Нестор Камачо – помните такого? – испаряется, растворяется, рассыпается на части – мясо отходит от костей, – превращаясь в желе с бьющимся сердцем, возвращаясь в первичный бульон.
Раньше он и представить не мог, как это – ни к чему не принадлежать. Да и кто бы мог? До того самого момента, сразу после полуночи, когда он вышел из раздевалки в гавани морского патруля и двинулся к стоянке.
– Констебль Камачо!
…А теперь ему еще и мерещится. В этот полуночный час тут не может быть никого, кроме копов, выходящих с дежурства, а ни один коп не станет его звать «констеблем», кроме как в шутку. Один среди этой слишком жаркой, слишком липкой, слишком волглой, слишком потной, слишком черной туманной сентябрьской ночи в Майами… представлял ли он прежде хоть отдаленно, каково оно, отчаяние? Он не намерен обманываться по поводу событий последних суток.
Ровно двадцать четыре часа назад он выходил отсюда же, из гавани, паря на рукоплесканиях товарищей-полисменов, изумленно сознавая, что весь город – весь город! – видел по телевизору, как он – он! Нестор Камачо! – спас несчастного беднягу, загнанного ужасом на верхушку семидесятифутовой мачты и балансировавшего на краю смертельной бездны. Не больше чем через четверть часа он вошел к себе домой – и увидел, что отец дожидается в дверях, выставив пузо и скопив злобу, чтобы изгнать его из семьи… и из кубинского народа заодно. Все это так кошмарно, что Нестор всю ночь ворочается без сна, а поднявшись утром, узнает, что испаноязычные издания и каналы – то есть, по сути, кубинские – говорят о его последних сутках то же самое: Нестор Камачо предал свою семью и кубинский народ. Отец не только считает его ничтожеством, но и делает вид, будто Нестор растаял в воздухе. Ведет себя так, будто вправду его не замечает. Кого? Кого – его, Нестора? А его тут больше нет. Соседи, люди, которых он знает практически всю жизнь, отвернулись от него, в буквальном смысле разворачиваются на сто восемьдесят градусов, показывая спины. Его последняя надежда, спасение, последняя привязка к жизни, которой он жил двадцать пять лет, иначе говоря всю жизнь, – это его подружка. Они виделись, встречались, что в наше время означает: вместе ложились в постель, и Нестор любил ее всем сердцем. И вот чуть больше восьми часов назад она появляется, прямо перед тем как ему уходить на дежурство… чтобы сообщить, что видится, встречается и, несомненно, делит постель с другим, и hasta la vista, мой дорогой, отправляйся в утиль.
И в довершение всего начинается дежурство, и товарищи-копы, что сутки назад толкались вокруг него, будто стайка чирлидеров, держатся… ну, не отчужденно, но сухо. Нет, никто не злословит. Никто не обращается с ним как с предателем. Незаметно, чтобы кто-то из них хотел взять назад добрые слова, сказанные Нестору вчера. Смущены, вот и все. За двадцать четыре часа испаноязычное радио, испаноязычное телевидение и испаноязычная газета «Эль Нуэво Эральд» излупцевали Нестора досиня, и даже самые добряки незаметно отводят взгляды.
Единственный, кто выказал хоть какое-то желание поговорить о вчерашней суматохе, был американо Лонни Кайт, товарищ по тому дежурству. Он отвел Нестора в сторону перед погрузкой в катер и сказал:
– Смотри на все это так, Нестор («Нестер»). Если бы этот уебок торчал на мачте где-то еще, практически хоть где, все сейчас говорили бы одно: «Этот малый Камачо – просто Тарзан, у него такие банки, каменная кладка». Тебе не повезло, что все случилось у эстакады на глазах толпы бездельников вечером в пятницу, в час пик. Повылазили из машин, выстроились вдоль моста и с лучших мест смотрели представление: вон кубинский беглец, отважный малыш, борется с тупоголовым копом. Они ж ни хера не знают. Если бы не эти невдалые мудаки, никто бы не вопил, размахивая трусами.
Лонни-американо хотел морально поддержать Нестора, но только усугубил его тоску. Даже американос все знают! Даже американос в курсе, что его забросали камнями.
Нестор надеялся, что во время дежурства что-нибудь случится, что-то серьезное, например столкновение судов – ведь столкновения, по большей части небольших яхт и катеров, происходят все время, – и работа отвлечет его внимание. Но нет, служба шла своим чередом… дрейфующие катерки с заглохшими моторами, кому-то показалось, будто он видел пловцов на судовом ходу… придурок на сигаретнице носился по бухте, закладывая виражи, чтобы раскачать на волне другие лодки… пьяная компания швыряла в воду с борта пустые бутылки и какой-то мусор… вот и весь вечерний улов, ничего серьезного, чтобы отвлечь Нестора от его горьких забот… И к моменту возвращения в гавань он уже складывал, складывал, складывал свои бедствия…
…И сейчас картина перед ним идеально отражает полученную сумму – отчаяние. Нестор подходит к стоянке. В этот полночный час по меньшей мере треть мест пустует. От тусклых фонарей почти никакого света. Они лишь создают жиденький искусственный сумрак. Еле различаются пальмы по периметру. Максимум, что видно, – плоские черные силуэты. А вот машины на стоянке кажутся даже не силуэтами, а какими-то слабыми мутными отсветами… там лобовое стекло, там полоска хромированного железа… там зеркало… там колесный диск… тусклые-тусклые блики тусклого-тусклого света… Для Нестора в его душевном состоянии это хуже, чем полная темнота… мусорный свет…
Нестор идет к своей машине… Зачем?.. Где он собирается провести эту ночь?
«Камаро» он может разглядеть лишь потому, что твердо помнит, где его оставил. Нестор идет к машине, механически повторяя привычный маршрут. Но что дальше? Нужно куда-то ехать, где можно растянуться и придавить как следует часиков на десять. Нестор не помнит, чтобы когда-то в жизни был таким усталым и вымотанным… выжженным, выжатым, опустошенным… и где же он примет этот исцеляющий сон? Весь вечер, как только наступало затишье в работе, он обзванивал друзей, спрашивая, нет ли где приземлиться, звонил всем, включая ребят, которых не видел со школы, и все ответы были примерно как у Хесуса Гонсало, Хесуса, лучшего приятеля по борцовской секции, который сказал:
– Эээ, ну… я, эээ… наверное, найдется, но, в смысле, ты сколько хочешь остаться, только эту ночь, верно? А то я сказал кузену Рамону, он из Нью-Джерси, и он сказал, что, может быть, завтра приедет, и я сказал ему…
И это друзья! Правда, последние три года друзья у него были в основном в форме, ведь только такой же коп, как ты, может понять, что у тебя на сердце, что тебе приходится делать и что тебя заботит. Ведь полицейские – избранные. Ты сталкиваешься с опасностями, которые твои прежние друзья не могут и представить. Они не понимают, каково это: командный взгляд, отдавать приказы обычным людям на улице… Но сейчас дело в другом: похоже, новости о вчерашнем случае, словно газ, окутали все кубинское сообщество. Ладно. Можно было спросить молодых копов на дежурстве. В последние полчаса в раздевалке для этого были все возможности… да и весь вечер… но Нестор не смог этого сделать! Ребята тоже вдохнули газ… Собственная семья выперла его из дому… Унизительно! Ехать в мотель? Для парня из Хайалии такой вариант просто немыслим. Отваливать деньги лишь за то, чтобы пролежать ночь в темноте? Спросить Кристи? Она-то на его стороне. Но сможет ли он ограничиться только спальным местом? Ладно, посмотрим… всегда ведь есть машина. Можно вырубиться в «камаро». Нестор пытается себе представить… Как вообще можно вытянуться в «камаро»? Если ты не ребенок и не циркач… Вторая подряд бессонная ночь – вот что ему светит.
Теперь я живу… на улице… Я ничей. И снова в его голове всплывает вопрос: а существую ли я? Первые несколько раз в этом вопросе Нестор чувствовал привкус жалости к самому себе. Следующие несколько раз – мрачного юмора. А теперь вот – паники. Я по привычке, выйдя с дежурства, иду к машине… и мне некуда на ней поехать! Нестор замирает как вкопанный. Ну скажи мне по правде… Существую ли я?
– Констебль Камачо! Эй! Я здесь! Констебль Камачо!
«Здесь» донеслось откуда-то со стоянки. Нестор всматривается в призрачный электросумрак впереди. Вдоль ряда машин к нему бежит высокий белый мужчина.
– Джон! ханх ханх ханх ханх ханх Смит! ханх ханх из «Геральд»! – выкрикивает он.
Не в лучшей форме, кто бы ты там ни был «ханх ханх ханх ханх»… так пыхтеть, пробежав трусцой от силы пятьдесят метров. Имя Нестор не узнал, но «из «Геральд» – это неплохо. Единственное издание, которое на его стороне, ну почти.
– Извините! – говорит высокий, приблизившись. – Я ханханхан-ханх не придумал, как еще вас найти!
Оказавшись с ним лицом к лицу, Нестор узнает: это репортер, который на пару с фотографом дожидался на пристани, когда они с сержантом и с Лонни Кайтом вернулись в гавань на патрульном катере. Даже если бы специально постарался, этот парень не мог бы выглядеть большим американо… длинный… мягкие светлые волосы, абсолютно прямые… острый нос…
