— Не ссориться, девочки! — Иван Сергеевич вручил им по большой, красивой конфете — «Мишке».
— С золотцем, — сказала Аза, распеленав конфету, и сестре: — Отдай фантик!
— Фигу в нос! Мне самой нужен.
— Зачем?
— Зачем тебе, затем мне, — уклонилась несмекалистая Зара.
— Отдай, паршивка!
Послышалась возня, какой-то задушенный писк. Иван Сергеевич направил зеркальце и увидел, что девчонки дерутся из-за фантика. Осилила, конечно, Аза и стала разглаживать на остром колене помятую бумажку. Зара забилась в угол и метала в сестру стрелы ненависти из своих черных глаз. Глаза у сестер казались такими большими на худеньких лицах, будто маскарадные полумаски.
Если они и дальше будут выяснять отношения, к тому же ногтями, будет не здорово, обеспокоился Иван Сергеевич. Хозяин терпеть не может склок. Он хочет отдохнуть, разрядиться от своих неоглядных трудов. На износ работает, а как же иначе, раз он отвечает за все ключевые проблемы. Его сильной натуре требуется не расслабляющий отдых в кругу семьи, с дачным гамаком, безотвальным застольем, возней с внуками и пустой домашней болтовней, а горячая, потная любовная борьба. Тогда из него выходят шлаки усталости, он возвращает себе свежесть и способность дальше тянуть непомерный воз. Смогут ли цыганки потрафить Хозяину? Вообще это не его забота. Выбор, как всегда, произвел сам Хозяин, не доверявший чужому вкусу. Как мог он напасть на этих чернявок, что ему было делать в Коптеве? Неисповедимы пути!.. Но ведь был, и видел, и запомнил, и точные указания дал. А не случилось ли промашки: что, если он взял не тех девчонок? Ведь Хозяин сказал, что они играют в классы, а эти — в скакалку. Иван Сергеевич даже вспотел. Неужто обмишулился? Он ведь сроду не имел дела с детворой, к тому же цыганского звания. Чепуха, зря он тревожится. Никакой ошибки нет. Он увидел этих девочек глазами Хозяина и угадал ту потайную притягательность, какой не ощущал собственным сознанием. Ведь за эту способность перевоплощаться в Хозяина и приблизили его, сделали поверенным самых тонких интимных дел. Он ни разу не подвел Хозяина, а главное, не подвел самого себя. Порой ему следовало отыскать тот или иной объект по столь обрывочным, смутным данным — какие-то промельки сквозь толстые линзы на близоруких глазах Хозяина, к тому же из мчащейся по осевой машины, — что это казалось физически невозможным, а он находил. И Хозяин не считал это чудом — только так надо было служить ему. Иван Сергеевич понимал, что Хозяин мерит людей по себе. Но как можно с ним тягаться? Он по всем статьям первый: по своему положению возле Сталина, по влиянию на партию, по работоспособности, по разносторонним дарованиям, по уму и памяти, по власти над окружающими, по мужской силе и неутомимости, по знанию людей и успеху у женщин, даже по умению носить шляпу, кто еще может так элегантно и низко надвинуть ее на лоб, что лица не углядеть, а ему все видно, как из укрытия. На его крутой волосатой груди можно грецкие орехи колоть, а заросшие рыжеватым пухом пальцы легко сгибают медный пятак.
Иван Сергеевич изо всех сил тянулся за Хозяином, прекрасно сознавая, как он мал и ничтожен рядом с ним. Но, взяв себе высокий образец, он сумел многого добиться. Доставляя Хозяину его подруг, он никогда не прибегал к угрозам, ни тем паче к насилию, только ласковый напор. То было правило самого Хозяина, который, в отличие от иных своих коллег-женолюбов, презирал грубые силовые методы. Аббакумов, скажем, может избить, даже искалечить, не говоря уже о том, что, хороня концы в воду, отправляет своих недолгих наложниц в места не столь отдаленные. Ни одна из подруг Хозяина не только не пострадала, но почти все были награждены. Без материальных знаков благодарности оставались лишь те, кто видел высшую награду в самой близости с таким человеком, как Хозяин, и к тому же ни в чем не нуждался. Женщины любили его за нежность и страсть, любили его хриплый, волнующий голос, его близорукий тяжелый взгляд, жесткое тело и неутомимость. Но Хозяину нравилось одаривать тех, кто доставлял ему радость и утешение. Он и квартиры однокомнатные преподносил, а если ребеночек находился, то и двухкомнатные, и драгоценностями одаривал, почетные звания давал, Сталинские премии, ордена. Других отправлял в заграничные командировки вместе с мужьями, последних продвигал по служебной лестнице. К мужьям он был рыцарственно щедр. Сколько новых академиков и членкоров возникло, народных артистов СССР, депутатов Верховного Совета, членов ЦК!
Правда, был один печальный случай, когда женщина, прекрасная, удивительная женщина, лучшая из всех, что переступали порог уютного дома по Вспольной улице, тяжело пострадала, но тому были особые причины, а исключение лишь подтверждает правило.
Иван Сергеевич, пронизанный мощными токами Хозяина, его желаниями, интересами, вожделениями, всегда находил тот единственно правильный тон, тот способ поведения, что действовали безотказно. Где-то требовалась полная откровенность, чуть ли не с выдвижением условий, конечно, не впрямую, а в намеках, где-то — покров тайны, едва приоткрытой, чтобы снять испуг и повысить любопытство, где-то надо было вложить в уговоры страсть — тень той страсти, которую испытывал Хозяин, где-то — тон доброго совета, а порой, чего греха таить, не обходилось без сладкой лжи, того возвышающего обмана, что дороже тьмы низких истин. Ивану Сергеевичу приходилось надевать и плутоватую маску Лепорелло, и плащ романтика Сирано де Бержерака, завоевавшего для друга возлюбленную пером и словом. Иван Сергеевич умел быть красноречивым, как носатый мушкетер, но главное его оружие — способность внушать самым разным женщинам чувство безграничного доверия. И странно, что при этом ни одна из них не проявила даже мимолетного интереса к личности посланца любви, обладавшего несомненной мужской привлекательностью. Возможно, они чувствовали, что это всего-навсего пробник, а настоящий жеребец бьет копытом в царских конюшнях. В данном же случае трудность была одна: не ошибиться в выборе среди туземок Коптева, остальное получится само собой. И все же надо держать ухо востро, чтобы не пробудить цыганской подозрительности. А для этого — не выходить из роли славного, бесхитростного дядечки, эдакого доброго волшебника с мешком, набитым шоколадом. Просьба дать рубль немного сбила его с толку, — слишком прагматично для простодушных сладкоежек. А может, рубль — какой-то цыганский символ, вроде откупа? Стоило дать им этот несчастный рубль, а не затыкать рот «Мишками». Ладно, все это поправимо…
Сейчас они вели себя как обычные дети, которым редко выпадает счастье прогулки в автомобиле: глазели в окошки, то в свое, то в чужое, переговаривались, хихикали, вскрикивали, смеялись, кого-то передразнивали; порой вспыхивали мгновенные ссоры, они шипели, как ядовитые змеи, и вцеплялись друг дружке в косы. После этого Зара недолгое время куксилась, даже стонала, а победительница Аза мстительно приговаривала: «Что, получила?..» Затем вновь наступал лад и мир.
Они приближались к центру, Иван Сергеевич стал давать пояснения, как заправский экскурсовод. Вот там, впереди, Кремль, знаете? Знаем, на папиросах видели. А это Университет, здесь студенты учатся. Никакого отклика. Так же безразлично были восприняты Большой и Малый театры, «Метрополь», несколько оживил их ЦУМ, бывший Мюр-Мерилиз, о нем девочки слышали.
Иван Сергеевич призадумался. Везти их к месту назначения рановато, они еще не были подготовлены, кипели, как суп, возбужденные уличной жизнью. Переключить их на тихий, сосредоточенный интерес к достопримечательностям Москвы не удалось. Волновали прохожие, автомобили, троллейбусы, лоточники (уже было куплено по палочке эскимо), продавцы воздушных шаров (и по шарику они получили, и даже успели дважды обменяться, после чего Аза свой шарик выпустила в окошко, а Зара случайно проколола), витрины с манекенами, очереди, разные мелкие происшествия: милиционер освистал нарушителя, кто-то за кем-то погнался, пьяный наскочил на фонарный столб, кошка пыталась сцапать голубя, сорвалась троллейбусная дуга, метнув ослепительную молнию, крошечная, безносая собачка, прижимаясь к ногам хозяйки, яростно облаивала громадного равнодушного дога. Эта мельтешня возбуждала без утоления. Надо было нагрузить им душу, чтобы перевести в более спокойный регистр.
Выехав на Бульварное кольцо, он тихо повел машину в направлении Цветного бульвара.
— Девочки, милые, чего бы вам хотелось еще увидеть?
Они молчали, глядя на него огромными черными озадаченными глазами, потом Аза выпалила:
— Коней!
— Ага, — подтвердила Зара. — Лошадок.
— Каких лошадок? — растерялся Иван Сергеевич.
— Хороших. Вороных. Горячих, — сказала Аза.
И вдруг Зара вырвалась из сестриных тенет.
— И чтоб звездочка на лбу!
Цыгане — завзятые лошадники, вспомнил Иван Сергеевич. Но девочки выросли среди оседлых ремесленников, сроду не ходивших с табором, не торговавших конями на ярмарке. Откуда может быть такая тяга к лошадям? Голос крови? И тут он вспомнил одну трагикомическую историю, наделавшую много шума в Москве. Артист театра «Ромэн» Яниковский, брат премьерши этого же театра, человек в годах, спокойного нрава и хорошей репутации, угнал коней с ипподрома. И проделал эту дикую, дерзкую, заранее обреченную на провал операцию с невероятной ловкостью и сноровкой, словно всю жизнь был конокрадом. Отбив косяк, он не пытался его скрыть, тем паче продать, просто скакал в никуда во главе своего дивного табуна и горланил песни. При аресте не сопротивлялся, а на суде с мечтательной улыбкой выслушал приговор: десять лет лишения свободы. Перестарались, конечно, искалечили мужику жизнь за ребяческую выходку. Ладно, где лошадей раздобыть? Вроде бы на сельскохозяйственной выставке был конский павильон.
