Ирина отмечала: родственники вели себя как посторонние люди. Даже хуже, чем посторонние. С чужими можно найти больше точек соприкосновения. Так что — богатые тоже плачут. Этими же слезами.
Анна выходила провожать. Отодвигала миг разлуки.
Родственники садились в машины и были уже не здесь. Взгляд Анны их цеплял, и царапал, и тормозил.
Стук машинной дверцы, выхлоп заведенного мотора — и аля-улю… Нету. Только резкий запах бензина долго держится на свежем воздухе. Навоняли и уехали.
Ирина испытывала облегчение. Она уставала вдвойне: собственной усталостью и напряжением Анны.
Анна тоже была рада освобождению. Доставала чистые рюмки.
— Все-таки все они сволочи, — разрешала себе Ирина. — И мои, и твои.
— Знаешь, в чем состоит родительская любовь? Не лезть в чужую жизнь, если тебя не просят… Ты лезешь и получаешь по морде. А я не лезу…
— И тоже получаешь по морде.
— Вот за это и выпьем…
Они выпивали и закусывали. Иногда уговаривали целую бутылку. Принимались за песню. Пели хорошо и слаженно, как простые русские бабы. Они и были таковыми.
За это можно все отдать.
И до того я в это верю,
Что трудно мне тебя не ждать,
Весь день
Не отходя от двери…
— выводили Ирина и Анна.
— И что, дождалась? — спрашивала Ирина, прерывая песню.
— Кто? — не поняла Анна.
— Ну эта… которая стояла в прихожей.
— Не дождалась, — вздохнула Анна. — Это поэтесса… Она умерла молодой. И он тоже скоро умер.
— Кто?
— Тот, которого она ждала весь день, не отходя от двери.
— Они вместе умерли?
— Нет. В разных местах. Он был женат.
— И нечего было ей стоять под дверью. Стояла как дура…
— Ну почему же… Песня осталась, — возразила Анна.
— Другим, — жестко не согласилась Ирина. — Все вранье.
Она вспомнила Кямала, который врал ей из года в год.
— Все врут и мрут, — жестко сказала Ирина. Она ненавидела Кямала за то, что врал. И себя за то, что верила. Идиотка.
— Но ведь песня осталась, — упиралась Анна.
И это правда. Ничто не пропадает без следа.
Дети не звонили Ирине. Может быть, не знали — куда. Ирина исчезла из их жизни, хоть в розыск подавай. Но и розыск не поможет. Как найти человека, который вынут из обращения: ни паспорта, ни прописки…
Ирина тоже им не звонила. Она поставила себе задачу: позвонит, когда купит квартиру. Она знала, что существует фонд вторичного жилья. Люди улучшают условия, старое жилье бросают, а сами переходят в новое. Эти брошенные квартиры легче сжечь, чем ремонтировать. Но существует категория неимущих, для которых и это жилье — спасение. Администрация города продавала вторичное жилье по сниженным ценам. В пять раз дешевле, чем новостройка.
Ирина посчитала: если она будет откладывать все деньги до копейки, то за два года сможет купить себе квартиру.
Анна весь день проводила на работе, и Ирина по секрету подрабатывала на соседних дачах. И эти дополнительные деньги тоже складывала в кубышку. Кубышкой служила старая вязаная шапка.
Иногда, оставшись одна, Ирина перебирала деньги в пальцах, как скупой рыцарь. Она просила Анну расплачиваться купюрами с большими рожами. Она боялась, что деньги с маленькими рожами устарели и их могут не принять.
Ирина подолгу всматривалась в щекастого мужика с длинными волосами и поджатыми губами. Франклин. Вот единственный мужчина, которому она доверяла полностью. Только Франклин вел ее к жилью, прописке и независимости. Сейчас Ирина жила как нелегальный эмигрант. Она даже боялась поехать в Москву. Вдруг ее остановят, проверят документы, препроводят в ментовку и запрут вместе с проститутками.
Володька и Кямал бросили ее в жизненные волны — карабкайся как хочешь или тони. А Франклин протянет ей руку и вытащит на берег.
Однажды днем зашла соседка, старуха Кузнецова, и попросила в долг сто рублей, заплатить молочнице.
Попросить у Ирины деньги, даже в долг, — значило грубо вторгнуться в сам смысл ее жизни.
— Нет! — крикнула Ирина. — Нету у меня! — И заплакала.
«Сумасшедшая», — испугалась Кузнецова и отступила назад.
Собака Найда, чувствуя настроение хозяйки, залаяла, будто заругалась. Остальные собаки в соседних дворах подхватили, выкрикивая друг другу что-то оскорбительное на собачьем языке.
В середине лета Анна засобиралась в Баку.
В Баку проводилась Всемирная конференция кардиологов под названием «Евразия». Съезжались светила со всего мира.
Карнаухов предложил Анне поехать проветриться. Это была его благодарность за качественную и верную службу.
Узнав о поездке, Ирина занервничала, заметалась по квартире.
Открыла бар, цапнула из подарочного фонда самую большую и дорогую коробку конфет «Моцарт». Положила перед Анной.
— Передашь Кямалу, — велела она.
— А ты не хочешь спросить разрешения? — легко поинтересовалась Анна.
— А тебе что, жалко? — искренне удивилась Ирина. — У тебя этих коробок хоть жопой ешь.
Сие было правдой, коробок много. Но спрашивать полагается. В доме должна быть одна хозяйка, а не две.
Анна посмотрела на Ирину. Та стояла встрепанная, раскрасневшаяся, как девчонка. Видимо, Ирине было очень важно предоставить живого Кямала как свидетеля и участника ее прошлой жизни. Не всегда Ирина жила в услужении без возраста и прописки, нелегальная эмигрантка. Она была любимой и любящей. Первой дамой королевства, ну, второй… А еще она хотела показать Кямалу свою принадлежность к медицинской элите.
— Только вы не говорите, что я у вас на хозяйстве, — попросила Ирина. — Скажите, что вы — моя родственница. Жена двоюродного племянника.
— Если спросит, скажу… — согласилась Анна.
В конце концов, она вполне могла быть женой чьего-то двоюродного племянника. Все люди братья…
Баку — красивый, вальяжный город на берегу моря. Жара стояла такая, что трудно соображать. А соображать приходилось. Доклады были очень интересные. Все собирались в конференц-зале, никто не манкировал, слушали сосредоточенно. Сидели полуголые, обмахивались.
Анна не пользовалась косметикой. Какая косметика в такую жару. В конференции участвовали в основном мужчины, девяносто процентов собравшихся — качественные мужчины, интеллектуальные и обеспеченные. Было даже несколько красивых, хотя умный мужчина — красив всегда. Но Анна не смотрела по сторонам. Эта сторона жизни, «он — она», не интересовала ее совершенно. Была интересна только тема доклада: борьба с атеросклерозом.
Атеросклероз — это ржавчина, которая возникает от времени, от износа. Сосуды ржавеют, как водопроводные трубы. Их научились заменять, но чистить их не умеют. Для этого надо повернуть время вспять. Человек должен начать жить в обратную сторону, как в сказке. Однако Моисей, который водил свой народ по пустыне, имел точный возраст: четыреста лет. И это может быть. Если атеросклероз будет побежден, человеческий век удвоится и утроится. По Библии Сарра родила Иакова в девяносто лет. Вряд ли они что-то напутали в Библии.
Атеросклероз — это и есть старость. Потому что душа у человека не стареет. Вечная девушка или юноша. А у некоторых вечный мальчик или девочка. Борис Пастернак определял свой возраст: четырнадцать лет. Он даже в шестьдесят был четырнадцатилетним.
А сколько лет ей, Анне? От шестнадцати до девяноста. Иногда она была мудра, как черепаха, а иногда не понимала простых вещей. Ее было так легко обмануть… Потому что она сама этого хотела. «Я сам обманываться рад…»
Скучно жить скептиком, всему знать свою цену. Никаких неожиданностей, никакого театра с переодеваниями. Все — плоско и одномерно: счастье — временно, смерть — неизбежна. Все врут и мрут.
А вдруг не мрут? Просто переходят в другое время.
А вдруг не врут? Ложь — это не отсутствие правды. Ложь — это другая правда.
С Кямалом удалось встретиться в восемь часов утра. Другого времени у Анны просто не было. Конференция — это особое состояние. День забит, мозги — на определенной программе. И договариваться о встрече с незнакомым Кямалом — дополнительное усилие. Анна могла выделить на него пятнадцать минут: с восьми до восьми пятнадцати.
Кямал вошел в номер. «Уцененный Омар Шериф», — подумала Анна. Что-то в нем было и чего-то явно не хватало.
Анна не стала анализировать, что в нем было, а чего не хватало. У нее в распоряжении только пятнадцать минут.
Анна передала конфеты. На этом ее миссия заканчивалась. Кямал мог уходить, но ему было неудобно уйти вот так, сразу.
— Может, нужна машина, поехать туда-сюда? Может, покушать шашлык, зелень-мелень? — спросил он.
— Спасибо. Конференция имеет свой транспорт.
— Как? — Кямал напряг лоб.
— У нас проходит конференция кардиологов, — объяснила Анна.
