– Какой дур?.. – не понял Павлик.
– Ну, психбольница! Не знаешь, что ли?! – Павлик был там однажды с Татьяной Владимировной – ходили за снотворным. – Матвеич-то, – продолжал Илька, – уже сто раз там! Как переложит, – Илька щелкнул себя по горлу, – так у него шарики и набекрень. Мышонком испугать можно!
– Ну, я тогда… не пойду… – рассеянно пробормотал Павлик и повернул назад, к спуску. – Я тогда потом!
Илька ничего не понял и, раздосадованный, даже не нашел, что сказать.
Костя в эти минуты наверняка следил за баптистом, который сейчас должен был сидеть и ждать дома… А потом, у Кости – Вика… И может, Николашка видел его вчера, когда Косте казалось, что кто-то наблюдает из леса… Костю трогать пока не надо, размышлял Павлик, успокаивая самого себя, так как знал, что не по этой причине решил возвратиться к сберкассе один, без Кости. Его оставляли последние силы, а он еще так мало сделал ради Ани!
Вошел в автобус и, как до этого, спрятался в уголок. У него не было денег, и он никогда еще не ездил без билета, но будь, что будет…
Выйдя из автобуса неподалеку от сберкассы, нашел зеркальную витрину, чтобы посмотреться, как выглядит.
Убедился, что вполне терпимо, и, опять собранный, почти спокойный, вошел в сберкассу.
Возле окошек теперь стояли очереди.
Павлик постучал в кабинет заведующего.
– Войдите! – громко сказал тот. И на приветствие Павлика ответил удивленным: «О-о!..» Потом изобразил улыбку. – Явление восьмое!
– Меня к вам послали! – коротко сообщил Павлик. – Дедушка Матвеич велел зайти к нему сегодня!
– Какой Матвеич?! – деланно изумился Николашка. В светлом костюме и модном галстуке, он выглядел представительно за своим зеленым столом.
– А бабушки Васильевны, что рядом с Илькой живет! – сказал Павлик.
Николашка замялся.
– Она, что ли, тебя послала?..
– Нет, он сам! Я там был, в больнице!
– Это с чего ты там оказался?.. – удивился заведующий, исподтишка пристально разглядывая его.
– А я болел! У меня туберкулез был, потом нервы! И я хожу туда! Там мой врач Алла Васильевна! – приврал он для большей убедительности, вспомнив имя-отчество своего участкового врача.
– И где ты видел Матвеича?
– А он там в коридор выходил! Я ждал Аллу Васильевну, а он вышел!
Николашка подумал.
– И во сколько?
– А в обеденный перерыв, в час! – продолжал врать Павлик, зная по опыту, что во всех больницах обед бывает в одно и то же время. Когда они заходили с Татьяной Владимировной за снотворным, Павлик именно в это время видел там посетителей с передачами для больных в коридоре, направо от входа с улицы. Теперь добавил: – Там коридорчик есть такой…
– Я знаю, – перебил его Николашка. – А ты сейчас куда?
– Я? Домой!
– Ну, пошли, я провожу тебя до автобуса! – Николашка взял шляпу с вешалки.
До этого все пока шло как надо. Павлик не знал в точности, что он предпримет позже, уверенный, что злость и ненависть подскажут ему. А вот эта совместная прогулка его обеспокоила.
По дороге к автобусу Николашка заботливо оберегал его от случайных толчков.
– Здесь, конечно, место не для прогулок!.. Любишь гулять?
– Люблю, – сказал Павлик.
– А вечерами, когда народу нет? – Николашка добавил: – Я вот люблю ночью! Чтобы ни одной души! Боишься?
– Боюсь… – сказал Павлик. И, в свою очередь, добавил: – Я только раз гулял ночью: когда провожал маму на гастроли. Проводил, а потом ждал Аню – она хотела прийти… И я не дождался.
От него не ускользнул взгляд Николашки, в котором промелькнуло удовлетворение.
– Ну, беги, вон, наверно, твой автобус! Я по своим делам тут зайду… Да! – вспомнил он. – Как себя чувствует Матвеич?
– Хорошо! – ответил уже с расстояния в несколько шагов Павлик. – Только зачем-то вас ждет!
Как он и думал, Костя и Вика были в мансарде, смотрели из окошка за баптистом. Костя немножко прозевал его в городе, так как вынужден был сесть в следующий автобус. Но Вика заметила, как постоялец прошел со стороны Жужлицы, и уже вместе они видели, как немного спустя тот выходил во двор, долго осматривался, прислушивался… Потом зашел в сарай, появился с каким-то свертком в руках, взял у дверей лопату и скрылся за домом… А через некоторое время возвратился в избу уже без свертка. И больше не показывался.
Эти, в общем-то уже второстепенные подробности Павлик выслушал, можно сказать, на ходу. Он боялся опоздать в психиатричку и боялся присесть, остановиться, постоять на одном месте, словно держался на ногах и двигался лишь по инерции – нельзя было утратить ее. И нетерпеливо прохаживался из комнаты в кухню, из кухни в комнату, пока выслушивал Костю и Вику, пока отвечал на их вопросы.
А в первую секунду, едва переступив порог, сообщил:
– Быстрее! Едем! Надо успеть к часу!
Но пришлось коротко рассказать, где он побывал за это время, с кем и о чем говорил…
Костя в ответ на его новости вздохнул, глубоко, как это делала Татьяна Владимировна.
– Надо теперь в милицию, Павка… Иначе – нагоняй нам!
– Потом, Костя! Там есть милиция, рядом! Я хочу… ну, увидеть его!
И Костя быстро согласился:
– Хорошо, хорошо, Павка! Действуем, как ты решил.
Костя опять был выставлен в кухню, а Павлик обращен спиной к кушетке, где Вика приводила в порядок свои волосы и меняла голубой спортивный костюм Павлика на свой девчоночий, белый.
– Павлик, ну почему он в тебя стрелял?! Ведь он же знал, что Анечка… (Это хорошо, что она сказала «Анечка»…) Ну, что ее…
Павлик вынужден был повторять:
– Он трусил, наверно, всего боялся… А тут еще… И он шел показать Николашке… Или передать ему деньги. Чтобы – подальше. А тут опять Аня… Привидение! На том же месте! Или почти на том же. Он же вскрикнул – это я слышал! И сразу – из пистолета… И был пьян, правда, чокнулся немного… А может, они нарочно, чтобы ему спрятаться… Раз уж он в этой больнице был, возьмет да прикинется…
– А как же твой Николашка: сразу и там, и там?! Ты их подслушивал с дядькой Андреем, а вышел – он Кузьмича тащил с другого берега!
– Значит, быстро бегает! – нетерпеливо ответил Павлик. – Бегать он умеет, везде успевал… А Кузьмич в машине валялся, пока он с баптистом…
Наконец ему разрешено было оглянуться.
– Все у меня нормально, Павлик?..
– Все… – сказал он, убежденный, что она сама это прекрасно знает. Костя принес и как-то неловко подал ему кроличью шапку.
– Надень… Эта теплее. Вика тебе зашила…
Павлику некогда было спросить, как ему удалось заставить ее. Впрочем, от Вики не знаешь, что ожидать.
– Идемте, опоздаем! – повторил он…
Вышли из дому и быстрым шагом двинулись к автобусной остановке тем же путем, каким добирался утром Костя. Он же и нес хозяйственную сумку с уложенными в нее инкассаторскими мешками.
Пока шли садами, потом через лес, по мосткам через Жужлицу, – молчали.
В небе то там, то здесь проглядывала синева, земля оттаяла, вот-вот готово было выглянуть солнце, и Павлик мог даже не надевать кроличьей шапки.
Баптиста – сразу было решено – пока не трогать: баптист никуда не денется, будет ждать. Но когда подходили к автобусной остановке, Костя с откровенным сожалением проговорил:
– Родственничка твоего, Вика, значит, только за облигации прихватят, что они спекулировали с Николашкой да Фаинкой этой…
И Павлик убавил шаг.
– Нет, Костя… Не только. Я все время думал… Не мог никак сообразить. Его еще за то, что курильщика этого, Илькиного брата, он убил, а не Кузьмич…
Вика вовсе остановилась. Испуганная, она делалась еще красивее, потому что выглядела очень беспомощной, а широко открытые, большущие глаза казались черными на бледном лице.
– Ведь тому, Илькиному брату, Николашка сказал: выйди ровно в одиннадцать… А потом требовал, чтобы баптист «минута в минуту»… А баптист боялся, отказывался… Тогда он припугнул его. И я же видел, как он нес Кузьмича: тихо-тихо, чтобы ни звука! И посадил прямо против калитки. Может, сам и ружье зарядил. И быстро ушел, чтобы люди его видели на том берегу. И я ушел, не догадался… А баптист вышел минута в минуту и нажал курок. Это они убили! У того ж пистолет! И можно было Аню… И все бандитские дела сразу на него свалить. А у них остаются деньги. И все шито-крыто! Кузьмич сам ничего не мог, я видел! Он шевельнуться не мог!
– Так ему и надо! – неожиданно сказала Вика. И в ответ на удивленный взгляд Павлика пояснила: – Дядьке Андрею! Я же знала, что он зверь!
С автобуса пересели на трамвай. И вышли в квартале от больницы.
Было уже около половины первого. А требовалось еще – хотел бы этого Павлик или не хотел – зайти в милицию…
От сознания, что его, Павлика, дело переходит в чужие руки, вдруг подступило какое-то безразличие: вернулась на время приглушенная слабость.
Поддаваться этому Павлик не имел права. Даже испугался: он обязан выдержать все до конца, как надумал, иначе ему всю жизнь будет казаться, что он сдался…
