Андрей Неклюдов - Я – контрабандист

Очевидно, этот разнобой в мыслях и чувствах, наряду с последними событиями отразился в причудливом сновидении, явленном мне дня за два до отъезда.

Мне привиделось, будто я в очередной раз прибыл из Кореи с товаром. Я стою на огороженной контейнерами площадке возле своего груза. А весь груз содержится в зеленом вьючном ящике, какие геологи обычно используют в экспедициях. Что именно я привез, я во сне не помню, но твердо знаю, что нечто очень ценное. Из-за контейнеров выглядывают друзья и делают знаки, чтобы я быстрее, с толпою вместе, проходил досмотр. Но я от страха медлю и в конце концов остаюсь один на один с таможенником. Таможенник (он похож на Аркадия Петровича) вежливо просит открыть ящик. Я убеждаю его поверить мне на слово, что контрабанды нет. Но он неумолим. Понимая, что это крах, я откидываю крышку… А там, к моему собственному изумлению, насыпана земля и растут цветочки. Инспектор считает цветочки пальцем, сверяется с бумажкой и разрешает выносить.

– А где же товар? – спрашивает Олег уже в безопасном месте.

Я высыпаю землю, восторгаясь своей уловке. Все заглядывают в ящик и покачивают головами. Я тоже заглядываю. И вижу там какой-то ландшафт, уменьшенный, как если смотреть на гористую местность с самолета.

– Енисейский кряж, – говорит мой научный руководитель (он тоже, оказывается, здесь).

– В Енисейском кряже огромные запасы мусковита! – провозглашает шеф голосом моего однокурсника Игоря. – Мы его погоним за рубеж!

– И пепсина, – добавляет Шурик Безбережный. – Его тоже можно продавать.

– Это моя модель, – возражаю я, – которую я разработал.

Меня радует, что я так ловко провел таможню и у меня не конфисковали Енисейский кряж. Но в ту же минуту я обнаруживаю, что я один. А вокруг одни волны. На чем-то, похожем на резиновую лодку, которую я постоянно подкачиваю, я плыву по океану. И я с тоской сознаю, что я не привез, а вывожу за границу свой Енисейский кряж в обмен на «Чемпионы»…

Олегова «целика-камри» мчит меня по шоссе, перекинутому через холмы, – тому самому, по которому когда-то везла меня из аэропорта в город Владивосток.

Я молчу. Молчит и Олег, следя за дорогой. Включены фары. И опять, как в день моего приезда, висит над черными холмами круглая полная луна. Как будто все та же. Как будто и не было этих четырех месяцев. Как будто я спал, и мне пригрезился этот сумасшедший сон. Или я жил это время чей-то чужой, непонятной мне жизнью. А моя реальная жизнь, моя реальная работа – остановились, как эта луна.

Но прочь, прочь печальные мысли! Я еду домой! Я победил обстоятельства, я обманул безжалостное время. И теперь все у меня пойдет нормально.

– Деньги спрятал? – повернулся ко мне на секунду Олег.

– Рубли здесь, – хлопнул я себя по груди, – а доллары в рюкзаке пока. В аэропорту переложу в куртку.

И снова каждый погрузился в свои мысли. Видимо, тяготясь молчанием, Олег включил радио. Говорилось что-то о нефтегазовой отрасли, кажется, о прокладке очередного гигантского газопровода из Сибири в Западную Европу.

– Наши нынешние правители, которые дали мне возможность заработать, – не поворачиваясь ко мне, проговорил друг, – лишают нас будущего.

В темном иллюминаторе самолета понеслись чередой огни, слились в сплошные светящиеся линии. Линии судьбы…

Когда высота была набрана и натужная, с дрожью и одышкой, работа двигателей сменилась ровным умиротворенным мурлыканьем, я расслабленно откинулся в кресле и прикрыл глаза. Наконец-то все позади.

Что ждет меня дома? Встречи, раздача подарков, разговоры? Любимое дело? Только ли это?.. Неожиданно мне представилось, что в это самое время далеко внизу, по темной ночной земле, в ту же сторону, что и я, движется по ниточке железной дороги отправленный нами контейнер – движутся «Чемпионы», кроссовки, «Чоко-паи». Движутся вместе со мной, точно хвост, от которого мне не отделаться. Не придется ли мне и в Питере заниматься тем же – продавать, считать деньги, менять их на доллары?.. Нет, с меня довольно! Я заработал достаточно, чтобы вернуться к нормальной жизни.

Войдя с толпой в здание аэровокзала, я с замиранием сердца кинул быстрый взгляд по сторонам и на миг пожалел, что не дал Кате телеграмму.

Прогуливаясь в томительном ожидании багажа, я заметил у выхода черную блестящую будку обменного пункта, и у меня мелькнула игривая мысль: а не обменять ли сразу оставшиеся в рублях деньги? Хотя бы часть из них?

Пункт оказался закрытым. Зато, глянув на вывешенный листок, я убедился, что курс действительно ниже, чем во Владике. В эту самую минуту кто-то коснулся моего плеча:

– Слушай, друг… выручи.

Передо мной стоял небольшого роста парень в сине-зеленом спортивном костюме («Адидас», – не глядя на вышивку, определил я), с сумкой через плечо. Лицо его, гладко выбритое, с выдающимся вперед ртом, отражало крайнюю степень огорчения.

– Понимаешь, машину надо срочно растаможить, а рублей нет, чтобы пошлину заплатить. Одни доллары. Обменник не пашет… Может, поменяешь хоть сколько-то? – и рот его еще заметнее выдвинулся вперед.

Это звучало так знакомо, так понятно мне: «таможня», «пошлина», – но все же я знал (Олег не раз предостерегал меня от этого), насколько опасно менять деньги у случайных лиц.

– Нету, – коротко ответил я.

– Жаль… – проговорил он и пристально посмотрел мне в глаза. – Не знаю, что и делать.

При этом взгляд его выражал понимание, что рубли у меня есть.

– Сколько надо-то? – спросил я просто так, чтобы хоть этим проявить участие.

– На пятьсот баксов всего, – оживился парень, суетливо полез в сумку и показал мне пять стодолларовых купюр.

«И у меня как раз на пятьсот, – подумал я. – А чего, собственно, я боюсь? Через мои руки прошли десятки тысяч долларов. Фальшивые от настоящих я сразу отличу. В любом случае я собирался обменивать рубли, а так еще и человека выручу».

– Ладно, давай, – деловито проговорил я.

– Только отойдем, – забормотал он, озираясь. – Подальше от глаз… сам понимаешь.

Мы вышли наружу, проследовали вдоль здания и дальше – по газону. Я уже начал жалеть, что связался. Скоро начнут выдавать багаж.

– Только ты меня не кинешь? – бормотал спутник, испуганно озираясь. – Сейчас столько динамщиков…

Мы остановились под деревцем. Незнакомец продолжал тревожно говорить о том, как часто людей нынче обманывают и как он этого боится. Говорил он почти без перерывов, и речь его была вкрадчивой и тягучей, как жевательная резинка, какую он умудрялся все это время жевать. Лицо его при этом принимало различные выражения и настолько переменялось, что мне всякую минуту чудилось, будто передо мной уже другой человек.

Преодолевая навалившуюся на меня странную усталость, я просчитал на маленьком калькуляторе соответствующее пятистам долларам количество рублей. Он угодливо держал в руке уже проверенную мной валюту.

– Только смотри, чтоб всё путём… – заискивающе тянул он.

Я сунул руку во внутренний карман… и почти одновременно увидел перед лицом какой-то черный предмет. Едкая струя ударила мне в нос, болью пронзила глаза, как будто опалила самый мозг. Чья-то рука схватила меня за ворот куртки и повалила на землю. В какое-то мгновение мне показалось, будто сквозь жгучую пелену я вижу нагнувшиеся надо мной бритые морды знакомых мне «алексеевцев». Хотя вряд ли: я был совершенно слеп.

Когда же, истекая слезами, я пришел в себя, никого поблизости не было. Я стоял на коленях. Мои карманы были вывернуты. На траве валялся паспорт с выпавшим из него билетом и багажной квитанцией. Я лег рядом и уткнулся лицом в землю.

…Повторяю: пассажиров, прибывших рейсом тридцать девять сорок семь, просим пройти в багажную секцию номер два для получения багажа. Повторяю… – еле слышно доносилось со стороны аэровокзала.

Не помню, как я нашел ту секцию номер два, как получил багаж, как вышел наружу и, пройдя неопределенное расстояние, опустился на парапет. В звенящей пустоте сознания вдруг прозвучал голосок дочки: «Если упадешь, нужно сильно засмеяться – и не будет больно». Тут я вспомнил: кукла. Кукла для дочки – вот единственное, что у меня сохранилось, единственное, что я привез… А может, и она украдена? Или расплющена другим багажом?..

Безжизненными пальцами я расстегнул и откинул клапан рюкзака, растеребил завязки, вытащил слегка примятую розовую коробку, открыл крышку… И тотчас захлопнул. Мне показалось, что у меня «поехала крыша». Затем я снова приоткрыл коробку, глянул в щелку и закрыл глаза. Сомнений быть не могло: рядом с куклой лежала пачка долларов – те три тысячи, что я забыл переложить перед вылетом из рюкзака в карманы куртки.

И тут я начал хохотать. Я хохотал все громче и громче. Кажется, я раскачивался. Я хохотал так, что скулы у меня стало сводить судорогой, а по щекам бежали слезы. Я не мог остановиться.