Вдруг он приблизился ко мне, поглядел с тревогой.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я отец…
– Хочу. Нет, не знаю даже. Теперь не знаю, что и думать…
– Тут и думать нечего, не отец я этому парню. Мы предохранялись. Я следил. Берегся. Черт подери! Вы чего хотите? Денег? Мне сдать анализ на установление отцовства? Поверить не могу, через столько лет…
Химера рухнула, меня завалило обломками, но не убило. Жаль.
– Удели мне еще минутку, – прохрипела я, удивляясь, что еще способна говорить. – Я не задержусь надолго, обещаю.
Он неуверенно кивнул.
Рези усилились, я с трудом терпела.
В конце концов Рудольф пригласил меня в дом.
МаргеритЯ страшно замерзла. Похолодало, и зарядил дождь. Послезавтра обещали скидки, «обвал цен» в сети магазинов RSA. Жду не дождусь. Куплю свитер. Тоненький, чтоб не занимал лишнего места. Натуральный шерстяной, чтобы грел. Последние деньги потрачу с толком, не брошу на ветер. Ночью нигде присаживаться нельзя, лучше ходить, пока не доконает усталость. Быстро, уверенно, деловито, будто куда-то спешишь. Иначе пропадешь. Волки не дремлют. В половине пятого открывается зал ожидания на вокзале. Там и передохну.
Я смертельно устала. Давно не высыпаюсь, дремлю урывками, кое-как. Работы нет, номер в гостинице не снимешь. Чтобы пристроиться, нужно улыбаться, а я совсем разучилась.
Можно войти в бар, с тяжким вздохом присесть у стойки, потупиться и ждать, пока какой-нибудь господин не предложит выпить, а затем не пригласит в постель. Или откликнуться на уличные подмигивания, постоянные заигрывания.
– Эй, красавица, постой! – окликает ассенизатор, вылезая из люка.
Сигналит водитель автобуса, машет рабочий со строительных лесов, обгоняет курьер на самокате, заступает дорогу вышибала, куривший с приятелем возле ночного клуба.
Прежде я так и делала. Иногда удавалось даже обмануть незадачливого незнакомца, избежать интимных отношений. Прикидывалась недотрогой, некоторое время ломалась и линяла, как только мужчина шел в душ или на кухню за кофе.
Сейчас неохота. Не могу больше лгать. Чужим, близким. Особенно близким. Селесте. Мило. Самой себе.
Я устала от жизни. Давно устала. Но только недавно узнала почему. Все добивалась от мамы правды, приставала, провоцировала, а она увиливала, уклонялась, и меня вполне устраивала наша игра. Втайне от себя, в глубине души я все надеялась, что ошибаюсь на ее счет. Что она меня любит, по-своему, не так, как Селесту, но все-таки любит. И однажды докажет свою любовь, открыто ее проявит, удивит меня, обескуражит. Мать по природе своей не может не любить свое дитя, она так устроена, запрограммирована на подсознательном уровне. Вот и Жанна все эти годы запиралась, упорно скрывала истину, потому что щадила меня, защищала помимо воли.
Не слишком убедительное объяснение, однако меня оно утешило и успокоило. На какое-то время.
У Жанны нет моих фотографий. Кроме одной. Ее подарила Селеста. Мы вместе с ней на море. Мама оставила карточку в прихожей, сунула за кашпо на круглом столике. Раньше я не замечала, что фотка там так и осталась. А в последний раз заметила.
Мама открыла дверь, увидела меня и отшатнулась. Окинула с головы до ног критическим взглядом, уставилась на грязные ботинки.
Не помню, чтобы она хоть раз мне обрадовалась. Я – помеха, тяжкий крест, досадное недоразумение. Знаю, но делаю вид, что мне все равно, не больно и не обидно. Из гордости. От безнадежности. Я давно смирилась, приняла правила игры. Но в тот вечер взбунтовалась, бросила вызов. Не от избытка храбрости. Просто не было выбора. Хотелось покончить с ложью, расставить все по местам. Избавиться от иллюзий. И от себя самой. Объявила войну и боялась, что на мамином лице запылает ненависть. Ничуть не бывало. Я еще никогда не видела ее такой спокойной, умиротворенной.
Усадила, принесла стакан джина, предупредила:
– Маргерит, я честно расскажу все как есть. Могла бы и дальше придерживаться общепринятой версии, скрывать правду, но обстоятельства сложились иначе, и ты требуешь откровенности. Будь по-твоему. Тебе не понравится то, что ты услышишь. Но потом нам обеим станет легче. Мы освободимся.
Она права. Когда узнаешь, что проклята с первого дня, становишься по-настоящему свободной. Я благодарна ей за драгоценный дар – противоядие от безумия. Теперь мне известно, откуда оно пошло, и я могу с ним бороться. Я – плод измены, ошибка, оплошность, клубок угрызений и сожалений.
Я не просто нежеланный ребенок, я – наказание за грехи.
Мама отдала мне заветный зеленый блокнотик, дрожащим голосом рассказала о тщетных поисках, о том, что мой отец живет где-то на юге. Но ее глаза лихорадочно блестели, и в них я прочла неуемную жажду мести. Как будто про себя она говорила: «Возьми и непременно его найди. Неважно, что ты пострадаешь, лишь бы и ему досталось за все муки, на которые он меня обрек. Пусть заплатит сполна!»
Я внимательно изучила каждую фотографию, прочитала все подписи. Он выглядел таким веселым, счастливым. Я не мозолила ему глаза, так что он жил припеваючи. Чего не скажешь о маме. Есть разница между ними. Его это не красит, а ее во многом оправдывает.
Под тусклой фоткой накарябано красным фломастером: «Двое детей, Лео и Корали».
Я засунула блокнот в большую сумку и сдала ее в камеру хранения. В Интернете несложно разыскать точный адрес. Можно купить билет, сесть на поезд, заявиться к нему, потребовать помощи, уничтожить своим появлением их жалкое семейное счастье. Думаю, Жанна рассчитывала, что именно так я и поступлю. Напрасно. Ни за что не стану орудием мести. Потому что отлично знаю, что меня ждет. Снова вторгнусь непрошеная, разорву тесный круг любящих и любимых, стану для них стихийным бедствием, от которого все мечтают укрыться, внезапной неизлечимой болезнью – а они-то хвалились крепким здоровьем! Рассорю мужа с женой. Вызову ненависть детей. Ну еще бы, интриганка, воровка! Им невдомек, что в этой истории я – единственная потерпевшая. У меня украли безделицу, всю мою жизнь, целиком.
И зачем мне все это, а?
Что я расскажу о себе отцу? Снова начну врать, выдумывать, притворяться?
Не могу. Ложь душит меня, убивает. Я совсем завралась.
Не помню даже, когда начала их обманывать. С самого начала. С раннего детства.
Мило, тебе одному я ни разу не сказала неправду. Правду тоже не открыла, согласна, изворачивалась, юлила… Мне кажется, ты догадывался, что я многое скрываю. И щадил меня. Не задавал бестактных вопросов, не касался сомнительных тем.
За столом молча слушал, как я отчитываюсь перед твоими родителями, рассказываю о путешествиях. Никогда не вмешивался в общий разговор. Избегал всего, что меня смущало. Мы с тобой говорили совсем о другом. Иначе играли.
Не нужно было заслуживать твою любовь, твое уважение. Ты мне все подарил сам, щедро и бескорыстно.
Мило, пойми, остальным я не могла не лгать, я бы просто не выжила. Не справилась бы с мерзкими посягательствами Лино, с отсутствием отца, с безразличием матери, с завышенными ожиданиями Селесты. Так сложилось само собой. Я ничего не планировала заранее, не выгадывала. Где-то преувеличила, что-то приукрасила – и пошло-поехало. Возникла определенная картина, которую уже нельзя было изменить.
Я выдумала другую себя. И могла повествовать о воображаемых приключениях бесконечно, импровизировать часами, только попроси. С удивлением замечала, что сама начинаю верить собственным вымыслам. Грань между сказкой и реальностью почти стерлась. Неужели я мифоманка? Или у меня раздвоение личности? Знала, что в один прекрасный день воздушные замки растают, обман раскроется, я останусь в полнейшей пустоте. Потому что не построила за это время ничего прочного, не продумала план отступления.
Пестрая праздничная карусель замедлится, сломается, я упаду и разобьюсь.
Но упал и разбился ты…
Следом рухнул весь мир. Мое сердце ноет, разум помутился. Я оказалась в ловушке, под прицелом. Не сбежать, не спастись.
Последняя ложь Селесте далась мне с таким трудом! Мы тогда не знали, очнешься ты или нет. Она не готова была услышать правду. Я не могла нанести ей еще один удар.
Заодно пришлось соврать и Густаво, чтобы воздушный замок продержался подольше. Обмануть единственного мужчину, который смотрел на меня без осуждения, без предубеждения, совсем как ты, Мило. С ним мне впервые захотелось стать настоящей, проснуться, забыть о кошмарном сне, что длился двадцать восемь лет. В альтернативной реальности Сократ, Мило и я жили бы вместе, долго и счастливо.
В этой я все разрушила, отпугнула, обидела всех, кого любила. Мне казалось, что я канатоходец, что работает без сетки. Однако из-за моих рискованных трюков на арене лежит без движения мой горячо любимый мальчик…
У меня не осталось иллюзий. Я пустышка, гнилой орех. Внутри – ничего, кроме горечи и плесени.
Дождь прекратился, посветлело. На другом конце города открылся зал ожидания. Но я туда не пошла. И не стала читать объявления, чтобы устроиться продавщицей, уборщицей, официанткой, рекламировать ресторан быстрого питания в пешеходной зоне или предлагать прохожим образцы средства для мытья полов.
