– Да брось, дорогая. Зачем ему кто-то на стороне, когда он женат на одной из самых прекрасных женщин на свете? – Пауза. – Ты думаешь, он с кем-то крутит?
– Не прямо в эту минуту, – отвечаю, – но я как раз сейчас устраиваю проверку, чтобы убедиться, не свихнулась ли я.
– Вот видишь, – радостно подхватывает Д.У., – что происходит, когда теряешь связь со старыми друзьями.
– Мы не теряли связь…
– Вот поэтому-то я настаиваю на том, чтобы поужинать с тобой сегодня.
– У тебя есть какое-нибудь грандиозное предложение?
– Всего лишь маленький ужин вдвоем. Но по весьма достойному поводу. Только я освобожусь после восьми.
– Мне надо посмотреть. – Я кладу трубку, медленно иду через гостиную, вверх по лестнице, в ванную комнату. Все с себя снимаю, встаю на весы: 117 с половиной фунтов, из них 13 процентов жира. НЕПЛОХО. С утра я потеряла всего четверть фунта. Снова одеваюсь и иду вниз. Поднимаю трубку. – Д.У.?
– Слава Богу. Я думал, ты умерла.
– Это я отложила до следующей недели. Встретимся в половине девятого. У В. Но только с тобой. И НИКОМУ НИ СЛОВА.
Надеваю старые брюки от Дольче и Габбаны и спортивный джемпер от Ральфа Лорена, никакого бюстгальтера, и, входя в ресторан, вспоминаю, что уже три дня не причесывалась.
Д.У. сидит не за тем столиком.
– О-о-о… ты выглядишь так… по-американски. Так… великолепно. Я всегда говорил, что ты стопроцентная американская девушка. В тебе заключена самая суть американки.
– Ты не за тем столиком, Д.У. Я здесь никогда не сажусь.
– Нет, конечно. Но какие брючки, дорогая! Это та-а-ак важно. Я подумываю упаковать тебя во что-нибудь от Бентли.
– Бентли уже полвека не носят те, кому меньше шестидесяти.
– Я сделаю все, чтобы он вновь стал хитом. И он им станет, станет, станет! Сестрички С. носят только его.
Я закатываю глаза.
– Хочу мартини, – говорю ему, – у тебя, случайно, нет с собой таблетки?
– Какой? От аллергии? Я не знаю…
– А от них колбасит?
– Ох, милая моя, с тобой что-то неладно. Ты становишься похожа на маленькую Кортни Лав. Я бы та-а-ак хотел, чтобы ты подружилась с этими чудными, чудными сестричками С. Подумай только, какие вечеринки вы могли бы закатывать. О них бы шумел весь Нью-Йорк. Это было бы прямо как в старые добрые времена.
Ну почему я не могу быть как эти очаровашки С.?!
Они само совершенство. У них никогда не бывает неприятностей. Даже с их мужьями. Они близняшки, и одна из них (я их всегда путаю, да и все путают) вышла замуж, когда ей было около восемнадцати. Она как-то приглашала меня на чай, и я пошла, поскольку муж сказал, что так надо. «Мой муж женился на мне из-за моих бедер, – сказала она, хоть я и не спрашивала. – У меня бедра подходящие, чтобы рожать, – продолжала она, – что я могу поделать?» Я хотела поинтересоваться, где ей промывали мозги, но не смогла. Она казалась такой печальной. Такой потерянной. Такой хрупкой в пышном пестром платье от Валентино.
– Как это ты не лысеешь, Д.У.? – спрашиваю его и зажигаю сигарету.
– Ох, ну ты скажешь. У моего деда до самой смерти была прекрасная шевелюра.
– А тебе не кажется… что три месяца назад волос у тебя было поменьше?
Д.У. оглядывается, шлепает меня по руке.
– Ах ты, гадкая! Я и правда кое-что предпринял. Но сейчас все это делают. Знаешь, времена ведь действительно изменились. Все фотографируются. Я имею в виду эти ужасные фотографии в журналах… но кому я об этом рассказываю? Только А., она делает то, что надо. Знаешь ли ты, что ничьи, абсолютно ничьи фотографии не появляются на страницах популярных изданий без ее одобрения? И конечно же, это должны быть именно те люди. У нее высочайшие требования. То, что надо, она чует за милю.
А. – это та редактор из «Вога».
Я громко зеваю.
– Ты видела ту статейку про тебя в прошлом месяце? Тот номер, где разбирали длину твоей юбки. Потому-то в этом сезоне все носят макси.
– Все это только потому, – объясняю я, стряхивая пепел на пол, – что подол у той юбки оторвался, а мне было лень его пришивать.
– Ну, дорогуша, – говорит Д.У., – разве ты не понимаешь? Такая уверенность, такое спокойствие… Это гениально. Словно когда Шарон Стоун надела на вручение «Оскара» водолазку фирмы «Гэп»*.
Со злостью смотрю на Д.У. Я пытаюсь избавиться от него два года, но снова и снова с ужасом осознаю, что он никогда не исчезнет, такие, как он, никогда не исчезают, а особенно если вы знаете их так, как знаем друг друга мы с Д.У.
– Меня сегодня вырвало. И мне все еще кажется, что кто-то пытается меня отравить.
Д.У. допил мартини.
– Мы знаем, что ты не ждешь ребенка, – говорит он так задушевно, что меня передергивает.
– А откуда мы это знаем?
– Да брось, дорогая. Ты не беременна. Не была и никогда не будешь. Не ты, с твоими тринадцатью процентами жира. На это может купиться твой муж, но не я.
– Ты ублюдок!
Д.У. смотрит по сторонам.
– Говори-ка потише. Если не хочешь увидеть в журнале «Стар» новый материальчик: «Принцесса Сесилия ссорилась со стареющим господином, своим тайным любовником».
Я смеюсь.
– Все знают, что ты – гей.
– Я был женат. Дважды.
– Ну и что?
– А то, что, если этим заинтересуется пресса, я могу стать кем угодно.
– Ты психопат, Д.У. И это становится очевидным для всех.
– А ты думаешь, что про тебя нельзя сказать то же самое? – Д.У. снова заказывает мартини. – Принцесса Сесилия, пожалуй, самая ненавидимая женщина в Америке.
– Хиллари Клинтон я нравилась.
– Успокойся, дорогуша. – Он треплет меня по руке. У него отвратительные тонкие пальцы с острыми кончиками. – Может, и не самая ненавидимая. Пожалуй, было время, когда люди ненавидели Хиллари Клинтон больше, чем тебя. Но ты, конечно, не могла не подумать, что те ужасающие фотографии – не случайность.
Зажигаю новую сигарету.
– Ну и что?
– А то, что редакторы иллюстрированных журналов по всей стране играют в свою маленькую игру: кто опубликует наихудшую фотографию Сесилии? Скорее всего они делают ставки, и фотографы тоже в этом участвуют. Призовой фонд уже около десяти тысяч долларов.
– Заткнись! Заткнись, и все.
Закрываю глаза. Тут я делаю то, что приучила себя делать много лет назад, когда была ребенком. Я начинаю рыдать.
Моя жизнь – дерьмо.
Она всегда была такой, если уж вы хотите знать правду.
Он грубо смеется.
– Я уже видел эту сцену. Ты не заслуживаешь и капли сочувствия. Я в жизни не встречал человека, который умел бы вляпаться в дерьмо так эффектно. А ну-ка соберись! Нюхни кокаина или чего-нибудь в этом роде.
– Я ухожу домой. И постараюсь забыть об этом разговоре.
– Я бы не стал делать этого, дорогуша. – Д.У. сжимает мою руку. А я и забыла, каким он может быть сильным, хоть он и голубой.
– Ты делаешь мне больно, – говорю я.
– Это чепуха, моя дорогая, если сравнить с тем, что я могу тебе устроить. И я готов это сделать.
– Что тебе нужно, Д.У.? – спрашиваю я, хотя все прекрасно понимаю. – Ты же знаешь, что у меня нет денег.
– Деньги? – Он откидывается на спинку стула и смеется. Он так смеется, что из глаз у него текут слезы. – Не обижай меня, – говорит он.
– Ты вылитый Эдисон Девитт из фильма «Все о Еве». Злой гей.
– Почему бы тебе не заказать чего-нибудь поесть?
– Я не голодна, ты же знаешь.
– Я что-нибудь тебе закажу.
Ну зачем он мучает меня?
– Меня стошнит.
– Официант! – зовет Д.У.
Он придвигается к столу. Я отодвигаюсь.
– Все, чего я хочу, – объясняет он, – это быть ближе, как можно ближе к моей милой, дорогой подруге Сесилии, которая вновь собирается заявить о себе как о королеве светского общества. Разумеется, при содействии, помощи и поддержке ее очень, очень хорошего друга Д.У.
Я откидываюсь на спинку стула. Кладу ногу на ногу. Покачиваю мыском туфли.
– Ничего подобного я делать не стану.
Я бросаю сигарету на пол и давлю ее.
– Конечно, станешь, – спокойно говорит Д.У.
– Конечно, нет.
– Ты ведь отдаешь себе отчет, – говорит он, – что сейчас готовится книга с подробным жизнеописанием принцессы Сесилии. Автор – мой очень, очень хороший друг, и, должен сказать, это журналист, собаку съевший на всякого рода расследованиях. Книга может стать – как бы это сказать помягче? – довольно откровенной.
– А ты отдаешь себе отчет, – отвечаю ему, – что я замужем уже два года, и поэтому все, что ты хочешь обо мне наплести, абсолютно не важно?
– Отдаешь ли ты себе отчет, – вопрошает он, – что твой брак исчерпал себя и твоего мужа так и подмывает развестись?
– Мой муж без ума от меня. Он с меня глаз не сводит.
– А где он сейчас?
– Ты же знаешь мои принципы, Д.У. Я всегда кусаю руку, которая меня кормит.
– Да неужели? Что ж, посмотри на себя хорошенько, дорогая. Ты вляпалась по уши. Вряд ли тебе пойдет на пользу, если твое имя смешают с грязью. Подумай об этом. Фотографы, которые толпятся за твоими дверями, люди, которые роются в твоем мусорном контейнере, твое лицо в «желтой» прессе. Ты едва уцелела в прошлый раз. Только подумай, как все будут злорадствовать.
