Он сообщил об этом Крису как о предельной глупости, как о каком-то беспримерном недомыслии. Крис поддакнул, хотя он не совсем понимал, что же другое надо делать мистеру Ролло.
— Но послушай, Берт, ведь если человеку не нужна машина...
— Ага, в этом-то все и дело! Ты должен сделать так, чтобы она стала ему нужна. Ты должен заставить его купить.
— Да как же ты его заставишь, если он не хочет?
— Вот об этом самом я тебе и толкую. В этом и состоит искусство торговли. Чорт, неужели ты не понимаешь, Крис? Всякий дурак сумеет продать машину тому, кто хочет ее купить. Нет, ты сумей продать независимо от того, хотят ее покупать или нет. В этом-то вся штука.
Он взъерошил волосы, силясь выразиться как можно ясней.
— Американский агент по продаже — я говорю о настоящем, стопроцентном знатоке своего дела — не беспокоится о том, хотят покупать его товар или нет. Даже наоборот, если покупатели хотят купить, так ему уже скучно иметь с ними дело, и он поскорей заканчивает с ними сделку. Он хочет заставить их хотеть. Тогда он берет их приступом и продает им свой товар.
— А я не понимаю, как он это делает?
Ролло-младший взглянул на него, начиная терять терпение.
— Так ведь об этом же я тебе и толкую. На то он и есть настоящий торговый агент. В этом и заключается искусство торговли. Я дам тебе почитать одну книжку. Она тебя кое-чему научит.
— Мне кажется, я мог бы продавать машины, — сказал Крис и погрузился в размышления. Агенты получают жалованье и комиссионные. По словам Берта, они зарабатывают сказочные суммы, особенно в Америке.
— Я думаю, что нужно понимать толк в автомобилях. И в людях, — продолжал Крис, подводя итог своим размышлениям.
— Разумеется, — нетерпеливо подтвердил Ролло-младший. — Но нужно еще овладеть искусством торговли.
В этот вечер, уходя домой, Крис набил себе все карманы рекламными брошюрками различных автомобильных фирм. Он прихватил также с собой «Искусство торговли» Гомера Цейса (цена 50 центов) — превосходнейшую книгу, если не считать некоторой нехватки страниц, израсходованных мистером Ролло на прикуривание вместо спичек. Крис взялся за изучение этой литературы с несколько смутными для него самого намерениями. Вернее даже, он вообще не рассматривал это как «изучение», во всяком случае не в том смысле, какой имеет это слово в применении к трудам Теофилуса Уокера. Будь это иначе, он, конечно, быстро бы сдался. А так ему было очень интересно знакомиться с различными особенностями автомобильных марок и узнавать, за что именно дерут с вас лишнее. Агент должен, конечно, знать все эти штуки, и Криса понемногу все больше увлекала идея сделаться агентом по продаже автомобилей.
Каждый вечер он усаживался в гостиной, обложившись автомобильными прейскурантами. Подойдя к нему, вы могли услышать невнятное однотонное бормотанье: «Модель с четырьмя дверцами — на семь фунтов дороже. Цвета — черный, серый или красновато-коричневый. Четырехцилиндровый или»... Он твердил все это снова, и снова, и снова, с таким же упорством, как Эрнест когда-то свои гаммы. И когда мистер Бантинг, несколько утомленный после проведенного в саду дня, входил в комнату, располагая с приятностью почитать «Стар», его встречало это монотонное, упрямое повторение автомобильных терминов. Он шумно шелестел газетой и выглядывал из-за нее, чтобы показать, что ему мешают.
— Что это ты там бормочешь, Крис? — не выдержал он, наконец.
— Я изучаю методы торговли, папа.
— Изучаешь... что ты изучаешь? Я думал, ты собираешься стать инженером.
— Я и собираюсь, — весело ответил Крис.
— Ты не пробыл еще и месяца на этой работе, — сказал мистер Бантинг нетерпеливо, — а уже надумал что-то новое.
— Да вовсе нет, папа. Это же автомобильное торговое дело.
Мистер Бантинг легонько стукнул кулаком во столу.
— Это ничего не меняет. Инженерное дело — это одно, а торговля совершенно другое. Неужели ты не можешь на чем-нибудь остановиться?
— Ах, папа, ты не понимаешь.
— Очень возможно, — ответил мистер Бантинг мрачно. — Но я понимаю, что если человек бросается от одного дела к другому, из него никогда не выйдет толку. Впрочем, ты, конечно, все сам лучше знаешь, поэтому продолжай, пожалуйста, изучай. Методы торговли! — произнес он язвительно и опять взялся за газету. Все чаще и чаще он теперь занимал позицию человека, который демонстративно снимает с себя всякую ответственность за поступки своих детей.
Прошло несколько недель мучительных раздумий, хлопот с объявлениями в газетах, не приносивших никакого результата, и вдруг на Хай-стрит перед Эрнестом предстала удача и, как водится, предстала внезапно и в самом неожиданном обличьи. Посланцем ее оказался бледный молодой человек в макинтоше с поднятым для пущей элегантности воротником и в полосатых брюках, купленных, как нетрудно было догадаться, еще к свадьбе. В его наружности — в круглом, мягко очерченном лице и пухлых розовых губах — было что-то женственное, однако взгляд у него был очень смышленый, и держался он с большим самообладанием. Эрнесту казалось, что этого молодого человека он уже где-то видел, по где именно и при каких обстоятельствах, он не мог вспомнить.
— Если не ошибаюсь, вы как-то выступали на концерте в городском управлении? — осведомился незнакомец.
Эрнест подтвердил этот факт и, приняв предложенную ему папиросу, тем самым очутился в плену у своего собеседника. — Значит, я не ошибся, — сказал тот, услужливо зажигая спичку и поднося ее Эрнесту. Убедившись, что после такой любезности с его стороны добыча никуда не убежит, он объявил: «Я Артур Уилсон» — таким тоном, словно это было по меньшей мере «я Хор-Белиша», и выдержал паузу, видимо, уверенный, что его немедленно узнают. Не дождавшись желаемой реакции, он пояснил: — Рыжик Уилсон из «Гармонической пятерки», — и протянул визитную карточку в подтверждение своих слов, в которых, впрочем, Эрнест не усмотрел ничего неправдоподобного.
— Ищу пианиста. Мой постоянный лежит в больнице. Так что это только на время. Вас не заинтересует? — И он уставился на Эрнеста во все глаза.
— То есть как? — начал Эрнест, не сразу осознавший всю чудовищность такого предложения. — Вы приглашаете меня играть в вашем джаз-банде?
Уилсон, повидимому, не заметил ни возрастающего удивления, с которым произносились эти слова, ни того обстоятельства, что Эрнест был потрясен его дерзостью.
— В этом сезоне больше в ходу блюзы, чем настоящая джазовая музыка, — сказал он с точностью профессионала. — У нас в репертуаре, конечно, есть всякая, и с перцем и без него. Мы на все вкусы потрафляем.
Эрнеста передернуло от такого жаргона.
— Боюсь, что это не мой жанр. Я предпочитаю классиков, а джаз не очень люблю. — Он хотел сказать: «Джаз я презираю», но удержался из вежливости.
— Ну, уж если вы классиков играете, так тут и подавно справитесь, — сказал Уилсон. — Тут вся соль в том, чтобы уловить ритм.
— Но я совсем не играю джазовую музыку, — сказал Эрнест, словно провозглашая некий моральный принцип. — Мои любимые композиторы — Бетховен, Бах. В виде исключения — Кольридж-Тэйлор. — Он не хотел показаться снобом.
— Будете получать пятнадцать шиллингов за вечер, — продолжал Уилсон, направляя его внимание на более существенную сторону вопроса. — Два вечера в неделю в течение сезона. Иногда будет и три. Кроме того, полагается ужин.
От тридцати шиллингов до двух фунтов в неделю. Несмотря на верность искусству и высоким идеалам, Эрнест немедленно произвел этот подсчет. В городском управлении он получал два фунта за целую неделю нудной, утомительной работы. Этот джаз сразу удвоит его доходы. Ему никогда не приходило в голову, что можно так легко зарабатывать деньги.
— Приходите на репетицию, попробуйте. Мы народ неплохой.
— Не знаю, смогу ли я.
— А что вам мешает?
Эрнест затруднялся ответить на этот вопрос. Ему казалось, что Уилсон сочтет его щепетильность просто глупой.
— Я вам сообщу, если надумаю.
Отделавшись от этого навязчивого юноши, он обсудит все спокойно и не торопясь. Два фунта пять шиллингов в неделю — это большой соблазн, но дело идет о принципе. Эрнест не лицемерил. Он ненавидел джаз, считая, что такая музыка действует на психику развращающе, и охотно проголосовал бы за изгнание его из программ Британской радиовещательной корпорации. Он часто распространялся на эту тему даже на службе, всякий раз отпуская какие-нибудь саркастические замечания по поводу джазовой музыки. А теперь его приглашают пианистом в джаз-банд. Играть при публике. Публично отречься от своих идеалов. Потом не оберешься всяких разговоров.
— Я подумаю, — сказал он, растерявшись от наплыва всех этих мыслей. Но другая половина его мозга говорила: стоит ли придавать этому такое значение? Он будет играть на танцевальных вечерах, только и всего. Ничего ужасного тут нет. Будет зарабатывать деньги. Его осыплют золотом. Прежние планы, повидимому, неосуществимы; на одни объявления ухлопано семь шиллингов.
