— Понимаю, — помягчел страж порядка. — То-то, я наблюдаю, вы здесь около часа стоите.
Взяв под козырек, милиционер повернулся и не спеша удалился к своему посту у памятника. Лукин перевел дух, запахнул полы макинтоша. Пройдя через площадь, он спустился вниз к Охотному Ряду и, расспросив любезную старушку о маршруте, сел на первый же трамвай, который и довез его до Каланчевки.
На привокзальной площади все бурлило. Толпы прибывших в столицу мешочников с ошалелым видом расспрашивали каждого встречного-поперечного, как пройти или проехать, и, выслушав ответ и мало доверяя этим ушлым москвичам, тут же перепроверяли полученные сведения. В огромном зале Казанского вокзала было многолюдно. Одуревший от духоты и стиснутости народ штурмовал железнодорожные кассы в надежде поскорее покинуть безумный город. Понаблюдав со стороны картину массового проявления человеческих страстей, Лукин забрал из камеры хранения свой потертый докторский саквояж и вернулся в кассовый зал. С озабоченным видом рассеянного, потерявшегося в толпе интеллигента он несколько раз прошелся вдоль бесконечного хвоста очереди, то вынимая, то нервически засовывая в карман макинтоша пухлое портмоне. В промежутках между этими лишенными какого-либо смысла действиями Лукин то и дело ставил на пол свой саквояж и с усердием вытирал взмокший лоб большим носовым платком. Ждать пришлось недолго. Как при запахе крови поднимается к морской поверхности и начинает ходить кругами акула, так и некий невзрачный тип стал все чаще мелькать в поле зрения Лукина. В кепчонке блином, мятых, с мешками на коленях брюках и узковатом кургузом пиджачишке — рыжий сужал круги. Однажды, как бы невзначай, он даже едва заметно притерся к своей жертве, но, видно, что-то спугнуло, и он снова растворился в густой толпе. Наконец, пользуясь тем, что человек в шляпе, усиленно моргая, уставился на расписание поездов, рыжий мягко причалил к растерявшемуся лопуху и легко и непринужденно запустил руку в карман его пальто. Он уже нащупал портмоне, его музыкальные пальчики уже сомкнулись на мягкой коже дорогой зарубежной штучки, обещавшей так много прелестей жизни, как вдруг непонятно отчего кисть руки пронзила страшная боль. Рыжий еще не понял, что случилось, но шестым чувством профессионала уже знал, что попался с поличным. В следующее мгновение вор обнаружил и причину испытываемого, мягко говоря, неудобства. Он стоял в сомкнувшемся кольце людей, в то время как мужчина в шляпе сжимал его руку, продолжавшую пребывать в чужом кармане.
— Граждане, — кричал «лопух» истошным голосом человека, не ожидавшего от судьбы такой пакости, — это что же происходит! Карманник! Он хотел украсть мое портмоне! У меня там денег двадцать семь рублей и командировочное удостоверение! Нет, вы видели, вы все видели?!
Он продемонстрировал любопытствующим руку рыжего в собственном кармане, потом вынул эту руку, и она действительно сжимала портмоне. Несколько дюжих мужиков как по команде выступили вперед, недвусмысленно засучивая при этом рукава. Рыжий вздрогнул, вся его тщедушная натура сжалась в предчувствии суда незнакомого ему Линча. Однако Лукин охладил справедливый гнев трудящихся против пособника мирового капитализма.
— Граждане, — сказал Лукин громко, уже своим, естественным голосом. — Все вы будете свидетелями, а этого ханурика я сейчас сдам в милицию. Побудьте здесь, не расходитесь, я вернусь через пять минут с милиционером!
— Да куда мы отседа денемся, — успокоил его старик в ватнике и ушанке не по сезону, — нам еще за билетом стоять до морковкина заговенья.
Взяв вора покрепче за руку, Лукин пошел от касс, однако направился не в отделение милиции, как обещал трудовому народу, а к выходу из вокзала. Оказавшись на улице, он прижал своего невольного компаньона к стене здания и тихо и внятно спросил:
— Что, рыжий, по нарам соскучился? Забыл, видать, вкус баланды…
Сказав это, Лукин понял по глазам своей жертвы, что ошибся: рыжий вкуса тюремной баланды не забывал.
— Вот и хорошо, — продолжал Лукин, гипнотизируя вора взглядом. — Теперь слушай меня внимательно и, сделай одолжение, поверь на слово, что последний раз я шутил в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. — Свободной рукой он вытащил из кармана сигареты, одну вставил в рот рыжему, вторую взял губами сам и обе поджег зажигалкой. Вор курил с наслаждением, в глазах у него появился огонек надежды. — Так вот, — Лукин перекатил сигарету в угол рта, — сейчас поедем с тобой в малину, познакомишь с паханом.
Рыжий покачал головой.
— Я жить хочу! — Голос у него был сиплый, прокуренный.
— Хочешь, значит, будешь, — с легкостью заверил его Лукин. — Пахан тебе сам спасибо скажет, что меня привел.
— Он скажет! — весь скривился рыжий, и Лукин понял, что у вора есть все основания сомневаться. — Перо под пиджак — и пишите письма!
— Дело есть на сто миллионов, — продолжал обрабатывать его Лукин.
— Ладно, — согласился рыжий, — ты, значит, меня здесь маленько обожди, а я туда и мигом обратно! Одна нога здесь, другая там! Разрешеньице спрошу и вернусь!..
— Может, тогда я лучше к кассам пойду, а то мне одному здесь торчать несподручно? Там ведь нас с тобой тоже поджидают! Сейчас легавого подцепим и пойдем все втроем протокольчик писать. Я правильно понял твой выбор? — Для большей убедительности Лукин сильнее сжал руку вора, отчего тот поморщился.
— Ну у тебя и силища, — вымолвил рыжий, едва переводя дыхание. — Дай обмозговать, не гони лошадей.
— По дороге все и сообразишь, — заверил его Лукин. — А что силища, так это специальные упражнения по китайской системе кун-фу. Если подружимся, — пообещал он туманно, — тебя тоже научу, чтобы было чем в камере заняться…
С этими словами Лукин оторвал вора от стены и, прорезая толпу, направился к крутившемуся на проезжей части извозчику.
В пролетке ехали бок о бок, Лукин курил, наблюдая краем глаза за рыжим и пытаясь определить, не тот ли это извозчик, виденный им еще утром у дома Телятиных. Даму с лисой Лукин запомнил хорошо, но с лихачом и его экипажем вышла промашка. Впрочем, решил он наконец, если даже извозчик тот же самый, это вполне может быть совпадением, но неприятное чувство недовольства собой оставалось. Сидевший рядом с ним вор был напряжен, ерзал по кожаному сиденью тощим задом и то и дело грыз ногти. Вести с ним светскую беседу Лукину не хотелось, и он молчал. Ехали тем временем все больше закоулками и лишь однажды пересекли оживленную широкую улицу с движением трамваев и веселым милиционером в белых, раструбами, перчатках, стоявшим посредине перекрестка. В район Марьиной Рощи втянулись как-то незаметно. Окружившие их дома, черные от времени и зачастую покосившиеся, казались Лукину одинаковыми, и поэтому он не старался запоминать извилистый маршрут, а лишь следил за общим направлением движения. Удивляло большое количество попадавшихся им навстречу цыган.
Расплатившись с извозчиком на перекрестке, они выждали, пока тот скрылся из виду, и плечом к плечу пошли по длинному и какому-то особенно неказистому переулку, поросшему по проезжей части мощными лопухами и густой, по пояс, травой. Одной рукой Лукин сжимал запястье рыжего, в другой нес свой докторский саквояж. Пройдя таким образом три квартала, вор как-то засуетился, заскулил, но после дружеского пожатия все же направился к высоким, когда-то выкрашенным зеленой краской воротам, в которых на одной петле болталась дверца. Войдя во двор, рыжий зажмурился от яркого солнца, остановился как бы в последней надежде избежать дальнейшего разворота событий.
— Ну? — Лукин тяжело посмотрел на своего спутника, выжидательно скривил бровь.
— Вон там, видишь, лесенка вниз? — Вор мотнул головой в угол окруженного со всех сторон домами двора, где действительно была маленькая скособоченная дверь, к которой спускалось несколько ступенек. — Подожди здесь, я посмотрю, дома ли хозяин.
— Ну зачем же мы будем его беспокоить, — опять не согласился Лукин. — Подождем вместе, авось кто нам и поможет! Мне лично спешить некуда, а менты на вокзале пашут круглосуточно, так что успеем…
С этими словами, увлекая рыжего за собой, он опустился на лежавшее тут же у стены отполированное непогодой и задами бревно, коротко предупредил:
— Дернешься, пристрелю!
Привалившись спиной к нагретой солнцем, изъеденной жуками стене, он блаженно зажмурился, оглядел из-под широких полей шляпы заброшенный уголок старой Москвы. Рыжий вертелся на месте, то и дело зыркая глазами по окнам полуподвалов. Со стороны они выглядели, как два старых приятеля, присевших погреться на солнышке и поболтать о жизни. Время шло, двор оставался пуст, если не считать облезлого кота, вылезшего из дома составить им компанию. Наконец врезанная в ворота дверца скрипнула единственной петлей, и, двигаясь мягко и пружинисто, во двор вступил амбал в ковбойке с закатанными рукавами и невиданного размера клешах. Среднего роста, он был настолько широк в плечах, что сразу напомнил Лукину, как про таких говорят в народе: что поставить — что положить. Задержавшись на мгновенье в дверном проеме, амбал обвел настороженными глазами двор, остановился взглядом на идиллической картине дружеских посиделок. Секундой позже открылась маленькая дверца в полуподвал и из нее выглянул тощий человек в кителе, галифе и в тапочках на босу ногу. Голова его сидела на жилистой шее как-то боком, так, что издали манерой смотреть он напоминал петуха. Косой, понял Лукин, и не преминул отметить, что рука человека пребывала в кармане его военных штанов, явно сжимая нечто стреляющее. Тем временем амбал приблизился, остановился в паре метров, нагло, в упор рассматривая Лукина и не обращая никакого внимания на рыжего. Чтобы облегчить задачу знакомства с собственной персоной, Лукин поднялся на ноги и, подобрав с бревна саквояж, не спеша пошел через двор к поджидавшему его любителю военной формы. Рыжий плелся за ним, понуро свесив голову. Миновав посторонившегося косого, Лукин спустился по ступеням, потянул на себя дощатую дверь и, нагнувшись, вошел в низкое полуподвальное помещение. В центре комнаты, за столом, при свете голой электрической лампы, сидели двое и азартно резались в карты. Судя по возгласам, играли в буру. В глубине комнаты на нарах лежал кто-то третий, с головой укрытый ватником. Рядом находилась дверь, ведшая, как понял Лукин, в глубь полуподвала. Обогнув игроков, Лукин прошел в дальний угол и опустился на стул. Амбал подошел к рыжему.
