— Мне бы хотелось, чтобы ты пошел учиться, — сказал Абелай. — Если все сложится хорошо, мы с Асдрубалем сможем и дальше тянуть семью, а вы с Айзой, как самые умные, выучитесь чему-нибудь полезному. — Он попытался улыбнуться. — Настало время, когда из тягловых осликов Марадентро должны наконец-то превратиться в людей.
Себастьян с глубокой нежностью посмотрел на отца, сурового, широкоплечего мужчину, чьи руки были похожи на кувалды, а лицо всегда сохраняло решительное, чуть угрюмое выражение. Глядя на этого великана, никто бы не подумал, что в душе этот человек добр и застенчив, как ребенок.
— А тебе бы захотелось учиться? — спросил он.
— В мои времена об этом и мечтать не приходилось. Ближайшая школа была в полутора часах ходьбы от поселка. Никто у нас не умел читать, а старику нужно было выходить в море или строить баркас. До того дня, пока я не познакомился с твоей матерью, я вовсе ни о чем таком не думал. Считал, что все так живут, весь мир… — Он, словно не веря собственным словам, тряхнул головой. — Я до сих пор не понимаю, как мог ей приглянуться, ведь я даже «О» пером не мог написать.
— Говорят, что ты был очень красивым, — произнес сын. — За тобой бегали все девки в поселке. Особенно Сенья Флорида.
Абелай улыбнулся и на секунду прикрыл глаза, вспоминая прошлые дни.
— Была одна… — ответил он. — Да что там говорить, Флорида это и была. У ее отца были лучший дом в поселке, двадцать верблюдов и концессия на доставку соли. Если бы я женился на ней, то, возможно, сейчас был бы настоящим богачом. Однако в тот день, когда я увидел твою мать, забыл и про дом, и про шаланды с солью, и про верблюдов… Боже! — воскликнул он. — Как же трудно поверить в то, что все это уже в прошлом. В мои-то годы все начинать сначала! — Он положил руку на плечо сына и нежно сжал. — Иди-ка спать! Ты, похоже, устал.
Себастьян отрицательно мотнул головой:
— Хочу остаться и побыть с тобой. Мне нравится, когда ты рассказываешь о себе. Расскажи мне о войне…
— О войнах не рассказывают, сынок, — ответил Абелай Пердомо решительно. — Войны устраивают, а потом забывают.
Инмельдо Камбреленг все время хотел стать могильщиком, однако в один из смутных моментов жизни капризная судьба неожиданно сделала вираж и превратила его в плутоватого дельца-кабуйонеро.
Голова у него была огромная, почти лысая, с редкими пучками длинных волос, что рождало подозрения о грязной болезни, глаза большие, подбородок массивный и словно вдавленный в череп, а длинный, горбатый, вечно грязный нос, нависающий над губами, придавал ему сходство с выслеживающим добычу стервятником.
Он всегда одевался в черное, шмыгал каждую секунду носом, а немытыми ногами и потом несло от него так сильно, что у особо чувствительных его собеседников даже начинали слезиться глаза. Некоторые даже полагали, что могильщиком Инмельдо все же успел поработать и на память о любимом деле взял несколько кусочков человеческой плоти, которые так и остались разлагаться в его карманах.
Все вокруг знали, что деловые вопросы Инмельдо Камбреленг решает мгновенно: в первую очередь потому, что человеком он был быстрым и сообразительным, что в «деловом» мире придавало ему лишний вес, а во-вторых — и это главное, — потому, что никто не был способен находиться с ним рядом долгое время.
— Какого класса катер?
— Самый быстрый и самый надежный. Если есть радар — еще лучше.
— Ни у одной посудины, промышляющей у наших берегов, радара нет. На «Мандрагоре» был один, однако давно уже накрылся. Но у меня есть на примете быстроходный военный катер. Похоже, он вам подойдет. Какой груз?
Дамиан Сентено держал рюмку у рта, не сделав пока, впрочем, ни одного глотка. Он предпочел вдыхать запах рома, хоть немного перебивающий исходящий от собеседника смрад.
— Груза нет.
— Нет груза? — Инмельдо Камбреленг шмыгнул три раза носом, но с кончика его все равно закапало — безошибочный признак того, что собеседнику удалось его удивить.
— Нет груза? — повторил он. — Тогда зачем вам нужен катер?
— Чтобы отыскать другой.
— Чтобы отыскать другой? — Он знал, что никогда не избавится от этой привычки повторять чужие слова, потому тут же пояснил: — Объясните мне, в чем дело.
Дамиан Сентено объяснил, как мог, естественно умолчав о том, что конечной его целью был поджог «Исла-де-Лобос»: таким образом он планировал раз и навсегда покончить с проклятым семейством Пердомо, сумевшим обвести его вокруг пальца.
— Когда ваша лодка вышла в море? — задал вопрос кабуйонеро.
— Позавчера на рассвете.
— Позавчера… И вы говорите, что она идет под парусами?
— Под парусами. Это старый, очень тяжелый баркас. Ему понадобилось много времени, чтобы окончательно скрыться из виду.
— Что вы думаете сделать, если схватите мальчишку?
— Передам его Цивильной гвардии, чтобы его припекли за преступление.
— Мне не нравится Цивильная гвардия.
— Мне тоже.
— Вам тоже… Хорошо! Это не мое дело. Я за тысячу дуро сведу вас с капитаном «Мандрагоры». А то, что вы получите, и то, что вы думаете о Цивильной гвардии, — дело ваше.
— Где находится «Мандрагора»?
Несостоявшийся могильщик посмотрел на Дамиана и быстро что-то подсчитал в уме.
— В данный момент она дрейфует примерно в пятнадцати милях от берега. Я переговорю с капитаном по рации через пару часов, чтобы указать место, где они должны разгрузить товар. — Он несколько раз шмыгнул носом. — Если его заинтересует ваше предложение, я встречусь с вами здесь же в полночь. Возьмите с собой только самое необходимое.
— Со мной будет человек.
— Кто?
— Мой помощник. Правая рука. Называйте его так, как вам хочется, но он будет со мной.
Камбреленг нервно погладил лысину, выдернув несколько волосинок из самого густого пучка. Все это время он неотрывно смотрел на собеседника, словно пытался разглядеть за фасадом лжи его истинные намерения.
Наконец он пожал плечами.
— Согласен, — сказал он. — Только не пытайтесь водить меня за нос. Потеряете время. При малейшем подозрении катер смоется. И хочу вас сразу предупредить: даже самый быстрый пограничный катер увидит лишь его корму, пустись он в погоню.
Дамиан Сентено посмотрел тому прямо в глаза и задал вопрос:
— Я что, похож на полицейского? Или на таможенника? — В подтверждение своих слов он отрицательно покачал головой, словно сам был не в силах поверить в такую глупость. — Достаньте мне этот катер, и вы получите еще тысячу дуро, которые вам уж точно не осложнят жизнь.
Инмельдо предложение пришлось по душе. Он протянул руку, взял набитый до отказа кожаный портфель и вытащил из него потрепанную карту архипелага, на ней было так много пометок, что слова уже давно слились в одно, превратившись в странного вида иероглиф.
— В котором часу, говорите, вышел этот парусник из Лансароте?
— На рассвете.
— И какую скорость развил? Три узла?
— Наверное, меньше, хотя я не очень разбираюсь в таких вещах.
— Хорошо! Скажем, от трех до четырех узлов. — Он вытащил карандаш и быстро что-то подсчитал на одном из углов карты. — Посмотрим! Если, как вы говорите, у них на борту убийца, то, вероятнее всего, они пойдут между островов. — Он провел воображаемую линию и очертил широкий круг. — Скорее всего, они находятся вот здесь, чуть севернее острова Ла-Пальма…
Дамиан Сентено запустил руку в карман рубахи и положил несколько банкнот на стол.
— Здесь тысяча дуро! — сказал он. — Чтобы вы видели, что я говорю серьезно, и были заинтересованы убедить капитана в выгодности сделки. А теперь вас предупреждаю я. Не пытайтесь водить меня за нос!
Инмельдо Камбреленг сгреб деньги с той же быстротой, с какой хищная птица проглатывает ящерицу. Он встал и сложил свою потертую карту.
— Приходите сюда же в полночь и оставьте причитающиеся мне деньги, — сказал он. — Капиталом людей моей профессии является слово. Когда мы договариваемся, мы выполняем уговор. Иначе сделка заканчивается, ибо здесь нет ни бумаг, ни адвоката, ни закона. Однажды совершишь ошибку — и тебе уже никто не даст второго шанса. — Он снова шмыгнул носом и улыбнулся: — Единственное, на что ты можешь рассчитывать в этом случае, так это на выстрел в затылок.
Он ушел, оставив за собой шлейф тяжелого запаха потных тог, и Дамиан Сентено вынужден был отвернуться и глубоко вдохнуть, потому как от смрада у него уже комок стоял в горле.
Он выждал некоторое время почти с единственной целью, чтобы прийти в себя и перевести дух. Положив несколько монет на стол, он вышел на улицу и полной грудью вдохнул воздух, насыщенный запахами причала, бензина и смолы, которые ему показались даже освежающими. Затем, не торопясь, он прошелся до бара «Атлантико», находившегося у самого моря перед входом в порт, и встретился с Хусто Гаррига, который поджидал его, читая спортивную газету.
