Кстати, херр Цибель сразу предупредил, что для него норма выпивки – три крошечных рюмки русской водки. Не больше. Четвертую, хоть застрели, он никогда не выпьет. Поэтому после третьей без всяких споров перешли на шампанское и ликер. В ликер Павлик незаметно подливал ту же водку.
– За нерушимую российско-немецкую дружбу…
– За успех совместного российско-германского предприятия…
– За высокий талант херра Цибеля…
– За обаяние фрекен Эрики…
– Почему вы говорите «фрекен»? – смеялась пьяненькая Эрика. – «Фрекен» это по-шведски. А я баварка. Я самых чистых баварских кровей. У меня все баварское, – рвалась она показать, но херр Цибель запрещающе поднимал палец.
– Люблю языки с немецкими корнями, – Павлик всерьез раскатал губу на оттопыренные под кофточкой груди фрекен Эрики, но она смотрела только на Виталика.
– За деловую хватку херра Цибеля…
– За то, чтобы исполнялись мечты…
– За то, чтобы проблемы решались мирными путями…
– Именно так, мирными, – горячо поддерживал Виталий. – Теперь у вас, херр Цибель. в личном владении огромный край с таежными реками и дикими лесами. И вы добились этого, заметьте, мирным путем. Не понадобилось вести за Урал эсэсовские дивизии. Если так дело пойдет, скоро вам вся земля достанется…
Чуть не добавил: «…когда умрете».
Больше всего херру Цибелю понравился огромный каменный дом Виталия.
Херр Цибель устроился за столом так, чтобы можно было вытянуть короткие ноги к камину. Время от времени бросал в огонь пару еловых шишек. Это напоминало ему собственный охотничий домик в Баварии. Важно сообщил, что намеревается построить в Благушино еще один, гораздо больший, чем у Виталия, дом. Тоже каменный. С мраморными колоннами. Под старину. Одобрительно смотрел на синие чванливые морды лжепредков Колотовкина. Прежде тем, как сесть за стол, неторопливо обошел все хозяйственные пристройки, комнаты, дворики, одобрительно цокал языком. Понравился хорошо подогнанный деревянный настил во дворе, понравились высокий забор и мощные деревянные ворота. Фрекен Эрика, сопровождавшая херра Цибеля по дому, попыталась заглянуть в спальню, но Виталий дверь в спальню захлопнул прямо перед любопытным носиком. Боялся. Нюх у Катерины был, как у лосихи. А больше всего в доме Виталия немца поразили книги.
«Так много книг, и ни одной немецкой!»
– Дранк! Дранк!
Только к двум часам ночи Виталий развел немцев по комнатам.
Фрекен жадно вцепилась в его рубашку, но он сумел разжать тонкие пальчики.
Спустился вниз. «У меня в Томске знакомая массажистка, – хмыкнул. – Говорит, пить надо в меру. Ей один больной говорил». – Павлик таинственно прижал палец к губам: «Тсс. Не разбуди немцев». Водянистые глаза Павлика щурились. Все пытался, но так и не смог почесать лоб. Подмигивал, таинственно прикладывал палец к злым губам, так грела его валюта в сейфе. Радовался течению событий. Даже подробный доклад Виталия о революционном костре на берегу реки и о явном предательстве одноногого капитана Степы Карася не особенно его взволновал. «Да плюнь на всех. Как в России без революций? А одноногий Ахав – ничтожество. Только мы с тобой ферзи, Виталик, все остальные играют по малому. Даже воруют как мыши».
– А ты?
– А я люблю масштаб.
Водянистые глаза смеялись.
– Я ворую у немцев. Это патриотично. Потеряв деньги, херр Цибель вернется в свою Германию, а значит, убережет свою душу от многих других будущих преступлений.
Смело предсказал:
– Он нам еще спасибо скажет. У него в Баварии есть свои деревообрабатывающие предприятия. У него глазки разбежались, когда я рассказал, как недорого можно купить в Сибири настоящий мореный лес. Он же не знает, что бывший лесхоз настолько засрал речки, что в них не осталось ничего живого. Пусть корчует топляк и вывозит его в Германию. Мы своими силами это дело не поднимем, а херр Цибель справится. Он точно справится. Вывезет лес, в очищенные речки напустит толстых немецких рыб. А потом, сам знаешь… Потом сибирские мужики устроят ему революцию… А я, – счастливо закатил глаза, – Катьку перевезу в Томск.
– Не поедет Катька.
– Да ну, – не верил Павлик. – Когда немец пригонит тяжелую технику, жить в Рядновке станет совсем невозможно. Придется переселять рядновцев… Лесхоз у нас почему сдох? Да потому, что люди пили и воровали, пускали лес самосплавом, а он тонет, особенно береза и лиственница. Вот и живем теперь среди гнилых болот, как в доисторическую эпоху. Здесь только херр Цибель может изменить положение. Увидишь, начнет толстая немецкая рыба играть в омутах. А мы, – нехорошо подмигнул Павлик, – научим немца играть в очко. Пусть забирает затопленное дерьмо, тухлую древесину. Я ему предлагал все купить оптом. Болота, леса, речки с утками, с медведями, с водяными, с деревнями. Даже с революционным дедом Егором Чистяковым и этим его бетонным вождем в палисаднике. Мы же не козла пускаем в огород, а умелого земледельца. Латифундиста, скажем так, – ввернул Павлик красивое слово. – Лет через десять превратятся наши болота в рай. Пестрые бабочки запорхают в воздухе, ни одного комара. Виллы поставим. – Павлик ласково глянул в сторону закурившего Виталия. – У нас ведь теперь уже не кооператив, а совместное российско-германское предприятие. В Томске я интересовался в Леспроме, где и какие объемы сплавлялись в советское время по нашим речкам. Так они там аж побледнели: это, дескать, государственный секрет! А по глазам видно: готовы продать. Но я им ничего не предложил, просто упер у них карту…
Лениво подцепил с тарелки кусок прозрачной семужки.
– У них секретные карты валяются прямо на столах. Я незаметно выбрал ту, на которой отмечены все бывшие сплавные речки. Поставим, ох поставим пилораму в Рядновке… А Катьку я заберу…
– А дороги? – про Катьку Виталий привычно пропускал мимо ушей. – Как херр Цибель доставит в Рядновку тяжелую технику? Как он будет таскать со дна топляк? Там же болота. Ему каждое бревно обойдется на вес золота. Дешевле морить лес прямо в Баварии.
– А нам-то что? Пусть ставит концлагерь, у немцев есть такой опыт.
Похоже, что часть узкоколейки китайцы еще только разбирали.
Кто-то дружелюбно помахал русско-немецким охотникам рукой, кто-то снял с головы вязаную шапочку. Мощные джипы обдали китайцев грязью и выхлопными газами. Только верст через пятнадцать до Виталия дошло, что на самом китайцы разбирают ветку еще действующей узкоколейки.
Ладно, решил. Как-нибудь разберутся.
Херр Цибель, потрясенный невероятной прозрачностью сибирского утра, принадлежащего уже как бы и ему лично, сидел в джипе с веселым пером на тирольской шляпе, в руках ружье.
– Зер гут, нихт вар?
Херр Цибель удовлетворенно отвечал:
– Карашо!
И спрашивал:
– Где озеро?
– Хочешь искупаться?
– Кейнесфаллс!
Почему-то херр Цибель был уверен, что вот-вот впереди появится красивое русское озеро, а над ним русские утки. И тогда можно будет палить из двустволки по летящим птицам. Поэтому, расслышав хруст кустов, даже оборачиваться не стал, а сорвал ружье с плеча.
– Химмель херр Готт!
Ближе всех к немцу сидел Виталий, но не успел вмешаться.
Он выехал на охоту немного хмурый. Реакции никакой, сам готов пристрелить кого угодно, особенно фрекен Эрику. Ночью неугомонная фрекен все-таки наткнулась на него. Виталий в пижаме шел к туалету, а оттуда немка в трогательной ночнушке, чуть-чуть прикрывающей то, что следует прикрывать. «О, дер гут юнге…» Птица какая-то скрипит в ночной тьме, паскуда. Как устоять перед душным сладким желанием, если в каждом движении страстной немки сквозили черты незабвенной Светланы Константиновны?
– О, майн Готт, майн Готт…
– Унд ду, майн Шатц, блибст херр…
Стоны, полные немецкой сладкой тяжеловесности, не убили иллюзию. Показалось, что сразу одновременно любит и Катерину, и фрекен Эрику, и саму Светлану Константиновну. Правда, немка стонала и царапалась, чего, наверное, никогда не позволила себе учительница географии. В какой-то момент Виталий решил, что сходит с ума, потому что уже не мог понять, кто под ним.
– О, майн Готт!
Краем глаза Виталий засек две испуганные тени, ломанувшие в лес сразу после выстрела. Одна в сторону Благушино, другая – к озеру. Гнать сохатого в сторону села не имело смысла, поэтому решили остановить второго. Били картечью, немец вскрикивал: «О, майн Готт, майн Готт!»
И все спрашивал страстно:
– Ви хейст дер орт?
– Да никак не называется это место, – не выдержал Виталий. – Нихт шлиссен! Никак!
Но остановить охотников было невозможно. Отдышались только под одиноким кедром. Уродливый, широкий, он выставил на юг чрезвычайно длинную, даже какую-то неестественно длинную горизонтальную ветвь. Ствол шелушился, хорошо пахло смолой. Сохатый был ранен, наверное, потому что на шелушащемся стволе остались бурые следы, а сквозь треск ломающихся вдали кустов доносились завывания и стоны. Зверь рвался к озеру. Картечь так и стригла над ним ветки.
