Он вновь открыл знакомый том, как возвращаются к себе после тяжелых испытаний. Быть может, «Комната мрачных тайн» подскажет ему решение?
В час ночи, когда он, затаив дыхание, напряженно следил за развитием событий в романе, когда до развязки оставалось полсотни страниц, Плиссон почувствовал, что в коридоре кто-то есть.
На сей раз он, ни секунды не колеблясь, погасил свет и нащупал под одеялом рукоятку ножа.
Несколько мгновений спустя дверная ручка медленно, миллиметр за миллиметром, повернулась.
Чужак пытался проникнуть в комнату.
С крайними предосторожностями, томительно медленно незнакомец открыл дверь. Когда он показался на пороге, сероватый свет из слухового окна в коридоре высветил лысую голову.
Морис затаил дыхание, притворно закрыл глаза, сквозь крошечную щель меж ресниц подглядывая за продвижением гиганта.
Тот подошел к кровати и протянул к Морису руку.
Он собирается задушить меня?
Зажав нож, Морис отбросил одеяло и с воплем ужаса вонзил нож в чужака, так что брызнула кровь.
Было необычно оживленно. В действительности подобные события нечасто случаются в ардешских деревнях, как правило абсолютно спокойных.
К полицейским машинам добавились автомобили мэра, местного депутата и ближайших соседей. Хотя вилла одиноко возвышалась над скалистой округой, сюда стеклись несколько десятков зевак, каким-то образом прознавших о случившемся.
Пришлось ограничить доступ к вилле с помощью символического ограждения из пластиковой ленты и выставить трех жандармов, чтобы охладить нездоровое любопытство.
Пока грузовая машина увозила труп, полицейские и представители мэрии недоверчиво поглядывали на грузную женщину, в десятый раз повторявшую свой рассказ, то и дело прерывавшийся икотой, всхлипами и сморканием.
— Прошу вас, позвольте войти сюда хотя бы моим подругам. Ах, вот они.
Грейс, Одри и София приблизились к Сильвии, чтобы поцеловать ее и утешить. Потом они расселись на соседних диванчиках.
Сильвия пояснила полицейским:
— Я сняла эту виллу благодаря им. Мы с ними познакомились этой зимой, когда лежали в больнице в отделении профессора Милло. Ах, господи боже, если бы я знала…
Специально для приятельниц она опять начала сначала:
— Не понимаю, как это случилось. В этом году Морис держался так любезно. Был куда покладистее, чем обычно. Проще. Мне кажется, он понял, что мне нужно оправиться от болезни, что мне пришлось пройти курс химиотерапии по поводу рака. Может, ему кто-то сказал об этом? Или же он догадался? Все последние дни он протягивал мне руку помощи, уверяя, что он любит меня такой, какая я есть, что не следует ничего скрывать от него. Правда, мне было нелегко заговорить об этом. Я так и не смирилась с тем, что после лечения у меня выпали волосы и пришлось скрыть лысину под париком. В первый вечер он увидел меня внизу, в пижаме, без парика, — я пыталась отыскать книжку, купленную в супермаркете, а она куда-то запропастилась. Вчера вечером, после того как мы выпили липовый чай, стоя у двери и желая ему спокойной ночи, я вдруг поняла, что эта треклятая книга лежит у него в комнате на кровати. И вот уже за полночь, а я все ворочаюсь с боку на бок и не могу заснуть — я скверно засыпаю, с тех пор как заболела, — я решила, что мне удастся, не потревожив Мориса, забрать книжку. Морис уже задремал. Чтобы не будить его, я двигалась потихоньку, стараясь не шуметь, но в тот момент, когда я протянула руку к книге, он вдруг набросился на меня. Я ощутила страшную боль, мелькнуло лезвие ножа, я закричала, оттолкнула его, он откинулся назад, ударился о стену и упал на бок, и вот тут — бах! — смертельный удар! Он стукнулся затылком о ночной столик! Упал замертво!
Рыдания возобновились.
Комиссар, недоверчиво хмыкнув, потер подбородок и принялся советоваться с командой. Объяснение случившегося казалось ему малоправдоподобным. Если этот мужчина не опасался нападения кузины, то зачем он держал при себе в постели нож?
Потом, несмотря на протесты женщин, поддерживавших приятельницу, он объявил Сильвии, что той будет предъявлено обвинение, поскольку не обнаружено никаких следов борьбы и к тому же она, по ее собственному признанию, является единственной наследницей жертвы. Надев на запястья наручники, ее увели в участок.
Комиссар без сопровождающих вновь поднялся на второй этаж; надев резиновые перчатки, он опустил в пластиковые пакеты две главные улики: громадный кухонный нож и книгу «Комната мрачных тайн» Криса Блэка. И то и другое было залито кровью.
Укладывая роман, он бегло прочел текст от издательства, проступавший под бурыми разводами на обороте книги, и, не сдержавшись, со вздохом пробормотал:
— Вот уж правда, бывают люди, охочие до скверного чтения…
Женщина с букетом
Пер. Елена Березина
На третьей платформе цюрихского вокзала каждый день, вот уже пятнадцать лет, стоит женщина с букетом в руке.
Сначала я думал, что мне показалось. Чтобы ее заметить, мне понадобилась не одна поездка к Эгону Амману, издателю моих переводов на немецкий, и не скоро я понял, что именно меня удивляет, — ведь эта немолодая дама выглядела такой нормальной, достойной и благородной, что на нее не обращали особого внимания. На ней был черный драповый английский костюм с длинной юбкой, туфли на низком каблуке и темные чулки; из кожаной сумки торчала ручка зонта, вырезанная в форме утиного клюва; узел волос удерживался на затылке перламутровой заколкой, а руки, обтянутые перчатками, сжимали скромный букет полевых цветов, большей частью оранжевых. Ничто не позволяло отнести ее к разряду сумасшедших или эксцентричных особ, и я считал наши встречи случайными.
Но как-то весной Улла, сотрудница Аммана, встречала меня у дверей вагона, и я кивнул ей на незнакомку.
— Мне показалось любопытным, что я часто вижу эту женщину. Какое совпадение! Она, верно, ждет моего двойника, кого-то, кто едет всегда тем же поездом и в то же время, что и я.
— Вовсе нет! — воскликнула Улла. — Она стоит на этом месте каждый день и высматривает.
— Кого?
— Кого-то, кто все не едет… потому что каждый вечер она уходит одна, а назавтра приходит снова.
— Неужели? И давно это началось?
— Я вижу ее лет пять, но однажды мы беседовали с начальником вокзала, так он заметил ее впервые лет пятнадцать назад!
— Невероятно! Улла, ты меня разыгрываешь!
Улла покраснела — от малейшего волнения она становится пунцовой, — что-то промямлила, смущенно засмеялась, покачала головой:
— Клянусь тебе, все именно так. Каждый день. Вот уже лет пятнадцать. Но в самом деле наверняка дольше, потому что каждый из нас долгие годы не замечал ее здесь… Да и первый, кто обратил на нее внимание, тоже не сразу… Ты, например, ездишь в Цюрих три года, а заговорил о ней только сегодня. Она ждет, возможно, лет двадцать или тридцать… Кто бы ее ни спрашивал, она никогда не отвечала, кого она ждет.
— Она права, — заключил я, — кто же может ответить на такой вопрос?
Мы оставили эту тему — у нас начиналась встреча с прессой.
И я не думал о женщине с букетом до моего следующего приезда. Но как только громкоговорители объявили «Цюрих», я вспомнил про нее и спросил себя: неужели и на этот раз снова…
Она была на своем обычном посту, на третьей платформе.
Я разглядывал ее. Светлые глаза, почти цвета ртути — исчезающе светлые. Бледная, чистая кожа, изборожденная резкими отметинами времени. Сухое, энергичное тело, бывшее когда-то полным жизни и сильным. Начальник вокзала обменялся с ней парой фраз, она кивнула ему, любезно улыбнулась, затем невозмутимо продолжила наблюдать за путями. Мне удалось подметить лишь одну странность: она приносила с собой складное холщовое кресло. Но может, это всего лишь проявление практичности?
Я дождался трамвая и, едва войдя в издательство Аммана, решительно приступил к расследованию.
— Улла, умоляю тебя, я должен больше узнать про женщину с букетом.
Ее щеки стали малиновыми.
— Я была уверена, что ты спросишь о ней, и постаралась кое-что разведать. Я сходила на вокзал поболтать с персоналом, и теперь мы закадычные друзья со служащим камеры хранения.
Зная за Уллой умение внушить симпатию, я не сомневался, что она вытянула из нового знакомого максимум подробностей. Внезапная вспышка властности, приправленная острым взглядом, сверлящим собеседника, — и тут же Улла разрушает свою резкость столь же неожиданным всплеском юмора и доброго веселья. Если она легко сходится со всеми, то лишь потому, что ей не удается скрыть свою доброжелательность — и любопытство — ко всему на свете.
— Женщина с букетом вовсе не бродяжка, пусть она и проводит на вокзале дни напролет. Она живет в солидном доме на бульваре, живет одна, и ей помогает по хозяйству турчанка лет пятидесяти. Зовут женщину госпожа Штейнмец.
