные новые туфли на старые кроссовки?
— Да. У меня грыжа диска, профессор, и мне трудно ходить.
— Вы не находите, что ваша история несколько необычна для французского профессора? Вряд ли кто-то в нее поверит.
— Она необычная, но это правда, но, но…
— Но — что?
Наиболее распространенные снотворные и успокоительные средства, типа элениума и проч.
— У меня некоторые проблемы с мозгом, с моей психикой. Я испытываю ощущение дежа вю, своего рода зрительные галлюцинации.
— Что еще?
— Я предвижу события, вижу их до того, как они происходят.
— Как любопытно!
Он внимательно меня осмотрел и заметил красные папулы на виске и затылке.
— И давно у вас эти припухлости?
— Только с неделю.
— Вам обязательно нужно сделать анализ крови.
Он, должно быть, подумал, что у меня сифилис или признаки СПИДа, но я и сам не знал, с чем это связано, и был озабочен…
Он продолжил чтение протокола.
— О, да здесь написано, что вы знакомы с Андреотти, папой и кардиналом Ратцингером! Несколько странно для человека, который вызывает дьявола, чтобы приветствовать кошек! Вы не находите?
— Это довольно трудно объяснить. Я не вызывал дьявола. Это было покаяние, даже папа теперь это делает.
— Подождите минутку…
Он ушел, чтобы написать направление. Я легко мог догадаться, что он там пишет. Зрительные галлюцинации и делирий у семидесятилетнего больного, возможно, ВИЧ-инфицированного, наркомана и, вероятно, гомосексуалиста. Необходимо сделать анализ крови.
Он вернулся через полчаса. Ему удалось разыскать место в больнице общего профиля в Венеции.
— Как вы сами мне сказали, ваше психическое здоровье и физическое состояние не в лучшем виде. Вы будете госпитализированы на несколько дней в специализированное отделение, одно из лучших, в городской больнице общего профиля. Скоро за вами приедут санитары. Завтра я вас навещу. Ах нет, это же будет суббота… Я к вам зайду в понедельник. До свиданья, dottore, — и он вышел, почему-то подмигнув мне на прощание, чего я не понял.
Я ждал санитаров до десяти вечера. Тут дело пошло живее. Подписи, снова подписи. Трое полицейских ушли, их сменила новая команда. Ночной патруль. Они принимали меня за сумасшедшего, наркомана или гея или и то, и другое, и третье в одном лице. Перед уходом я снова тупо искал свою трость, но не забыл захватить «пилюльницу».
Трое санитаров исподтишка следили за мной, пока мы гнали полным ходом на больничном мотоскафо с включенной сиреной и бортовыми огнями. Струя за кормой сверкала в свете луны, и волны от катера скакали по заплесневелым стенам канала.
Около полуночи мы прибыли в городскую больницу. Меня напугало воспоминание о гробе, который оттуда выносили и чуть не уронили в воду. Когда же это было? Кажется, будто целый месяц прошел. Я что, тоже так буду покидать эту больницу?
Пришлось разбудить дежурного врача. Он был не в духе.
— Поместите его в номер 320, — распорядился он.
Отдельная палата с койкой — какое счастье! Окно с толстыми решетками. Я разделся, и на меня натянули длинную льняную рубашку.
— Ложитесь!
Вошла ночная сиделка. Настоящая венецианская мамаша — mamma, маленькая, толстенькая, усталая, но улыбающаяся. Она наклонилась надо мной:
— Nonno, vi faccio fare una grossa dormita[109].
И она, вонзив иглу в вену моей руки, ввела в нее все содержимое большого шприца…
Глава 14. Венецианское метро
Суббота, 18 сентября 1999 года
Нужно было бежать отсюда, и немедленно. Я чувствовал, что связан по рукам и ногам, и понимал, что меня собираются под покровом ночи бросить в канал. Мне удалось вылезти из постели и освободиться от моих оков. К счастью, дверь в палате оказалась незапертой. В голубых отблесках луны я прошел по длинному коридору до перехода, соединяющего два северных крыла больницы. Тут я решился прыгнуть в бездну и пролететь до набережной. Легко и приятно было парить теплой венецианской ночью. Это определенно был не сон. Чтобы убедиться, что я бодрствую, я стал громко перечислять названия районов северной Италии: Валле д’Лоста, Лигурия, Пьемонт, Ломбардия, Венеция, Трентино-Альто-Адидже, Фриули-Венеция-Джулия. Я сделал последний looping[110] и приземлился за причалом для вапоретто. Выйдя на набережную, я увидел четыре темные тени, похожие на огромных птиц. Это были люди, мужчины или женщины, одетые в большие черные балахоны или тоги с длинными рукавами, в черных масках с большими клювами. Эти громадные птицы, увидев мое приближение, затрясли головами, и тени от их клювов запрыгали по стене больницы. Они раздвинулись, чтобы меня пропустить. Один из них положил мне руку на плечо и предложил черную тогу и маску.
