Аплодисменты.
— …что свидетельствует об авторитете нашей группы и о том исключительном внимании, которое уделяет нам аппарат… Что такое, в чем дело?
Раздраженный вопрос этот был обращен к Ростиславу Ильичу, который, привстав с места, по-ученически поднял руку.
— Виктор Маркович уехал в корпункт "Известий"! — высоким мальчишеским голосом выкрикнул Ростислав Ильич. — И быть никак не может.
Звягин и Матвеев переглянулись. Осведомленность Ростика им была неприятна.
— Это… надежная информация? — учтиво и в то же время с оттенком недоверия спросил Матвеев.
— Абсолютно! — ответил Ростик и сел.
— Ну, что ж, — вытирая платком шею и лицо, сказал Григорий Николаевич, — в таком случае не будем ждать и начнем. Игорь Валентинович, прошу.
Горощук поднялся.
— В нашей группе — пополнение, — покачиваясь и вихляясь, как второгодник, вызванный к доске, заговорил он. А что Игорь Валентинович мог с собой поделать? Куда вообще деваются вихлявые юнцы? Вырастают и становятся вихлявыми мужиками. И плодят вихлявых детей. Другого пути у них нету. — На замену кандидату физико-математических наук Анатолию Витальевичу Сивцову прибыл Иван Петрович Тюрин, прошу любить и жаловать.
Игорь театрально протянул руку, отец поднялся и с достоинством поклонился. Он держался прилично, только кромки ушей его покраснели от волнения.
— Иван Петрович — старший преподаватель кафедры математики Щербатовского политехнического института, — продолжал Игорь. — Стаж работы в высшей школе — двадцать лет, опыта работы с иностранцами не имеет. С отличием окончил курсы иностранного языка. Женат, двое детей, за рубежом находится впервые.
Было странно, что Горощук говорит просто и ясно, не пересыпая речь корявыми английскими словами, нарочно переделанными на русский манер. Но таков, наверное, был порядок.
— Есть какие-нибудь вопросы к Ивану Петровичу? — спросил Звягин.
Андрей был уверен, что никаких вопросов не окажется, однако он ошибался.
— У меня вопрос, — поднялся худой, кадыкастый, губастый и очкастый дядечка, похожий одновременно на молодого ученого и на пожилого студента, такие с юности и до глубокой старости выглядят ровно на сорок лет. — Как Иван Петрович понимает цель своей командировки?
Пытка продолжалась, она приняла совершенно изуверский характер. Отец дернулся и раскрыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Звягин.
— Надо полагать, Иван Петрович понимает ее правильно, — с нажимом произнес он. — А собственно говоря, Саша Савельев, дорогой наш Александр Сергеевич, какой ответ ты хотел бы услышать? Не в первый раз ты уводишь нас в сторону высоких словес, и всегда я тебе удивляюсь. Может, ты не физик, а лирик? Тогда так и скажи, мы переведем тебя на филфак. Соскучился по болтовне об извечных истинах? Мала тебя пичкало аллилуйщиной предыдущее руководство? Нет, уважаемый, не услышишь ты здесь высоких словес. Мы — реалисты, люди новой формации, мы приехали сюда работать. Работать, а не распускать словесные сопли, в этом заключается наш долг и наша цель. Так понимает это и Иван Петрович Тюрин, я в этом уверен. Если не так — пусть выскажется сам.
Очкарик солидно кивнул, как будто бы получил ответ, за которым обращался, и сел на свое место. Андрей был благодарен Звягину за то, что он не дал в обиду отца, он опасался, что это еще один способ продлить мучительство. Так оно и оказалось.
— Ну, что ж, — выждав паузу, сказал Звягин, — если больше вопросов нет, пожелаем коллеге побыстрее адаптироваться в стране пребывания и в нашем коллективе и стать достойной заменой незабвенному Анатолию Витальевичу…
Облегченно вздыхать было рано: интонация последнего слова свидетельствовала о том, что Григорий Николаевич еще не все сказал.
— Хотя надо признать, это будет трудно, — закончил свою реплику Звягин, — Если возможно вообще.
Все дружно захлопали в ладоши, и Иван Петрович опустился на свое место.
Можно было перевести дух… От стыда и муки за отца Андрей весь взмок. Подозрения его окончательно подтвердились: все всё знают, и с этим уж ничего не поделаешь. Это — данность, с которой придется жить. Спасибо отцу хотя бы за то, что он не успел ничего сказать и не навлек на себя еще большего сраму.
Между тем группа Звягина стала обсуждать характеристику Бородина Бориса Борисовича, который сидел в отдалении от всех, был очень бледен, то и дело приглаживал дрожащей рукой свою черную челочку и делал вид, что снисходительно улыбается. Странным Андрею казалось лишь то, что Бородин уезжает вчистую, пробыв в командировке два года и даже не дождавшись квартиры.
— Реакклиматизации тебе в Союзе, Борис Борисович! — с отеческой улыбкой произнес Звягин, когда характеристика, выдержанная в хвалебном духе, была единогласно утверждена. — Ну, теперь ты вольная птица, не смеем тебя задерживать. Ступай, укладывай багаж, закупай сувениры, если еще не весь рынок скупил, а мы, как говорится, вернемся к своим баранам.
Лицо Бородина, широкое, как блин, с прилизанными наискось черными волосами, маслилось от жары, слова "закупай сувениры" его почему-то обозлили.
— Рано хороните! — тонким голосом выкрикнул он. — Пока я получаю зарплату как член группы, имею право сидеть на собраниях. И докажите мне, что это не так.
— Ну, не знаю, не знаю, — с досадой сказал Звягин. — Ладно, сиди, если тебе делать нечего…
— Мне есть что делать, — возразил Бородин. — Я только хочу послушать, что Матвеев скажет о своей роли при прежнем руководстве.
— А вот это уже личный выпад! — разгневавшись, проговорил Звягин. — В народе о таких говорят: "Мертвый хватает живого". Так вот, Борис Борисович, я знаю, что тебя печет, и удовлетворю твое любопытство. В полном согласии с Букреевым Виктором Марковичем…
Аплодисменты.
— Погодите, дайте договорить! — подняв руку ладонью вперед, повысил голос Звягин. — В полном согласии с аппаратом советника руководство группы решило поставить перед инстанциями вопрос о продлении пребывания Матвеева Владимира Андреевича еще на один год, и предварительная разведка показала, что этот вопрос будет решен в самое ближайшее время и решен положительно. Надеюсь, моих слов достаточно, чтобы наступить на язык кое-кому, кто так и не сумел отрешиться от слуховщины предыдущего периода, от аникановщины, как ее назвал, выступая в январе перед нами, товарищ Букреев, да простит меня Василий Семенович за то, что я называю вещи своими именами, меня вынуждают напоминать о прошлом…
Аниканов мило улыбнулся и ничего не сказал. А Андрею почему-то вспомнился обрывок новогоднего розового серпантина, зацепившийся за деревянный клык…
— Позвольте! — задыхаясь, Бородин поднялся.
— Я еще не кончил! — побагровев, гаркнул Звягин. Удивительно, какой диапазон был у его голоса: от певучего говорка до мощного баса.
— Нет уж, позвольте! — фальцетом выкрикнул Бородин. — Курс лекций Матвеева по экономической географии полтора года назад завершен, да-с, завершен, и никакой нагрузки у него нет вообще. В течение восемнадцати месяцев, дорогие друзья! Я поражаюсь, как Владимир Андреевич еще не повредился в рассудке за эти полтора года, как у него восемнадцать раз поднималась рука расписываться в платежных ведомостях! Непотопляемый товарищ: при Аниканове он пел романсы, при Звягине сочиняет отчеты. Неудивительно, что руководство продлевает его на очередной год — чтобы он бродил по своей колоссальной квартире и тихо сходил с ума. Да, я отвечаю за свои слова! Как он поступил с Тюриными, вам известно?
Андрей обомлел. Ну, мама Люда! Ну, сорока! Нашла кому жаловаться…
— А как он поступил с Тюриными? — закричали вокруг. Что такое? Мы ничего не знаем!
И тут Андрей с ужасом увидел, как рука отца начала медленно подниматься… сначала до высоты плеча, потом выше головы, с судорожно выпрямленными, словно закостеневшими пальцами. "Что он хочет делать? Что он будет говорить? Папочка, миленький, не надо!"
Лицо Матвеева налилось кукурузной желтизной.
— Давай, Иван Петрович, скажи! — многозначительно проговорил Звягин. — Все, что накипело, что наболело, как это принято между своими. Не в кулуарах, не в гостиничных закоулках, а прямо в лицо.
Оцепенев, Андрей наблюдал, как отец встает, расстегивает пиджак, расправляет плечи.
— С большим недоумением я только что услышал… — невнятно заговорил он.
— Громче! — крикнул кто-то.
— С большим недоумением я только что услышал, что якобы Владимир Андреевич обошелся с нами как-то не так. С любезного разрешения Владимира Андреевича мое семейство провело под его кровом сутки — в ожидании, когда освободится номер в «Эльдорадо». Пользуюсь случаем, чтобы еще раз поблагодарить Володю Матвеева за гостеприимство и раз и навсегда пресечь какие бы то ни было спекуляции на этот счет.
