ИЗОПАКТОР
Волшебное имя застыло на борту грузовика, оно не переставало звучать в воздухе, огромное, вездесущее, полное жизни и силы, оно проникало в наши тела, в наши головы, теснило мысли. Оно чуть ли не парализовывало нас, ослепляло, будто каждой своей буквой метало молнии; на всей стройке мы видели только его. Такое имя невозможно было бы придумать. Оно было единственным, вне всякого [184] сомнения, именно оно управляло всеми другими именами, подчиняло их себе. Его следовало бы написать везде: на городских стенах, асфальте, капотах автомобилей, начертать на крыльях самолетов и корме судов. Нужно, чтобы оно было всюду: на почтовых марках, печатях, в газетных объявлениях и даже на маленьких белых сигаретах. Как будто ни на одном языке земли никогда не было другого имени и потребовалось столько труда и времени, чтобы его найти.
Теперь же, когда оно найдено, мы с ним не расстанемся. Наверно, его надо бы выжечь нам на руках, а вокруг пусть будут точки, волнистые линии, лианы.
Мы надолго замерли у входа на стройку, все смотрели на волшебное слово. Потом мы медленно, не спуская с него глаз, приблизились и наконец вошли в него через бок бело- синего грузовика, как через стену падающей воды. Пройдя сквозь имя, мы почувствовали сильный поток холодного воздуха и, ослепленные ярким светом, закрыли глаза.
Перед нами раскинулась исполинская страна. Травы здесь высокие, как деревья, а камни большие, как горы. Мы с трудом продвигаемся вперед, скользя на комьях глины. Мы не знаем, куда держим путь. Порой дорога идет в гору, и приходится помогать себе руками. Поднимаемся наверх и видим, как меж трав проглядывает, покуда хватает глаз, земля. Линии горизонта нет: вдали все теряется в белой дымке. В проплешинах палит нещадно солнце и земля в широких трещинах, через которые надо перепрыгивать. Дальше мы попадаем в царство влажной тени и дрожим от холода. Кругом расщелины, пропасти, черные ямы. Густая трава мешает идти, и приходится ее изо всех сил раздвигать, остерегаясь листьев, острых, как лезвие клинка. Некоторые травинки толстые, словно стволы деревьев, тут же черный и красный колючий кустарник с шипами, похожими на шпаги. Да, продвигаться вперед в этой стране нелегко, но тут есть удивительные вещи, например пьянящий аромат, который исходит от земли. Тут такие большие цветы, что в их чашечках можно лежать, бабочки тут с огромными крыльями, отливающими фиолетовым, зеленым, синим. Подходишь к подножью дерева и даже не замечаешь его. Лишь подняв голову, видишь ствол, подобный колонне, которая уходит в глубь небес, так высоко, что листва скрывается в облаках. Тут везде дороги: большаки, проложенные муравьями, ложбины, вырытые жуками-навозниками, сверкающие тропинки [185] улиток. Однако почти никого не встречаешь, только иногда промелькнет мимо похожее на автобус, толстое черное насекомое, которое тут же исчезает в переплетениях трав.
Слышатся странные звуки: хруст, легкое потрескивание в чащах, поскрипывание травы, гнущейся на ветру. Издалека доносятся призывные крики, должно быть птичьи, или собачий лай. Временами земля начинает трястись и колебаться, странно тарахтя, как мотор, потом снова устанавливается тишина. Неизвестно, что это такое. Когда в траве сильно дует ветер и поднимается шум, как от пропеллера, приходится бросаться на землю, чтобы тебя не унесло. Мы ползем в гору, затем по топким лощинам, вьющимся среди травы, огибаем озера с грязной водой, кучи разноцветных камней. Иногда нам встречаются огромные бутылочные осколки, наполовину в земле, и консервные банки высотой с башню.
Мы идем несколько часов, а все как будто на одном месте. Солнце опускается к горизонту, и его не видно за высокой травой, но в воздухе сгущается темнота. Земля постепенно остывает. Мы ищем, где бы поспать, на холме сооружаем себе пристанище из трав и сухих листьев. Тьма сгущается очень быстро, и мы засыпаем, прижавшись друг к другу. Ночь холодная и светлая, слышатся какие-то звуки, гул. Незадолго до рассвета начинается дождь, и большие капли сотрясают нашу крышу из листьев. Капли с грохотом барабанят по земле, по которой текут мощные потоки грязной воды, падающие каскадом со склонов холмов. С наступлением дня дождь прекращается. Земля кругом курится, распрямляется влажная трава. Мы выходим из укрытия и снова отправляемся в путь, идем куда глаза глядят. Вокруг нас по-прежнему высокий травяной лес. Теперь нам попадается множество болот, озер, рек. Мы утоляем жажду из чашечек красных цветов, а голод — дикой ягодой. Огромные птицы с шумом вертолета пролетают по небу. Тогда с сильно бьющимися сердцами мы замираем в тени трав. Иногда мы встречаем других насекомых, в панцире, с переливающимися под крыльями, длинными в жилках лапками, дрожащими усиками; они передвигаются быстро, зигзагом, словно чего-то ищут. Муравьев мы остерегаемся. К полудню солнце в зените немилосердно жжет. Огромное, оно мечет вниз свои смертоносные лучи. Земля сохнет и трескается, и нас обволакивают тучи пыли, которая застревает в горле. Так жарко, что трава желтеет и земля принимает кирпичный оттенок. Воздух сухой, душно, от черных камней исходят искры, как буд- [186] то они вот-вот загорятся. Мы отупело бредем вперед, не глядя куда. Мы знаем только, что надо идти. Теперь все кругом стихло, все приглушено, все замерло — это из-за жары и яркого света. Сколопендры спят, свернувшись, под большими листьями, навозные жуки попрятались. Но по дорогам по- прежнему ползут муравьи. Временами над травой с тяжелым жужжанием пролетают осы. Мы идем так весь день и к вечеру подходим к большой песчаной пустыне. Тут наступает самая трудная часть нашего путешествия. Надо карабкаться по песку, спотыкаясь об острые песчинки, которые осыпаются под ногами, скатываются небольшой лавиной. Мы взбираемся на дюны, спускаемся, ползем по выемкам, влезаем на холмы с острыми гребнями. Может, мы так никогда никуда не придем. Песчинки раскалены, и здесь нет травы, нет деревьев, лишь изредка попадаются заросли каких-то кустов в колючках. Линия горизонта колеблется на другом краю земли, утопая в тумане и пыли. Хочется пить и есть, но ни питья, ни воды нет. Мы по-прежнему бредем друг за другом, наугад, ничего не понимая и словно кружась по кругу. Воздух уже становится сиреневым, когда мы, покинув пустыню, входим в страну свежести и влаги.
Здесь снова нас встречает травяной лес, но не такой высокий, с красивыми, гладкими и очень зелеными листьями и светлыми цветами. Мы так рады, что пришли сюда, и у нас вдруг появляется второе дыхание. Мы бежим по мягкой земле среди гладкой травы и вдыхаем аромат желтых цветов, нежный аромат, напоминающий о меде и ладане. Ночь опускается очень быстро, но здесь она не холодная. Ночь невесома, и тени легки, как дым. Ее сопровождает множество звуков: шепоты, вздохи, журчание невидимых фонтанов. Достаточно лишь увидеть этот нежный свет, услышать эти мирные звуки, чтобы понять: именно сюда мы стремились, именно тут средоточие всей страны. Теперь мы так далеки ото всего. Никто никогда не сможет возмутить этот покой. Мы затерялись где-то на бесконечной земле, отделенные от мира днями ходьбы через лес и пустыню. Мы носимся между гладкими стеблями травы, теряем друг друга из виду, потом, смеясь, снова друг друга находим. Но вот тьма сгущается, и мы засыпаем, не сходя с места, не в силах совладать со сном. Нам снится, что высокая, как гора, девушка сажает нас к себе на ладони. Она гладит нас по спине, голове, дует в волосы, потом осторожно ставит на землю и говорит с нами самым тихим голосом, на какой только способна, но он все [187] равно звучит громко, словно буря. Ее слова трудно разобрать. Может, она рассказывает нам о прошлом этой страны или объясняет дорогу. Завтра мы снова тронемся в путь. Мы пойдем еще дальше, в глубь этой бесконечной страны. Куда лежит наш путь? Может, до моря, до океана, чьи волны похожи на обрушивающиеся стены. Или до реки, такой широкой, что не видно противоположного берега, до реки с быстрым течением, которая с громоподобным ревом несет свои металлические воды. Или до уединенного мраморного храма посреди зеленого леса, храма, в котором обитают лишь обезьяны, бабочки да райские птицы. Хорошо узнать имя настоящей волшебной страны, обширной, древней, неведомой, где все так прекрасно, стремительно, таинственно и где мы учимся бесконечно странствовать просто так вместе с майскими жуками, медведками и листоедами.
[188]
Найя Найя очень любит ночь. Когда на улице темным- темно, а небо чистое и холодное, Найя Найя выходит из дома. В такие ночи ей под крышей не спится. Снаружи слишком много воздуха, а в маленьких жарких комнатках задыхаешься, нечем дышать. В городе слишком много улиц, слишком много электрических огней, а на улицах слишком много кафе и баров. В кафе и барах слишком много людей, которые пришли поболтать, послушать других, они издают звуки и машут руками.
