Телефон на столе под кроватью снова зазвонил. На этот раз Миру умолкла и прислушалась к звонку. И кто только мог так настойчиво звонить в столь поздний час?
– Ты еще можешь слушать, Юн?
– Продолжай.
– Ты можешь об этом пожалеть. Пожалеть, что так много узнала обо мне.
– Все в порядке. Рассказывай.
Миру взяла мою руку в свои сморщенные ладони:
– Если будет трудно слушать дальше, скажи, и я остановлюсь. Просто скажи. Понимаешь?
– Да.
– Такси с сестрой направлялось в сторону колледжа, в котором учился ее друг. Близко к колледжу образовалась пробка. Загорелся зеленый свет, но машины не двигались с места. Сестра вышла из машины, и я последовала ее примеру. Улица перед колледжем была запружена людьми. Я решила, что студенты устроили митинг, протестуя против его исчезновения. Я увидела развевающийся на ветру транспарант, на котором были фотография и имя. Сестра остановилась и впилась глазами в фотографию. Я подумала: «Она присоединится к митингу, а мне пора возвращаться домой». Я по-прежнему держала в руках наши банные корзинки. Но сестра не присоединилась к толпе, а перешла на другую сторону улицы, остановилась перед десятиэтажным зданием и, подняв голову, некоторое время смотрела наверх. Я тоже подняла голову, но не смогла понять, чего там рассматривать. «Что она делает?» Сестра обошла здание с огромным рюкзаком на спине и неожиданно исчезла из вида. С банными корзинками в руках я поспешила к входу в здание, где она скрылась, и принялась оглядываться, куда она пропала. В здании не было ни кафе, ни ресторана. В нем располагалась телефонная компания. Там, где, по моим расчетам, сестра могла скрыться, оказалась лестница. Я принялась взбираться наверх – второй этаж, третий, четвертый и, наконец, десятый этаж. Дальше – крыша. Я подумала, что сестре незачем без причин подниматься на крышу телефонной компании, и уже собралась спуститься вниз, но вдруг через щель в двери, ведущей на крышу, заметила ее фигуру. Она стояла на краю и смотрела вниз на улицу, где противостояли друг другу демонстранты и полиция. Она выглядела совершенно отчаявшейся. До этого момента я и представить не могла, что с ней происходит. Откуда мне было знать, что она задумала столь ужасное и непоправимое. Сестра взглянула на людей внизу, опустила рюкзак, расстегнула его и некоторое время смотрела внутрь, словно собираясь с духом. И даже когда она вытащила из рюкзака белую пластиковую бутылку, я по-прежнему не понимала происходящего. Она вытащила пробку из бутылки и подняла ее над головой, а затем окатила себя с ног до головы какой-то жидкостью. «Что она делает?» – мелькнуло в моей голове, я распахнула дверь. И в этот момент до меня донесся ужасный запах. Это был запах бензина. «Этого не может быть, это невозможно!» И тут я догадалась, кинулась к ней, пытаясь закричать, но не смогла издать ни звука. Мой язык утратил чувствительность и бессильно ворочался во рту. Когда я наконец проскрипела: «Юнни, Юнни» — она обернулась. Ее лицо побелело от ужаса. Солнце у нас над головами нещадно палило. Шум и крики на улице внизу внезапно исчезли, и мир погрузился в безмолвие. Нас словно окутал вакуум, только нас двоих. «Миру! Не подходи ближе! Уйди отсюда! Иди домой!» Она умоляла меня, но даже не повышала голос: «Уходи! Убирайся отсюда! Миру, пожалуйста, уходи!» Я закрыла уши руками и завопила: «Ты с ума сошла! Немедленно прекрати! Ты не можешь это сделать! Он этого не стоит…» Время тянулось мучительно медленно. Мы стояли на крыше и кричали друг другу: «Пожалуйста!» и «Не смей!». Мне до сих пор кажутся вечностью те секунды на крыше. А потом я поняла – она больше не может ждать. Сестра наклонилась над рюкзаком и что-то вытащила оттуда. Бензин капал с ее одежды. Я кинулась к ней и схватила рюкзак, но она отпихнула меня. Вдруг силы оставили меня, я упала на спину. Она пыталась щелкнуть зажигалкой, но ее руки скользили. И тогда она достала коробок и чиркнула спичкой. Я завопила во весь голос и прыгнула к ней. В то мгновение, когда крохотное пламя спички коснулось ее кожи, я схватила ее за руки. Огонь обжег мои ладони. Я почувствовала – тысячи, десятки тысяч пылающих раскаленных иголок пронзили мои ладони.
Тут огонь коснулся рубашки сестры и стремительно охватил ее лицо и волосы. Меня объяли ужас и безумная паника. Я помню черный дым, крики заметивших нас снизу людей, вопли, полные муки… Наконец сестра сумела отбросить мои руки, ее тело перевалилось через заграждение, и на мгновение я увидела – она парит в воздухе с простертыми к небу руками, словно в беззвучной мольбе. Я замерла на месте, а в мои колени будто вонзились острые гвозди. Я не могла пошевелиться, только услышала громовой раскат и увидела пронзившую небо яркую молнию, но это была всего лишь галлюцинация. В тот день небо было ясным. На крышу прибежали люди, и меня отправили в больницу.
* * *
После ночи у Миру Юн показалась менее разговорчивой, но она вдруг неожиданно спросила меня, где я был, когда сестра Миру сгорела заживо.
Мы приготовили суп с лапшой на кухне у Юн, поели и вышли на крышу. Положив локти на бетонное заграждение, мы глядели на высокую, переливающуюся яркими огнями телебашню Намсан в отдалении. По пути из университета домой Юн спросила меня, не хочу ли я приготовить суп с лапшой. «Ты хочешь суп?» – спросил я, и она кивнула в ответ. Суп из лапши я иногда для нее готовил. Карликовая пальма на столе немного подросла. Юн сидела за раздвижным столиком, подперев подбородок рукой, и смотрела, как я наполняю водой кастрюлю и ставлю на плиту. За приготовлением супа я вспоминал нашу жизнь в доме вместе с Миру и ее сестрой Мире. Вот я разлил суп по тарелкам, но Юн не притронулась к еде. Она принялась перекладывать лапшу из своей миски в мою. «Ты ведь сказала, что хочешь лапшу!» Она мрачным голосом ответила, что потеряла аппетит. Я съел почти всю лапшу. Потом мы вышли на крышу взглянуть на огни города, вот тут она спросила, где я был, когда умерла сестра Миру. Мое сердце упало! По непонятной причине я вдруг выпалил: «Ты знала?» Она ответила, что и представить себе не могла, что та Юн Мире и есть сестра Миру. Я не мог заставить себя спросить, знает ли она – руки у Миру обожжены, потому что она ухватилась за объятую пламенем сестру. Но Юн, похоже, прочитала мои мысли и добавила, что знает от происшествии. Между нами повисла тишина. Я почувствовал нехватку воздуха и хотел коснуться руки Юн, но она отодвинулась. В этот момент я вдруг понял, что всегда втайне надеялся, что они не станут подругами. Огни города отбрасывали блики на лицо Юн. Она не понимала, как такое могло произойти? Ее лицо помрачнело. Казалось, боль Миру передалась и ей. «Как такое могло произойти?» Часто я сам себе задавал этот вопрос. Иногда наедине с собой я кричал во весь голос: «Почему?», «Как такое могло произойти?». Исчезнувший друг Мире, скорее всего, мертв. В конверте, который Мире вручила Миру, оказалась вся информация о поисках. Вероятно, она поняла, что он уже никогда не вернется, поэтому ей предстояло смириться с тем, что произошло, и она решилась на ужасное. Она написала, что в тот момент, когда он должен был ужинать с нами, ее друг зачем-то сел в поезд с какими-то незнакомцами, явившимися в колледж, чтобы найти его. После смерти сестры Миру принялась разыскивать ее друга, и я присоединился к ней. Именно тогда я узнал, как много людей внезапно исчезает, и они уже никогда не возвращаются. Эти люди погибали в автокатастрофах, кого-то находили на земле с проломленным черепом, а чье-то распухшее тело обнаруживали в коллекторе за городом, где этому человеку нечего было делать. Юн воскликнула: «Я не знаю, что ей сказать и что мне сделать! Мне было больно даже слышать об этом, но Миру… Миру!»
Юн дважды произнесла ее имя и умолкла. И до моего ухода она не произнесла больше ни слова. Я вышел после полуночи и в одиночестве стал спускаться с горы, вдруг услышал, как Юн окликнула меня, торопливо сбегая вниз. Я обернулся, а она бросилась мне в объятия и попросила не уходить. Я чувствовал, как бурно вздымается ее грудь, прижимаясь к моему телу. Я понял – она плачет, потому что ворот моей рубашки намок. Мы еще долго стояли в темном переулке, не в силах пошевелиться.
Миру спросила: «Мы сможем жить вместе, как раньше, правда? Вместе с Юн?» Я впервые услышал, как Миру называет Юн по имени. После той ночи они перестали быть друг для друга Юн Миру и Чон Юн, а стали просто Миру и Юн. Но в то время как лицо Миру стало казаться более живым, лицо Юн словно помертвело. Я спросил Миру, действительно ли она хочет, чтобы мы жили втроем? «А Юн согласна?» Она кивнула и ответила, что ждет решения Юн. «В том доме?» Она снова кивнула и вопросительно посмотрела на меня, и я воскликнул: «Если ты пообещаешь больше не искать его, я согласен на это!» Она тихо пробормотала: «Юн будет искать его вместе со мной», опустила голову и закусила губу, не желая смотреть мне в глаза. Она словно спрашивала: «Неужели ты уже забыл о Мире?» Если бы только я мог забыть! И хотя мы постоянно искали его, я знал – его уже давно нет в живых. И Миру тоже наверняка знала об этом. Разве она не чувствовала то, что чувствовал я? Когда ее сестра облила себя бензином и подожгла, она обвинила всех нас в странном исчезновении своего друга и в его необъяснимой смерти. Она превратилась в пылающий факел. При одной мысли о ней я ощущал невыносимый жар, опаляющий мое тело. Словно сам сгорал в ярком пламени. Если я испытывал такое, то что чувствовала Миру, на глазах у которой сгорела родная сестра? Мире, должно быть, горела как вечный огонь в жизни Миру. Неужели у нее не осталось другого выхода? Мои гнев и обида на ее сестру не знали предела. И хотя ее отчаяние наполняло мое сердце невыносимой болью, я считал – она не должна была сделать так. Я спросил Миру, неужели она хочет, чтобы Юн страдала, как и мы, но она лишь ответила: «Что значит – как мы?» – «Взгляни на меня! – завопил я. – Ты считаешь нас нормальными людьми? Посмотри на себя! Ты совсем о себе не заботишься!» Я обращался больше к самому себе. После того как ее сестра сгорела заживо, мы с Миру махнули на себя рукой. Если бы не Юн, что с нами стало бы? В этот момент я чувствовал себя так, будто сижу взаперти в темнице.
