Биргитта с подозрением покосилась на нее, а потом, шмыгнув носом, сунула в ноздрю указательный палец. Тетка из комиссии отдернула руку, и в следующую секунду пуговица уже снова была застегнута. На миг в холле Тети Эллен сделалось совершенно тихо. Все уставились на пуговицу — Маргарета и Кристина, тетка из комиссии и Тетя Эллен. А Биргитта смотрела на них всех, переводя взгляд с одного лица на другое. Когда осмотр завершился, она зажмурилась и втянула в себя воздух, это напоминало глубокий вздох. Совершенно непроизвольно Кристина с Маргаретой тоже вздохнули: словно ветерок пронесся по холлу Тети Эллен.
Секундой позже Биргитта снова открыла глаза. В них что-то блеснуло, она круто повернулась и бросилась к двери.
В дверь Кристининого кабинета стучат, слышится такое робкое «тук-тук-тук», что на миг кажется, будто бы тот самый замерзший воробышек с кормушки Тети Эллен пролетел сквозь время и оказался в коридоре поликлиники. Но телу хватает здравого смысла немедленно обеспечить себе необходимое алиби. Одним проворным движением Кристина поворачивает лампу и винтовое кресло в сторону компьютера — она просто заносит информацию в историю болезни.
— Да, — откликается она как можно равнодушней.
— Простите, пожалуйста, — слышится нерешительный голосок. Это Хелена, медсестра.
— Сейчас я всех приму... — говорит Кристина, не отрывая взгляда от дисплея.
— Да нет, — смущается Хелена. — Всего-то пять минут прошло...
Кристина круто разворачивается в своем винтовом кресле лицом к двери.
— А что такое?
— Да Хубертссон...
— Что с ним?
— Что-то такое странное. А еще из приюта звонили, там у кого-то из его пациентов сильнейший эпилептический припадок.
— Да?
— А Хубертссон... Он... с ним невозможно разговаривать.
Кристина поправляет очки.
— Он что, выпил?
Хелена прямо извертелась от неловкости, она в поликлинике — первый адвокат Хубертссона, наседка без цыплят, готовая терпеть любые выходки и капризы Хубертссона ради сомнительного наслаждения — взять его под свое белое крылышко, когда тому плохо.
Кристина встает и засовывает руки в карманы халата. Ее это раздражает. Уже не первый раз Хелена считает, будто с Хубертссоном творится что-то странное, но упрямо отказывается принять Кристинину версию — что странности могут объясняться хорошо припрятанной бутылкой виски. А может, еще и сильной аллергической реакцией на таблетки от кашля — от Хубертссона обычно здорово разит смесью ментола со спиртом как раз тогда, когда, по мнению Хелены, с ним творится что-то странное. И в этих случаях Кристине приходится принимать кроме своих еще и его больных.
— Где он?
— У себя в кабинете.
Проходя через приемную, Кристина мысленно прикидывает: три пациента, из них один ее, а два других, по-видимому, Хубертссона. Стало быть, обеда ей сегодня не видать.
Дверь в кабинет Хубертссона приоткрыта. Как только что сама Кристина, он выключил все лампы и теперь сидит глядя в окно — как только что глядела она. Вот только смотрит он не на стоянку — его взгляд устремлен на желтый фасад приюта. Кристина, взявшись за спинку его винтового кресла, разворачивает Хубертссона лицом к себе и заглядывает в глаза:
— Что случилось?
Лицо у него еще серее, чем было утром, лоб влажный. Кристина повышает голос:
— Тебе нехорошо?
Он молча делает предостерегающий жест.
— Ты выпил?
Взгляд у него чуть блуждает, голова трясется. Она наклоняется над ним, потягивая носом. Нет, ничем не пахнет — ни виски, ни ментолом, ни даже вчерашним перегаром.
— Ты сегодня что-нибудь ел?
В ответ он издает слабый звук, который можно понимать как угодно. Кристина кладет руку ему на лоб. Лоб не просто влажный, он взмок от пота.
— А инсулин? Колол сегодня?
Он бурчит что-то неразборчивое, веки чуть подрагивают. И тут становится совершенно ясно, что с ним. Инсулиновая декомпенсация. Гипогликемия. Вообще-то странно. Хотя образ жизни Хубертссона далек от того, что сам он проповедует пациентам-диабетикам, однако гипогликемии он обычно ловко избегает. И, выходя из квартиры, не забывает сунуть в карман брюк несколько кусочков сахару.
— Быстро, — командует Кристина Хелене через плечо. — Будем вводить бета-глюкозу. Готовьте инъекцию...
И прямо-таки ощущает Хеленино облегчение. Все медсестры такие. Почти все обожают, когда решение принимается за них, а им остается только принести шприц. Пока Хелена готовит инъекцию, Кристина сама берет пробу крови. Взяв лапищу Хубертссона, она колет ему палец и прижимает к тестовой полоске. Все сразу становится ясно: содержание сахара в крови — на нижнем пределе.
Теперь обе работают молча и сосредоточенно, не глядя друг на друга. Хелена наклоняется над Хубертссоном и наполовину стягивает с него белый халат, закатывает правый рукав и закрепляет манжету поверх локтя. Кристина кончиками пальцев тихонько разминает кожу, чтобы вена выступила как следует. Когда игла входит внутрь, Хубертссон делает резкий выдох. И пока Кристина медленно-медленно отжимает поршень шприца, он открывает глаза и говорит совершенно ясным голосом:
— Дезире.
— Биргитта, Маргарета и Кристина. — Тетка из комиссии по делам несовершеннолетних издала вежливый кудахчущий смешок. — Не хватает только маленькой Дезире, а то у вас тут был бы прямо дворец Хага...[12]
— Дезире — из говна пюре, — отозвалась Биргитта. Она сидела на полу кухни после того, как тетка из комиссии затащила ее обратно с крыльца, и не желала сдвинуться с места. Тревога шевельнулась у Кристины в животе: этой новенькой надо бы понимать, что она уже большая и не должна сидеть на полу, выкрикивать, как маленькая, нехорошие слова, — а должна подняться и сесть как следует за стол, чтобы пить сок с булочкой, как Кристина и Маргарета.
— Дезире — из говна пюре, — повторила Биргитта. — Фрекен Навоз-и-Понос, герцогиня Из-Говна-Пюре-фон-Сракен...
Маргарета фыркнула, но взгляд Кристины устремился к Тете Эллен. Все гораздо хуже, чем она ожидала: лицо Тети Эллен побелело, зрачки стали огромными и черными. Морщинки вокруг глаз, обычно незаметные, сделались вдруг глубокими, словно она нарисовала по черной паутинной сетке вокруг каждого глаза. Она сидела совершенно неподвижно и смотрела на Биргитту. Кристина знала, что новенькая должна почувствовать этот взгляд, иного и быть не может, но та упрямо не поднимала глаз и все сидела, раскорячив ноги на полкухни. На чулке дырка, на самой коленке, а серо-голубая кофта была ей мала, так что она то и дело поддергивала рукава, словно стараясь их удлинить.
Тетка из комиссии покосилась на Тетю Эллен, а потом положила руку себе на горло и сказала:
— Кончай баловаться, Биргитта.
— Графиня Говна-Пюре фон Пердодрист...
И когда Маргарета фыркнула снова, Биргитта подняла глаза и метнула на нее быстрый взгляд, в уголках ее рта мелькнула мгновенная улыбка. Тетка из комиссии встала и решительно подошла к ней.
— Ты сейчас же немедленно встанешь, Биргитта. А потом сядешь за стол и выпьешь свой сок, как другие девочки!
Но Биргитта опустила голову и снова уставилась в пол.
— Я желтый сок не пью.
Тетка сделала шаг назад, бессильно уронив руки, — видно было, что она не знает, что ей делать.
— Почему это?
— Потому что он ссакой пахнет!
Дальнейшее произошло в течение секунды. Тетя Эллен, до сих пор сидевшая неподвижно, поднялась, сделала два решительных шага по направлению к Биргитте и поставила ее на ноги. Коленки у Биргитты подгибались, она болталась в руках у Тети Эллен, как тряпичная кукла.
— Запомни раз и навсегда, — сказала Тетя Эллен очень тихим голосом. — Этих слов, что ты тут наговорила, так вот всех этих слов я очень не люблю. А хозяйка в этом доме я, имей в виду!
И, подняв Биргитту, она посадила ее на пустой стул у торца стола, потом торопливым движением подвинула стакан, давно дожидавшийся Биргитты, и наполнила его желтым соком.
— Пей! — приказала она и скрестила руки на груди.
Маргарета рассмеялась, она, похоже, как обычно, ничего не поняла.
— Это же апельсиновый сок! Тетя Эллен его сама готовит из апельсиновой кожуры. Мы всю осень кожуру собирали...
Кристина не сказала ничего, только устремила на новенькую серые глаза, потом подняла свой стакан и опорожнила его несколькими большими глотками. Но Биргитта не повторила ее действий, она угрюмо молчала и таращилась на желтую жидкость.
Тетя Эллен наклонилась над ней, она говорила очень тихо и отчетливо:
— Пей, — сказала она. — Попробуй только не выпить...
Позади нее тикали кухонные часы, маленькая красная секундная стрелка вприпрыжку скакала по циферблату. В тот момент, когда она достигла двенадцати, рука Биргитты потянулась к стакану, а когда дошла до шести, стакан был уже пуст.
