— Леваки мы, — хрипловато объявила тетка. — А вы, надо понимать, встречающие? Ты Анастасия?
Настя растерянно кивнула.
— Я — Клара Мутная. Ладно, понемногу перезнакомимся. В рабочем порядке, — объявила тетка и возгласила: — Витек, ты куда, мать твою? А за вещами кто присматривать остался?..
Имя показалось Лиске мутно… ой, то есть смутно знакомым. Но нужные воспоминания нашлись не сразу. За это время к ним успели подойти еще два парня и две девчонки, все — в балахонах и обвешанные фенечками, назвались — не больше не меньше — единственными в России левыми толкиенистами. Их имена звучали красиво, но Лиске захотелось вытащить блокнотик и попросить повторить под запись. Потом явилась коротко стриженая дамочка лет тридцати с хвостиком и, глядя на всех сверху вниз (что, подозревала Лиска, удавалось ей не только по причине высокого роста), сразу расставила все точки там, где им надлежало стоять:
— Здравствуйте, девочки, — кивок в сторону анарха. — Здравствуйте, мальчики, — кивок Кларе. — Звать меня Эльвирой. Мама с папой такое дурацкое погоняло сочинили. А фамилия у меня ядовитая — Чилибухина. Это не от мамы с папой, это я сама придумала. Сразу предупреждаю, несмотря на то, что меня считают маоисткой, это ошибочно, я не левая, не правая и вообще не той ориентации. Я робеспьеристка. Ну и немножко феминистка.
«Это «немножко», конечно, существенно меняет дело», — обреченно подумала Лиска — и почти с нежностью вспомнила о Борюсиковом лагере, где все были такие понятные и предсказуемые.
И будто в ответ на ее мысли, на площади возник Борис в сопровождении Коли. И Лиска диву далась, как это до сих пор ей не приходило в голову — они же архетипические, просто оторопь берет, какие архетипические! Дон Кихот, отважный побиватель ветряных мельниц, и добряк Санчо Панса!
Санчо Панса, как ему и полагается, был облачен в затрапезу, как будто бы только что сошел с дачной электрички. Дон Кихот красовался в нарядной рубашечке с галстуком и в белых штанах. Наверное, Лиска так откровенно пялилась на эти штаны, что он счел необходимым пояснить:
— Я только проводить.
— То есть заценить, чего у нас получилось и чего не получилось? — колко осведомилась Лиска.
— Ну да.
Борюсик, несмотря на все свои недостатки, был парень прямой и правдивый.
И тут Лиску осенило насчет Клары Мутной. Не соврала она, когда представлялась. Этим именем были подписаны самые что ни на есть левацкие статьи в самых что ни на есть левацких газетах. О ее многочисленных браках, романах и скандальных выходках ходили страшные анекдоты. Лиска надеялась, что ошибется в предположениях, но… И анарх, и робеспьеристка, и жертва мельничного беспредела вкупе со своим отважным оруженосцем все вместе проиграют одной мадам Мутной, о толкиенутых и беспокоиться не приходится — вон они, стоят кружком в сторонке, тихонечко о чем-то балакают… красотища!
А еще Лиска поняла, кого мутная мадам ей напоминает — предводительницу банды из «Бумбараша». И это притом что нет ни малейшего внешнего сходства, ну просто ни зацепочки. А вот напоминает — и все. Интересно, у этой-то имя настоящее? Не верится что-то…
— Насть, ну что, у нас комплект или еще кого ждем?
— Еще двоих, — чуть ли не со слезами вымолвила подруга.
— А эти-то кто? Хунвэйбины или джедаи?
Все оказалось проще. Обильно бородатый, несообразно весьма юному возрасту, тощий парнишка и рыжая девица не были ни теми и ни этими.
— Лев, — проверещал бородач.
— Роза, — пробасила рыжая.
И Лиска как-то сразу поняла, что это не ролевики, двинутые на Средневековой Англии, и не обчитавшиеся любовных романов инфантилы.
— Троцкисты? — устало спросила она, самым обидным образом разглядывая персонифицированные геральдические символы. Авось обидятся и свалят нафиг.
— Ага, — дружно кивнула парочка.
Лиска хотела было сказать: увы, мол, ребята, ледоруба с собой нема, он не по сезону, так что придется нам как-нибудь без вас. Но вместо этого спросила:
— А звать-то вас на самом деле как?
— Лев, — не раскололся самозваный царь зверей.
— Лилия, — призналась Роза.
Лиска поглядела на Борюсика и Кольку — и поняла, что любит их. Нежно и самозабвенно. У них, по крайней мере, паспортные имена совпадают с теми, на которые они откликаются.
А еще поняла, чего ей больше всего будет не хватать на лагере: Борискиных белых штанов! И в ее голове зародилось коварное намерение. После того, как мадам Мутная трагически возгласила: «А что, мы прямо отсюда до места так и потопаем?», намерение стало приобретать черты плана. И Лиска, вопреки и так уже расшатавшимся Стасиковым авангардистским идеям и инструкциям, коими он нашпиговал Настю, приняла волюнтаристское решение:
— Пару станций проедем на электричке, а оттуда — пешочком.
— И далеко идти? — Клара скривила губы. У тех леваков, которые в этот момент оказались в поле Лискиного зрения, выражения лиц были точно такие же: скопище настороженно-испуганно-брезгливых смайликов.
Лиска, подавив желание послать мадам и ее смайликов по максимально длинному из известных ей маршрутов, строго изрекла:
— Пять километров.
— Далеко, — насупилась Мутная. Смайлики дружно скопировали.
— Зато никаких пробок, — подколола Лиска.
— Да чего далеко-то? — весело спросила робеспьеристка Чилибухина. — Эх, нет в вас, ребяты, здорового авантюризма!
«Точно!» — подумала Лиска. Потому как свой собственный авантюризм она здоровым назвать не могла, он куда ближе к экстремизму… бедные белые штаны!
Дальнейшее ничем не напоминало провокацию. Потому что провокацией и являлось, всецело и полностью. А всего-то и надо было присвоить худосочному рюкзачку наименование неподъемного и невинным тоном попросить Борюсика затащить поклажу в вагон, а потом приватно так — чтоб все слышали — предложить: «Борь, а поехали с нами? Ты же видишь, у нас нескучно будет». И все. Далее Борюсик оказался во власти толпы:
— Правда, чего в городе-то? Пыльно и тоскливо!
— Нечего от коллектива откалываться!
— Провожающих просим выйти из вагона. А кто не успел, тот, считай, допровожался!
— А чего! Белые штаны в походе — самое то! Ориентир!
— Ага! Мы его впереди пустим, пусть дорогу освещает! Заодно и тузики местные не атакуют — сразу видно, что мы и так сдаемся.
«Правильно я подумала, что его штаны не только у меня вызывают охоту поглумиться», — мысленно погладила себя по голове Лиска.
С перрона с драматичным недоумением глядел Санчо Панса, обреченный вечно терять своего Дон Кихота.
Забавно, но пятнадцати минут, проведенных в пути, хватило, чтобы Борюсик окончательно и основательно смирился со своей участью. Нет, сперва он поборолся: первые пять минут возмущался самоуправством и заявлял, что шагу не сделает со станции, дождется обратной электрички и вернется в город, а с Лиской больше ни в жисть не свяжется. Последующие пять минут ворчал — так, дескать, и быть, проводит их до лагеря, посмотрит, как они устроились, — и домой вечерней лошадью. В последние же пять минут пялился в окно, прикидываясь заинтересованным туристом. И Лиска сообразила: никуда он не уедет. Ни днем, ни вечером, ни завтра, ни послезавтра… Бедные, бедные белые штаны!
10
Всю дорогу Ваня-Вася любезничал с Алинкой, левые толкиенисты, которых Лиска для простоты начала именовать эльфами, любовались июльским разнотравьем, троцкисты пытались вовлечь в дискуссию быстро мрачнеющего и уже потирающего кулаки Нестора, Эльвира, вцепившись в Борькин рукав, рубила сплеча про гнилую буржуазную мораль сексистов — и, кажется, оглушенный аргументами Семин уже готов был признаться во всех видах дискриминации всех живых существ во Вселенной. А Клара и ее ребятишки непрерывно ныли, тоскливый стон стоял над поросшими сорными травами полями Нечерноземья, вдоль которых унылой, разомлевшей от жары змейкой ползла цепочка авангардистов. Настя, не иначе как поддавшись доминирующему настроению, тоже принялась жаловаться, что Стас будет недоволен Лискиным самоуправством. Обозленная Лиска (новые кроссовки стерли ноги, нытье леваков вынесло мозг) открытым текстом выдала ей, сколь сильно уважает Стасика вообще и его мнение в частности, — и Настя обиженно замолчала. Диалог с внутренним голосом тоже пришлось прервать, потому как иначе Лиска рисковала напрочь разругаться с самой собой — а поссориться с таким хорошим человеком было бы досадно.
Впрочем, в лагере девчонку ожидал сюрприз, разом примиривший ее с окружающим миром, включая пробуждающихся комаров и никак не желающих угомониться леваков. Палатка обзавелась двумя подружками, они стояли в кружок, диаметр — шагов тридцать. В центре высился флагшток, сооруженный из относительно прямой ветки; на нем — красный флаг с изображением товарища Че. А поодаль, в компании двух смутно знакомых молодцев в камуфле, солидно возвышался команданте де Ла Варгас — тоже в камуфляже, в оливковом берете… и с «Примой» в зубах. Сигара, конечно, была бы уместнее… но где те сигары — и где простой русский доцент, пусть даже и такой непростой, как команданте!
