— Ну, че, как, какие дела-то тут? — спросил Леша.
— Там бронницкие лосили, нащупили воронку, копнули — наши, хабар в хорошем сохране, черепа отдельно лежат, видать, черные воронку бомбанули. Кораблев сказал, завтра мы на нее идем, потому что сегодня у нас всё по нулям, весь день лосили, одно железо, — сказал дежурный.
В этот момент Леша подошел ближе и понял, что это Сюэли. Сказать, что он обалдел, — значит не сказать ничего. Сюэли как-то произнес это все без малейшего акцента.
Вечером в палатке Сюэли сказал:
— Знаете, ребята, так странно: надо возвращаться уже скоро, дел по горло, но вот я с Серегой договорился заскочить к нему в Тихвин, вроде какое-то продолжение экспедиции, и как-то я не мыслю себе ее окончания, иногда такое чувство — просто вот невозможно, абсолютно невозможно уехать.
— А залипнуть в поиске очень легко, — засмеялся Леша.
— Ваш покорный слуга в девяносто третьем году именно таким вот образом вылетел из института, — сообщил из темноты Санек. — После майской экспедиции во Ржеве «че-то вдруг накатило» съездить еще и в Тихвин, потом, уже в августе, — снова во Ржев, тут незаметно как-то сентябрь… а ну его, институт этот, рвану-ка я еще в Тихвин, ребята из отряда, с которыми весной копал, позвали к себе, потом в Ошту — там недалеко, всего верст двести, а потом в Подольский архив на три недели, а там и 9 декабря — день освобождения Тихвина, подъем времянок и большое захоронение… Декан не понял… Зато ротный понял.
— Поиск затягивает. Отсюда очень трудно возвращаться, нужно что-то очень значимое там, куда уезжаешь: любимая работа, семья… Иначе просто нет мотивации прерывать свою жизнь в поиске. Жизнь — она тут, а между экспедициями — накопление ресурса для следующих выездов. Но у тебя правда до фигища дел в Москве. Так что не волнуйся — вернешься. Я тебя сам за шкирку отсюда уволоку, — пообещал Леша.
Потом было девятое, и захоронение бойцов, и Череповец устроил роскошное фаер-шоу с тамтам-сопровождением, и так завершилась в тот год Вахта Памяти. А потом в жизни у Сюэли случился первый опыт чудного запоя в обществе друзей-поисковиков.
Когда Сюэли открыл глаза, он совершенно ничего не помнил. Ощущения во всем теле были очень странные. Снаружи, у входа в палатку, стоял Саня.
— А… что произошло? — спросил Сюэли. Он чувствовал, что ответ едва ли его обрадует.
— Ничего. Приобщился маненько к русским традициям, — сказал Саня.
— Э? — только и сказал Сюэли. И голос был какой-то чужой, ненормальный, да и голова была как бы отдельно.
— Ну, сын там у одного из наших родился, потом — начало отпуска… Отметили слегка.
— А какое сегодня число?
— Первое. Июня.
Сюэли, с огромным трудом уже вставший на четвереньки и закрепившийся в этом положении, мгновенно снова потерял это преимущество.
— Ну, а чего? Печень здоровая — три недели выдержал.
— А где Леша?
— Так Леша в Москву уехал… неделю назад. Он должен был там играть какого-то… орка, гоблина… а, скинхеда… типа предводителя скинхедов, вспомнил, в спектакле. Он и уехал.
Сюэли застонал. Постепенно он начал понимать, что двадцать пятого числа был капустник и он не вернулся к спектаклю.
— А почему Леша меня не… не забрал с собой?
— Он тебя разыскал тогда, перед отъездом. Что было, кстати, непросто, потому что ты был в деревне, в хрен знает какой. Но ты вообще никакой был в тот момент. Вообще без чувств. Ну, Леша сказал, что все ерунда и он поедет без тебя. Ну, какая разница, сколько там этих орков. Одним орком больше, одним меньше… не переживай ты так.
— Я должен был играть… главного положительного героя, — с трудом выдавил Сюэли. Масштаб бедствия потихоньку начинал разворачиваться у него в уме.
— Ну, вот что, главный положительный герой: ты спокойненько доползи сейчас до умывальника и умойся.
— Не-не-не, мне надо звонить. Мне срочно надо позвонить. Как вообще со мной могло это случиться?
— Это бывает… Потом, после бала, конечно, тяжко… Но в процессе ощущение времени летит на хрен. Вот так скажет кто-нибудь: «А давай еще к одному корешу забредем!» — минус сутки из жизни… Потом: «Сын родился! Пьем!» — еще дня три-четыре. Потом — «Тяжко-то как! Пивасика бы…» — ну, и еще дня два… Трезвак — выкуп — «за свободу!» — еще два дня…
Сюэли очень внимательно выслушал эту сводку с полей сражений. Ей, судя по всему, предстояло заменить его собственную память, потому что сам он не помнил ни-че-го, ну вот ничего совсем.
— Да, я давно хотел тебе сказать. Не расстраивайся, что у тебя на куртке написано «Космические пришельцы» и «Stargate Atlantis». Бывают надписи ну просто намного хуже.
— Да, я вообще… эпически крут, — Сюэли употреблял это выражение в том виде, в каком в свое время воспринял его на слух. — А… постой! А Серега Малышев… из Тихвина?
— Серега не уехал. Ждет тебя. Без тебя не уедет, обещал.
От Казани Сюэли позвонил в Москву Ди. Насилу он с пятого раза попал трясущимися пальцами по кнопкам.
— Ди, слушай, извини меня, я… подонок.
— Отчего же? Все хорошо, — защебетал в трубку Ди.
— Как хорошо? Я сорвал спектакль!
— Ну-ну-ну. Студента Чжана чудно сыграл Чжэн Юй. Он прирожденный чжэнмо, — Ди назвал амплуа главного положительного героя в юаньской драме. — Все получилось как нельзя лучше.
— Я что, никого не подвел?
— Видишь ли, Леша, прежде чем выехать из Любани, позвонил мне и спросил: нужен ли ты в Москве в виде трупа? Сказал: если сильно нужен, привезу. Я разрешил оставить этот предмет там, где он лежит. Чжэн Юй справлялся блестяще. Публика, знаешь, пришла в чистый восторг. Есть гораздо более актуальный вопрос: как твой поиск? Ты узнал что-нибудь?
— Ну, есть тут одна зацепка, единственная. Я опросил всех, кого мог, и… одна лишь есть ниточка. Она ведет в Тихвин, это здесь близко.
— О! Я чувствую, что это прорыв, — тоном прорицателя сказал Ди, и связь прервалась.
— Прорыв, да, блин… в канализации, — пасмурно сказал Сюэли и пошел умываться.
— Почему у меня так ужасно болит спина? — спросил он у Сани, умываясь.
— Дело в том, что существует такая игра в слона, — отвечал Саня с мефистофельским выражением лица, — Сильно любимая поисковиками…
— Не надо, — быстро и сдавленно сказал Сюэли. Он вдруг все вспомнил.
— Собственно, в Тихвин ехать — полчаса на мотовозе, — сказал Сюэли Серега, помогая собрать вещи. — Мне Леша тут рассказал про твои мытарства, про театр теней какой-то замороченный и как дед твой пропал в сорок четвертом — короче, чем сможем, поможем.
Мотовоз оказался таким маневровым локомотивчиком, который ходил по трассе Тихвин-Будогощь с парой убитых в хлам когда-то пассажирских вагончиков и останавливался в любой точке по крику пассажира: «Шеф, стой вон у той елки!».
— Так-то в принципе Тихвинский монастырь и сам город — с XV века. То есть он старинный, просто очень войной покоцанный, — рассказывал Серега. — Хотя вообще для Китая — город XV века — это, наверное, ржачка? Смешно звучит, да?
— Нет ну почему же? Это… бывает, — вежливо сказал Сюэли. — Например, вот на этом месте до XV века было море… Потом море отступило, обнажилась прибрежная полоса. И в этом месте возник город, как раз с XV века. Потому что раньше было невозможно.
— Нда. Понял, нам на аспект древности лучше не напирать, — рассмеялся Серега. — Вообще-то Тихвин — это два города. Старый город — за речкой Тихвинкой, он на холмах, весь в зелени и без асфальта. Вот туда мы с тобой сейчас забуримся. Там на окраине — Фишова гора, на ее склоне — братское кладбище. Оттуда вид — до горизонта непролазные леса… На склонах Фишовой горы — бетонные немецкие ДОТы овощехранилищами работают. Между старым и новым городом как раз — монастырь Тихвинской Богоматери. На острове между речкой и каналом. Озерцо там искусственное небольшое, и посреди него — островок с монастырем. Вокруг монастыря — газончики, хорошие такие газончики, и я в этих газончиках лично обрывки наших противогазов находил. Прямо в черте города, в центре. А на другом берегу — новый город. Такие белоснежные кубики, знаешь, улицы квадратно-гнездовые. Там даже названий улиц нет: номер микрорайона, номер дома и все. А, ну, и пусть тебя не вводит в заблуждение название «старый город» — он все равно послевоенный. От довоенного остался один каменный дом.
— Один дом?
— Да. Ну, и плюс монастырь, естественно. С Тихвином вообще все интересно. Во всех энциклопедиях про войну, если ты посмотришь, в качестве даты его оккупации немцами значится 8 ноября 1941 года. Но это неправда. На самом деле немцы прорвались туда вечером седьмого. Потому что у наших, прикинь, был праздник с банкетом. Партхоз-верхушка и приглашенные командиры частей, которые город защищали, собрались в Горклубе на торжественный вечер. Обсуждали перспективы обороны прифронтового города. Надо сказать, его перед этим довольно успешно обороняли где-то с неделю. И в этот момент немцев в обход наших позиций провел предатель из местных. Прямо к городу. Когда после банкета наше начальство стало расползаться из Горклуба, прямо на площадь перед ним выехали немецкие БТРы с мотопехотой… Партхоз-актив удирал по склонам Фишовой Горы в одних подштанниках. А потом уже город штурмовали месяц и взяли его только девятого декабря. Вот такие вот дела.
