- Поль, - в голосе Тани звучала неуверенность, - конечно, Иван не может тягаться с вами по объему своей фирмы, по прибылям, по всему. Но вы не забываете, насколько труднее ему работать? К тому же его фирме всего три с небольшим года. Я уверена, что через двадцать лет...
- Через двадцать лет, милая Таня, вам будет уже сорок пять, - глаза Верлена вдруг погрустнели, - а я буду бодрым старичком на пенсии в Калифорнии. Надо пользоваться жизнью, пока она дает шанс. Кроме того, Таня... - он замялся. - Вы не боитесь конкуренции? У меня иммунитет к чарам нашей кинозвезды, но вчера, когда вы ушли в церковь, Анна в последний момент тоже попросилась поехать с нами на экскурсию по Монреалю. И поверьте мне, они говорили друг с другом больше, чем со мной.
- Он ничего не сказал мне, - Танины глаза затуманились слезами.
- О, не огорчайтесь, - Верлен взял ее за руку, - я ничуть не хотел вас расстроить. Они держались как старые друзья, не более того. Так что предположим, что ваш роман с Иваном - у вас ведь с ним роман, я не ошибся? - завершится благополучно. Скажем, законным браком. И хотя ваш Иван может обещать будущей госпоже Безугловой кое-что уже сейчас, это будет царская жизнь лишь по жалким понятиям разоренной страны. И даже через двадцать лет он вряд ли сможет отвезти вас на уикэнд на Багамские острова. А я могу это сделать уже сейчас. Но не тревожьтесь, - засмеялся он, - я не буду преследовать вас здесь, в Канаде. Моя задача - только показать вам, что я из себя здесь представляю. А уж окончательное решение вы примете в Москве.
- Как вы можете быть таким циничным, Поль! По-вашему, любовь женщины - тоже товар?
Глядя на этого седого, величавого человека, она не могла понять, почему позволяет ему вести с ней такие разговоры. Пожалуй, никто в мире никогда не обладал над ней такой властью. Казалось, Верлен не признавал за нею права ни на целомудрие, ни на принятие собственных решений. И самое ужасное было в том, что от него по-прежнему исходила таинственная сила, заставлявшая Таню если не умом, то сердцем признавать за ним превосходство - хотя, разумеется, она боялась сказать об этом даже самой себе.
- Я не стану отвечать на ваш вопрос, - хмыкнул Верлен, - чтобы не смущать вашего идеализма. Скажу одно - я много старше и много мудрее вас, дорогая Таня. Кроме того, я пользовался успехом у женщин даже в начале своей карьеры, когда у меня не было ни загородной усадьбы с конюшнями, ни своего средства передвижения, - он кивнул в сторону цветного плаката, на котором красовался небольшой спортивный самолет. -. Смею надеяться, что за эти годы я не утратил своего обаяния. Однако оставим этот разговор, - по его лицу снова пробежала тень насмешки, - расскажите о вашем вчерашнем визите в церковь.
Таня не успела ответить ему, прерванная приходом секретарши. Та протянула недоумевающей гостье большой белый конверт с крупной надписью Federal Express и рисунком, изображавшим хищного, поджарого орла.
- Позвольте, - сказала Таня, - мы в Монреале всего два дня, мне не может прийти никаких писем... или... - ее глаза засияли. - Поль! Это письмо с фотографиями от бабушки!
Не смущаясь присутствием Верлена, она немедленно вскрыла конверт, и оттуда высыпалась добрая дюжина цветных фотографий. С них смотрела строгими, но добрыми глазами старая женщина с сухими, чуть высокомерными, благородными чертами лица, облаченная в белое монашеское одеяние. При виде фотографий из глаз Тани невольно покатились радостные слезы.
- Так вот она какая, Елизавета Прокофьевна, последняя из графинь Петровско-Разумовских! Ей девяносто два года, Поль. Она держала в Нью-Йорке и в Торонто магазины, торгующие русским антиквариатом. Ее первый муж погиб в гражданскую войну. Второго мужа, князя Голицына, похитили в Париже агенты КГБ еще в тридцатые годы, детей у них не было, и она осталась на свете совсем одна. Выйдя двадцать лет тому назад на пенсию, ушла в монастырь. После службы в русской церкви я рассказала о нашей бабушке священнику, отцу Аркадию. И что же вы думаете, Поль? Оказывается, они не раз встречались. Он тут же набрал номер монастыря, и мать-настоятельница позвала бабушку к телефону. Она прекрасно говорит по-русски, и мы буквально рыдали от счастья. Но как же письмо из Америки дошло так быстро?
- Federal Express - исключительно надежная фирма, - заметил Верлен, - мы имеем у них расчетный счет, и я всегда пользуюсь ею для срочной корреспонденции. Собственно, ваш конверт - там были семейные фотографии для бабушки, я угадал? - уже в пути и завтра утром будет у нее в руках.
- Спасибо, Поль. Как мне хотелось бы повидаться с нею! Но дадут ли нам со Светой американскую визу?
- Вряд ли, - сказал Верлен серьезно, - об этом нужно было хлопотать в Москве. Здесь даже я бессилен вам помочь.
- Какая жалость! А сама бабушка прикована к инвалидному креслу, и тоже не сможет приехать по моему приглашению. Что же нам делать?
- По возвращении в Москву выхлопочите себе американскую визу, - сказал Верлен, - и прилетайте прямо в Америку. Я готов оплатить ваш билет и дорожные расходы... тем более, что на этот раз вы приедете без Ивана... - добавил он почти шепотом.
- Спасибо, Поль, но в этом нужды не будет. Мы со Светой как-нибудь наскребем на билеты сами. В крайнем случае продадим вот это... - она тряхнула аметистовым браслетом на своей худой, безупречной формы кисти, или даже вот это, - она посмотрела на фамильное кольцо. - Повидаться с бабушкой для меня важнее, чем носить самые красивые драгоценности в мире.
- Я слышал о ее бизнесе. Это были не магазины, а крупная транснациональная компания, которая вначале обслуживала любителей русской старины по всему миру, а потом расширила свою деятельность на антиквариат из всей Европы. Если она продала ее, то, должно быть, получила миллионов пять-шесть, а может, и десять. Интересно, зачем эти деньги монашенке, заживо погребенной в монастыре? Она вполне могла бы купить вам билеты.
- Я думаю, что большую часть состояния она пожертвовала русской церкви, когда поступала в монастырь, - сказала Таня, - может быть, какие-то гроши у нее и остались, но, право, я слишком горда, чтобы просить ее об этом. Кроме того, когда человеку девяносто два года, когда вся жизнь прошла в изгнании, он поневоле становится суеверным. Бабушка так настаивала, чтобы мы со Светой никому из России не рассказывали о ней, что заставила нас поклясться на Библии. Вот почему даже Иван не знает о нашей радостной новости. Хотя, прямо скажу, мне было вчера за ужином очень трудно удержаться.
- Странная просьба!
- Я согласна, - задумчиво сказала Таня, - но я не могу не уважать желания старого, так много страдавшего человека. Бабушка так и не поверила, что большевики в России низвергнуты. Она по-прежнему думает, что опасно иметь родственников за границей, опасно даже переписываться с ними. Вот почему мне даже не слишком удобно просить ее прислать нам приглашение, необходимое для визы.
- Если хотите, я могу сам, в качестве вашего друга и делового партнера, написать ей. Объяснить, что бояться больше нечего, что коммунистическая Россия исчезла с лица земли. А если вы думаете, что ей будет слишком сложно заниматься бумажной волокитой, то приглашение для вас пришлют мои американские партнеры.
- Спасибо, Поль, - она взглянула на него с робкой признательностью.
В Москве было в Верлене нечто от одинокого романтического странника, искателя приключений. В Монреале же, когда он сидел за своим полированным столом, с селекторным телефоном на десять линий, окруженный книжными шкафами с тысячами руководств, справочников, профессиональных журналов, о которых Таня никогда даже не слышала, весь его облик источал власть и могущество. Он говорил со своими служащими дружелюбно, без тени превосходства. И тем не менее, все - от давешнего продавца в магазине до его личной секретарши и главного инженера, пожилого китайца с умными глазами, - явно понимали, что именно усилиям этого человека фирма обязана своим процветанием.
"Да, он во многом похож на Ивана, - подумала Таня с неожиданной теплотой, - но Иван целомудрен, а Поль видит в женщинах только объект наслаждения... и доказательство тому - судьба его несчастной жены..."
Стоит ли скрупулезно описывать содержания переговоров за огромным дубовым столом посередине конференц-зала на двадцать втором этаже розового небоскреба? Бизнесмен и так имеет представление о том, что обсуждают его коллеги, обложившись справочниками и типовыми текстами контрактов, а рядовому читателю боюсь, будут скучны технические подробности. Упомяну только, что хозяин конференц-зала официально предложил войти в долю при переоборудовании швейной фабрики в Москве с капиталом в миллион долларов. Света с Тютчевым с восторгом поглядывали то друг на друга, то на Верлена, то на изящную седую женщину средних лет - заведующую швейным отделом. Таня переводила и стенографировала. Работа была легкая - партнеры доверяли друг другу, и если уточняли юридические формулировки, то без попыток извлечь для себя выгоду, а лишь для пользы дела. Иван заявил, что его фирма также готова вложить миллион долларов. Вклад самого коллектива фабрики измерялся в рублях, и тут участникам переговоров предстояло поломать немало копий.
