– Он действительно поехал в Даллас, – заявил Мэнесс, – и обогнал этого полковника, но не на "Бесподобной" 1920 года. Это была модель 1902 года. Ты не мог бы проверить этот факт? Хотелось бы, чтобы все было максимально точным.
Я выразил восхищение его трудолюбием и упорством его подчиненных, но перепроверку отмел, как несущественную.
– Пусть будет 1902 год. Возможно, это была всего лишь опечатка.
* * *
Мы решили поставить Ховарда в унизительное и комическое положение. Действо должно было произойти в спортивном зале Санта-Моники. Нечто подобное случилось с Диком во время Великого отключения[18] в ноябре 1965 года.
Когда свет вырубился по всему северо-востоку Соединенных Штатов, Дик находился в раздевалке гимнастического зала Шелтон-Тауэрс, в центре Нью-Йорка, как раз натягивая шорты и кроссовки. К тому времени как он сумел нащупать свою уличную одежду и по пути пересчитать лбом все окрестные шкафчики, прибыл служащий с фонарем и повел его в приемную, где мой коллега провел следующие несколько часов, пытаясь понять, что же произошло с остальным миром. В какой-то момент к нему присоединился приятный на вид веснушчатый молодой парень, который представился как Билли. Все его лицо блестело от пота.
– А что случилось? – спросил Дик своего собеседника. – Души тоже сломались?
– Туда я не сунусь и за миллион долларов! – воскликнул Билли и выдавил из себя неуверенный смешок.
Он тоже был в раздевалке, когда отключили свет. Не придумав ничего лучшего, голый, он направился в душ, но остановился у двери, перепуганный криками и мерзким хихиканьем, доносившимися оттуда. Билли повернулся, и тут его схватила чья-то рука и потянула внутрь, но он вырвался и убежал.
– Там как будто демоны поселились, – переживал Билли. – Ужас какой! Представь, если уронишь там мыло. Нагнешься подобрать его – и можешь жизнью поплатиться. Тебе будет стоить жизни нагнуться и подобрать его.
– Задницей поплатиться, ты хотел сказать.
– Замечательно, – произнес я, когда Дик закончил свою историю. – Мы это запишем, а ты будешь играть Ховарда. Сделаем этого парня реальным.
* * *
У нас быстро установился распорядок работы. Когда бы Дик ни лег спать накануне, он вставал в шесть часов утра, чтобы после завтрака уже отправиться в студию на Лос-Молинос и начать переводить на бумагу наши беседы за предыдущий день.
Наш сосед, немецкий гомосексуалист по имени Гундель, однажды подловил меня около кактусов, растущих недалеко от студии.
– Я не могу спать, – пожаловался он. – Постоянно слышу, как вы с вашим другом беспрестанно говорите, начиная с самого утра и кончая глубокой ночью.
Я извинился:
– Думаю, мы действительно слишком много болтаем.
Пришлось предупредить Дика и предложить ему проводить утренние часы до моего приезда за чтением материалов, с которыми по плану предстояло работать. Но после этого разговора каждый раз, когда я приходил в студию, мой друг крайне халатно подходил к возложенным на него обязанностям. В конце концов он признался, что нашел в дальнем углу книжных полок маленькую подборку изданий по рынку ценных бумаг и все время проводил, разбираясь в фольклоре "медведей" и "быков"[19]. С того самого апрельского дня, когда я помог Дику открыть счет в «Меррил Линч», игра на бирже стала его навязчивой идеей. По его собственным словам, в мозгу несчастной жертвы рынка ценных бумаг постоянно бушевал вихрь котировок, индексов Доу-Джонса и огромного количества взаимоисключающих правил покупки и продажи. "Постоянно мечтаю о графиках в три пика[20], о косых графиках и графиках в форме опрокинутых "V"", – пожаловался он мне. По мере того как лето подходило к концу, Дик стал для Джи-нетт причиной безмерной тоски и беспокойства. За завтраком он с мрачным видом заявлял, что линия роста и падения[21] отстает от акций промышленных компаний, а за обедом мог ни к селу ни к городу возопить, что проиграл пару сотен на акциях «Тексас галф», но зато, скорее всего, погасит эту разницу на «Сони».
– Придурок, – с большим апломбом объявил я ему однажды; вот уж воистину слепой ведет слепого. – На рынке ценных бумаг есть два основных правила. Первое: урезай потери и позволяй доходам действовать свободнее. Второе: никогда не говори жене о том, что делаешь.
Но, вообще, посторонние дела редко нас отвлекали и мы активно работали весь знойный июль, плавно перешедший в еще более знойный август. К полудню Дик уже был как выжатый лимон: он падал в большое зеленое мягкое кресло, веки его начинали закрываться, а вскоре раздавался тихий храп, пока я не толкал его в плечо и не отправлял домой. Мой друг уезжал за холмы в свою квартиру на Фигерет, оставляя меня записывать на бумагу наши разговоры. После обеда они с Джинетт собирали в корзинку полотенца, акваланги и игрушки Рафаэля, загружались в машину и ехали в Лас-Салинас, на место древнего карьера по добыче соли, где располагался один из немногих не загаженных туристами пляжей острова.
Недски, Барни и Джош – мой старший сын, приехавший из Англии на каникулы, – часто бывали там, нередко в сопровождении жизнерадостной австралийской девушки, которую моя жена нашла по обмену, а иногда к ним присоединялась и сама Эдит. Дик с семьей обычно отправлялись на свое излюбленное местечко дальше по пляжу, рядом с французской закусочной в таитянском стиле. Я приезжал примерно в пять, недолго играл с детьми на мелководье, а потом мы с Диком уплывали подальше от родительских обязанностей и женских криков. Под чистым синим небом наши выступающие над водой головы походили на подпрыгивающие поплавки, мятущиеся на сияющей глади Средиземного моря.
– Завтра начнем с "РКО Пикчерз". Просмотри все материалы по актрисам и прочитай книги об "охоте на ведьм" в Голливуде.
– Как мы решим с Джейн Рассел? Он переспал с ней или нет?
– Нет. Она еще в планах.
– Послушай, я прочитал те материалы, которые добавил по "Транс уорлд эйрлайнз", и ни черта там не понял. Если речь шла всего лишь о сорока миллионах долларов, зачем он позволил назначить поверенного на свои фонды? Почему...
И так далее все лето, пока дети плескались на мелководье и ждали нас, чтобы мы помогли им построить песочные замки. В августе приехала Нина и облюбовала себе местечко по другую сторону закусочной, где регулярно появлялась в белом купальнике, прожарив себя до хрустящей корочки под нещадно палящим солнцем. Иногда если я ненароком заходил по кромке берега туда, где она лежала на пляжном полотенце, то краем глаза ловил взгляд Дика, его встревоженную улыбку и покачивание головой в шутливом порицании.
– Берегись, парень, – предупредил он. – Опасная игра. Можешь вляпаться в очень серьезные неприятности.
А я смеялся.
* * *
– У Ховарда должен быть юношеский гомосексуальный опыт, – решил я.
– Ты хочешь сказать, он – голубой? – удивился Дик. – Ты никогда об этом не говорил.
– Разумеется, нет. Он абсолютно нормальный. Любит женщин. Но вокруг него постоянно ходят слухи – этот парень-де голубой, – и мы должны положить им конец. Так что надо сделать так, как будто на него в молодости кто-то напал. Как раз когда Ховард приехал в Голливуд. В общем, он отогнал насильника, и с тех пор любые подобные сцены переполняют его подлинным отвращением.
– Неплохая идея. Он едет где-нибудь по центру Лос-Анджелеса, случайно машет молодому морячку...
– Нет-нет. Нужно взять актера, кого-нибудь известного. Надо извлечь из эпизода выгоду.
– Джон Уэйн.
– Ну, не настолько уж. Будь посерьезнее, – возмутился я. – Нужен актер, известный в тридцатых годах, голубой и уже мертвый.
– Рамон Наварро, – незамедлительно предложил Дик; у моего коллеги просто энциклопедическая память, переполненная именами, датами, фактами и слухами. – Его убили несколько месяцев назад в Голливуде: какой-то мальчишка, которого он, по слухам, снял, то ли зарезал его, то ли забил до смерти.
Так что это был Рамон Наварро, и именно ему Ховард врезал в челюсть в туалете дома Мэри Пикфорд на одной голливудской вечеринке, когда Наварро сделал недвусмысленное движение в сторону расстегнутой ширинки Хьюза. Нашим боевым кличем в минуты нерешительности всегда было правило "клевещи на мертвых". Они ведь не могут подать иск. Когда нам понадобилась актриса для компании Ховарду и покойному Эрролу Флинну на шхуне, затерянной где-то в Калифорнийском заливе, то мы выбрали уже умершую к нынешнему времени Энн Шеридан. Когда нам понадобилась женщина, переспавшая с пьяным Хьюзом после его авиакатастрофы на Ф-11 в 1946 году, то это была усопшая Линда Дарнелл. В некоторых случаях мы намеренно и вопиюще клеветали на живых, но это было в эпизодах, не представлявших особой важности, сделанных специально на выброс; мы знали, что издательские адвокаты изымут их из финальной версии текста. В конце концов, им тоже нужно было зарабатывать.
