Дон Кальдерон оторопел от внезапного звука. Придя в себя, он постучал в дверь. Кике не осмелился не открыть хозяину.
— Что ты здесь делаешь?! — заорал на лакея Диего Кальдерон.
— Какаю… — беззастенчиво и безнадежно ответил слуга.
Дон Кальдерон вызвал охрану. Колумбийцы выволокли Кике во двор. Дон Кальдерон и американка вышли следом.
— Люди в мире умирают и за меньшее, — бросила мисс Браун на прощание и села в автомобиль с посольскими номерами.
Кике крикнул вдогонку отъезжающему лимузину, что не хотел опорожняться на унитазе дона Кальдерона, что сделал это по глупости, потому что не стерпел, что больше никогда так делать не будет и скорее наложит себе в штаны, чем сядет не на свой горшок…
Дон Кальдерон дал команду колумбийцам пристрелить Кике. После приведения приговора в исполнение генерал позвонил своему протеже Альберто Корсо, известному мастеру по части инспирирования в выгодном юридическом свете всевозможных сценариев и воздвижения стопроцентных алиби для попавших впросак друзей.
Прибывшему по первому зову команданте Корсо из службы охраны президента дон Кальдерон рассказал правдоподобную историю заурядной попытки грабежа и вынужденном вооруженном отпоре несанкционированно проникшему на частную территорию грабителю. Дон Альберто спросил, известна ли генералу личность застреленного охранниками вора. Кальдерон ответил утвердительно, распознав в убитом уволенного днем раньше за халатность сантехника и чернорабочего. Мотивация неудавшегося ограбления была налицо, однако превышение мер самообороны тоже не вызывало сомнения. Дон Корсо вызвался помочь своему покровителю, вложив в руки вора неучтенный ствол — 9-миллимитровую итальянскую «беретту», изъятую при обыске арестованного намедни наркоторговца. Теперь дело было в шляпе — можно было вызывать полицию…
Жене Энрике, тридцатилетней красавице-тригенье Мерседес и его сынишке Бачо сообщили о смерти отца лишь спустя два дня. Хотя они уже на следующий день после убийства их единственного кормильца отправились на виллу дона Кальдерона. Но там их встретил лишь лай свирепых собак с огромными челюстями и без намордников.
Бачо испугался этих злых псов, похожих на крокодилов, но мама крепко держала его за руку. Они дождались, когда из ворот выехал лимузин хозяина. Дон Кальдерон соблаговолил опустить стекло задней дверцы, чтобы спросить:
— Чего тебе надо, женщина?
— Мой Энрике. Верните мне хотя бы его тело… — вымолвила она со слезами на глазах.
— Уходи прочь и уведи своего ублюдка! Не то я натравлю на него своих псов! Делаешь людям добро, а они норовят ограбить благодетеля! Если б его не подстрелили, он все равно бы провел за решеткой остатки дней за разбой! Пошла прочь!
Машина исчезла, сверкнув на солнце хромированными дисками и заботливой полировкой. Пыль от ее колес въелась во влажные глаза. Бачо тоже рыдал, глядя на мать. Он пока не понял, куда пропал его папа, не знал, почему мама все еще стоит у ворот, откуда лают злобные собаки с громадными челюстями. Мерседес простояла так, словно соляной столп, около часа. В глазах щипало от слез и пыли, но она не протирала их, с ужасом представляя, что эта пыль с дороги может быть прахом ее Энрике…
Им пришлось вернуться домой, в гетто, ни с чем. А наутро первые полосы газет уже пестрили заголовками с именем исчезнувшего папы Бачо. В одних заметках говорилось, что муж Мерседес вор. В других — что он наемный киллер, которого подослал в дом оппозиционного лидера кровожадный диктатор Чавес. Еще журналисты писали, что сострадательный даже к убийцам Диего Кальдерон решил похоронить злоумышленника за свой счет. Мерседес никогда бы не приняла подобной подачки от лжецов, которые не позволили ей проститься даже с телом любимого.
На третий день после смерти мужа мама десятилетнего Бачо перестала лить слезы. Заодно она передумала искать правду в столице. Собрав весь свой скарб в один чемодан, Мерседес взяла Бачо за руку и отправилась на юг, в Канайму. Там, у шумного водопада Салто Анхель, жила в индейской деревне ее престарелая мать, которая давно мечтала увидеть внука. Неграмотная бабушка Бачо еще год назад продиктовала местному учителю-кубинцу письмо и отправила его родным в Каракас. В нем она писала, что в Канайме жить намного легче, чем в столице, так как туда, в национальный заповедник, не тронутый цивилизацией, приезжает много туристов, чтобы попить самой чистой в мире воды, насладиться настоящим мате и полетать на самолете вокруг скалистых тепуй. «Там, где есть туристы, — рассуждала бабушка, — можно неплохо зарабатывать…»
Но не возможность заработка толкнула Мерседес на переезд. Она отважилась на дальнюю дорогу по иной причине. Там, в Канайме, никто не скажет Бачо, что его добродетельный отец был вором, убийцей или подлецом. Все эти обвинения были гадкой ложью. Правдой было только то, что ее Энрике убили…
Альберто Корсо совсем не размышлял на тему, к чьей помощи прибегнуть, чтобы реализовать нелегально провезенные в страну алмазы. Ну, конечно же, самым надежным вариантом было посредничество старого покровителя, который к тому же в известной степени был ему обязан… За тот случай с нелепым убийством лакея.
Из всех знакомых дона Альберто только у сеньора Кальдерона имелись богатые друзья: банкиры, заводчики и латифундисты, которые никогда не отказались бы конвертировать часть своих средств в самую твердую в мире валюту… В камушки.
Корсо многое знал о доне Кальдероне. В частности то, что в его особняке собирались влиятельные господа, которых в прежние времена можно было увидеть на гольф-поле «Кантри-клуба» в фешенебельном районе Лас Мерседес.
Под крышей Кальдерона слетались весьма узнаваемые и почтенные лица. В основном это были обиженные на Чавеса притаившиеся олигархи, лишенные части собственности и поставленные перед выбором — либо заплатить громадные налоги и согласиться с новыми правилами, либо иммигрировать. Бывали здесь и профсоюзные лидеры, дорвавшиеся до публичной политики и стоящие на штате настоящих и бывших владельцев. Навещали отставного генерала и иностранные инвесторы, для которых венесуэльский воздух уже давно запах жареным. Приезжали на поклон и зарубежные эмиссары, обладающие дипломатическим иммунитетом одновременно с типичными физиономиями агентов 007. Корсо знал о таких визитах, но все равно отправился к человеку, которого хоть и не считал своим патроном, но все же очень уважал…
В случае чего всегда можно было дать отповедь на любые возможные вопросы коллег по спецслужбе. К тому же, надзор за лидерами оппозиции входил в его обязанности. И кому, скажите на милость, как не ему, следить за Кальдероном? Кто бы справился с подобной задачей лучше него? Да никто. Все боялись Кальдерона. Его политический вес и влияние были такими же безоговорочными, как его мстительность и коварство… Он через многое прошел и был способен переступить любую черту. Искушенность и решимость — насколько эти качества предпочтительнее простодушия и скованности… Для политика — на сто процентов. И лишь Господь взвешивает души. Спрос со знающих многократно требовательнее. Все считали, что дон Кальдерон так смел именно потому, что знает слишком много…
Дон Альберто тоже так думал. Он боялся генерала, но все же доверял ему, ибо не мог не доверять человеку, за плечами которого люди видели историю. Для народа Кальдерон был хоть и опальным, но чавистом, ведь еще в начале 80-ых Чавес, Кальдерон и еще несколько их сторонников с левацкими взглядами основали нелегальный союз «Комакате»,[21] который затем перерос в Революционное Боливарианское Движение.
Потом в стране разразился небывалый кризис, сопровождающийся объявлением чрезвычайного положения и массовыми расстрелами восставших бедняков. Бедный люд протестовал против повышения цен, отмены субсидий и приватизации иностранцами государственных корпораций. Чавес принял сторону восставших. Что касается Кальдерона, то он тогда предпочел не высовываться и не рисковать военной карьерой. Кто-кто, а Альберто не осуждал своего покровителя за малодушие, ведь случись все иначе — служебному продвижению офицера Корсо некому бы было содействовать.
Вскоре беспорядки были жестоко подавлены отрядами карателей. Городские свалки засмердели человеческими трупами. Более 3000 убитых граждан в столкновениях с регулярными армейскими частями, сотни массовых захоронений, тысячи раненых и оставшихся без крова — таковым был печальный итог восстания. Западная пресса приклеила тем событиям ярлык массовых грабежей и погромов, оправдывая бойню, развязанную хунтой. В Венесуэле потопленное в крови восстание полуголодных обитателей нищих кварталов, уставших терпеть притеснения и не видевших иного способа заявить о своих правах, кроме как выйти на улицу, называют Caracazо.
