– Значит, она была там опять? – спросил доктор Пларр.
– Я ходил туда сегодня под вечер, и она была там. Все с ней носились – даже сеньора Санчес. Может быть, она надеется ее вернуть. Когда доктор Беневенто пришел осматривать девушек, я проводил ее в консульство.
– И она вам рассказала обо мне?
Его раздосадовала ее несдержанность, но вместе с тем он почувствовал облегчение. Он избавлялся от необходимости соблюдать тайну. В городе не было никого, с кем бы он мог поговорить о Кларе, а где же найдешь лучшего наперсника, чем собственный пациент? Ведь и у доктора Сааведры есть тайны, которые он не захочет сделать общим достоянием.
– Она рассказала мне, как вы были к ней добры.
– И это все?
– Старые друзья понимают друг друга с полуслова.
– Она – одна из тех, с кем вы там бывали? – спросил доктор Пларр.
– По-моему, с ней я был только раз.
Доктор Пларр не почувствовал ревности. Представить себе, как обнаженная Клара при свете свечи ждет, пока доктор Сааведра вешает свой голубовато-серый костюм, было все равно что смотреть с верхнего ряда галерки грустную и в то же время комическую сцену. Расстояние так отдаляло от него действующих лиц, что он мог ощущать лишь легкое сочувствие.
– Значит, она вам не очень понравилась, раз вам не захотелось побыть с ней еще раз?
– Дело не в том, понравилась мне она или нет, – сказал доктор Сааведра. – Она славная девушка и к тому же довольно привлекательная, но в ней нет того особенного, что мне требуется. Она никогда не производила на меня впечатление как личность – извините, если я выражаюсь языком критики, – личность из мира Хорхе Хулио Сааведры. Монтес утверждает, что этот мир не существует. Что он знает, сидя там, в Буэнос-Айресе? Разве Тереса не существует – помните тот вечер, когда вы с ней познакомились? Я не пробыл с нею и пяти минут, как она стала для меня девушкой из Сальты. Она что-то сказала – даже не помню, что именно. Я был с ней четыре раза, а потом мне пришлось от нее отказаться – слишком многое из того, что она говорила, не ложилось в мой образ. Мешало моему замыслу.
– Клара родом из Тукумана. Вы ничего от нее не почерпнули?
– Тукуман мне не подходит. Мое место действия – это районы контрастов. Монтес этого не понимает. Трелью… Сальта. Тукуман нарядный город, окруженный полумиллионом гектаров сахарного тростника. Сплошная ennui [тоска (франц.)]. Ее отец работал на уборке сахарного тростника, не так ли? А брат пропал.
– Мне казалось, что это подходящий для вас сюжет, Сааведра.
– Нет, он не для меня. И она не стала для меня живым существом. Там – унынье, бедность и никакого machismo на полмиллиона гектаров. – Он храбро добавил, словно их не оглушал лязг жестянок, катавшихся взад-вперед по цементу: – Вы себе не представляете, какой тихой и унылой может быть неприкрытая бедность. Дайте я налью вам еще немного виски. Это настоящий «Джони Уокер».
– Нет, нет, спасибо. Мне пора домой. – Однако он медлил. Считается, что писатели обладают какой-то мудростью… Он спросил: – Как вы думаете, что будет с Кларой, если Фортнум умрет?
– Может быть, вы на ней женитесь?
– Разве я могу? Мне пришлось бы отсюда уехать.
– Вы легко сможете устроиться где-нибудь получше. В Росарио?..
– Здесь ведь и мой дом, – сказал доктор Пларр. – Во всяком случае, это больше похоже на дом, чем все, что было с тех пор, как я уехал из Парагвая.
– И тут вы чувствуете, что отец к вам ближе?
– А вы и в самом деле человек проницательный, Сааведра. Да, возможно, я переехал сюда потому, что здесь я ближе к отцу. Когда я лечу в квартале бедноты, я знаю, что он бы меня одобрил, но, когда я хожу к своим богатым пациентам, у меня такое чувство, будто я бросил его друзей, чтобы помогать его врагам. Бывает, что с кем-нибудь из них я даже пересплю, но когда проснусь и погляжу его глазами, на лицо рядом на подушке… Возможно, это одна из причин, почему мои связи никогда не длятся долго; а когда я пью чай с матерью на калье Флорида в обществе других дам Буэнос-Айреса… он тоже там сидит и осуждающе смотрит на меня своими голубыми английскими глазами. Мне кажется, Клара бы понравилась отцу. Она из его бедняков.
– Вы любите эту девушку?
– Любовь, любовь… Хотел бы я знать, что вы и все остальные понимаете под этим словом. Да, я ее хочу. Время от времени. Как известно, физическое влечение имеет свой ритм. – Он добавил: – Это длится дольше, чем с другими. Тереса стала для вас одноногой девушкой из Сальты. Пожалуй, Клара – просто одна из моих бедняков. Но я ни за что не хотел бы, чтобы она стала моей жертвой. Не это ли чувствовал Чарли Фортнум, когда на ней женился?
Доктор Сааведра сказал:
– Может, я больше вас не увижу. Я приходил к вам за пилюлями против меланхолии, но у меня есть по крайней мере моя работа. Кажется, эти пилюли нужнее вам.
Доктор Пларр рассеянно на него посмотрел. Мысли его были заняты другим.
Войдя дома в лифт, доктор Пларр вспомнил, с каким волнением поднималась в нем впервые Клара. А что, если позвонить в консульство и позвать ее сюда? Кровать в консульстве слишком узка для двоих, и, если он пойдет туда, ему придется рано уйти, прежде чем появится женщина, похожая на ястреба.
Он закрыл за собой дверь и раньше всего зашел в кабинет, чтобы взглянуть, не оставила ли секретарша Ана на столе какую-нибудь записку, но там ничего не было. Раздвинув шторы, он поглядел вниз на порт: у киоска с кока-колой стояли трое полицейских – может быть, потому, что к причалу подошел пароход, совершавший еженедельный рейс в Асунсьон. Сцена эта напоминала ему детство, но теперь он глядел на нее из окна пятого этажа с противоположной стороны реки.
Он произнес вслух: «Да поможет тебе бог, отец, где бы ты ни был». Легче было верить в бога с обычным человеческим слухом, чем во всемогущую силу, которая умеет читать в твоих мыслях. Как ни странно, когда он произносил эти слова, перед ним возникло лицо не его отца, а Чарли Фортнума. Почетный консул лежал вытянувшись на крышке гроба и шептал: «Тед». Отец доктора Пларра звал его Эдуардо в угоду жене. Он попытался подменить лицо Чарли Фортнума лицом Генри Пларра, но годы стерли отцовские черты. Как на древней монете, которая долго пролежала в земле, он мог различить только легкую неровность там, где когда-то были очертания щек или губ. И это был голос Чарли Фортнума, который снова звал его: «Тед!»
Он отвернулся – разве он не сделал все, что в его силах, чтобы помочь? – и открыл дверь спальни. При свете, падавшем из кабинета, он увидел под простыней тело жены Фортнума.
– Клара! – сказал он.
Она сразу проснулась и села. Он заметил, что она аккуратно сложила одежду на стуле – ее приучила к этому былая профессия. Женщина, которой приходится раздеваться несколько раз за ночь, должна тщательно складывать свои вещи, не то после двух или трех клиентов платье будет безнадежно измято. Как-то раз она ему рассказала, что сеньора Санчес заставляет девушек платить за стирку – это приучает к аккуратности.
– Как ты вошла?
– Попросила швейцара.
– Он тебе открыл?
– Он меня знает.
– Он тебя здесь видел?
– Да. И там тоже.
Значит, я делил ее и со швейцаром, подумал Пларр. Сколько же еще неизвестных солдат на этом поле боя рано или поздно оживут и обретут плоть? Ничего более чуждого жизни на калье Флорида, со звяканьем чайных ложечек в чашках и пирожным с белым как снег dulce de leche и представить себе невозможно. Какое-то время он делил Маргариту с сеньором Вальехо – большинство любовных историй набегают одна на другую в начале или в конце, – но он предпочитал швейцара сеньору Вальехо; запахом его бритвенного лосьона в течение последних затянувшихся месяцев иногда пахла кожа Маргариты.
– Я сказала, что ты дашь ему денег. Дашь?
– Конечно, сколько? Пятьсот песо?
– Лучше тысячу.
Он сел на край кровати и откинул простыню. Ему еще не надоела ее худоба и маленькая грудь, которая, как и живот, не показывала признаков беременности.
– Я очень рад, что ты пришла, – сказал он. – Сам хотел тебе позвонить, хотя это было бы не слишком разумно. Полиция считает, что я имею какое-то отношение к похищению… Подозревают, что я мог пойти на него из ревности, – добавил он, улыбнувшись при одной мысли об этом.
– Они не посмеют тебя тронуть. Ты лечишь жену министра финансов.
– И все-таки они могут за мной следить.
– Ну и что? За мной же они следят.
– Они шли за тобой сюда?
– Ну, я знаю, как от них отделаться. Меня беспокоит не полиция, а этот подонок журналист. Он вернулся в усадьбу, как только стемнело. Предлагал мне деньги.
– За что? За сведения для газеты?
– Хотел со мной переспать.
– А что ты ему сказала?
– Сказала, что мне больше не нужны его деньги, и тогда он разозлился. Он поверил, что, когда я была у сеньоры Санчес, он и в самом деле мне нравился. Считает, что он потрясающий любовник. Ну и сбила же я с него спесь, – добавила она с явным удовольствием, – сказала, что как мужчина Чарли в тысячу раз лучше, чем он.
