Узость внимания, сосредоточенность, часто почти болезненная, на том, что я делаю в данный момент, конечно, никуда не делись. Просто мои сегодняшние дела более естественны для меня, мне с ними легче поладить. Я чувствую, они гораздо полней выражают то, что я хочу сказать. Я живу более цельной жизнью, чем раньше. Разве не к этому я стремился?
Я не могу сказать, что осознанно добивался этого. Думал о чем-то таком с детства, но эти мысли были расплывчаты и туманны, а действия без дальней цели, или плана. Теперь я осознаю, что одним из главных моих желаний всегда было "все в жизни объединить". Мое главное и, желательно, единственное, дело должно было захватывать и объединять как можно больше моих интересов, желаний, мыслей... Я хотел именно такой - цельной - видеть свою жизнь. Хотя, повторяю, я вряд ли мог внятно объяснить, какой - "такой"... - это мое желание едва пробивалось сквозь хаос поступков. Чаще всего я просто чувствовал недовольство собой, тоску, когда замечал, что мелочи жизни захватывают меня и несут в своем потоке. В отчаянии, не умея объединить, я отрезал "лишнее", оставляя только то, что мог удержать в том самом "пучке света", в сфере внимания, о которой здесь столько раз говорил.
У меня не было ясного представления о том, какой должна быть жизнь, но я чувствовал, какой она не должна быть: чтобы мысли о себе и мире отдельно, работа - что-то узкое, частное - сама по себе, личная жизнь - ей тоже какой-то уголок... Я так не мог. Разбросанная, раздерганная на куски жизнь казалась мне безрадостной, суетливой, пустой, даже страшной. И не потому, что я ничего не буду успевать, хотя и это важно, но главное, потому что я тогда не понимаю, зачем она, зачем усилия, зачем все... я теряю смысл, ориентиры, и я теряю интерес.
Я не умел ценить в жизни простое, ежедневное, будничное - дом, семью, небольшие заботы и хлопоты... они всегда раздражали меня или даже приводили в бешенство. "Зачем тебе семья?" - говорила моя первая жена, и была права. Это слово не нравится мне - какая-то "ячейка" общества". Как может быть "семь раз я"! . Мне нужны близкие, понимающие меня люди, несколько человек - и достаточно. У меня всегда было слишком мало того, что помогает заполнить "пустоты", которые возникают у самого творческого человека, когда он не может писать или рисовать. Когда я читал дневники Кафки, то чувствовал - это обо мне. Только он еще чувствительней, еще уязвимей, и потому жизнь для него - мучение, а для меня все-таки, все-таки - радость. Ему мучительно трудно было сосредоточиться, собрать свою волю, силы, а мне, наоборот, страшно тяжело было расслабиться и отвлечься: я всегда упрямо бился лбом об стенку, до изнеможения. Считал постыдным всякого рода отступления и "слабости".
4
Я начинал эту книгу с твердым убеждением в "непрерывности" своей личности на всех этапах жизни, какими бы противоречивыми они ни казались. Приближаясь к концу, я все больше убеждался в том, что и в жизни, несмотря на резкие повороты, "разрывов" не было. Общее не в том, что я делал, чувствовал, думал, а КАК это все происходило. Я так много говорил о свойствах своего внимания, о необходимости "отбрасывания", об отношении к прошлому, настоящему и будущему, что повторять это нет необходимости. Все это переходило из этапа в этап почти без изменений, независимо от того, чем я был увлечен. Всегда со мной были - моя узость и ограниченность, увлеченность, страсть, неумение "разумно строить будущее", постоянное внимание к себе, к тому, что делаешь, думаешь, чувствуешь сам, невозможность понять чужую точку зрения, нетерпение, нетерпимость и многое, многое другое... Так что "непрерывность пути", или проще - жизни, не вызывает у меня больше сомнений.
Что же касается резкости поворотов... Тоже ясно, что по-другому не могло быть. Преувеличения, усиления, скачки, взрывы - все это было естественным и нужным для меня. Только так могло идти мое развитие, при моих "данных", при моем способе жизни... Добавлю про фанатичный бескомпромиссный склад личности, да еще усиленный таким же бескомпромиссным воспитанием.
Оказалось, что я увлекался - наукой, женщинами, живописью, прозой одинаково. ОДИНАКОВО. Не вижу особых различий в том, как я это делал.
5
Я не фаталист и не верю в то, что именно такой путь был "предначертан" мне. Смешно говорить о "предназначенности". Я уже приводил пример с живописью - как начинал. Отойдем дальше, в юность. Не нахожу и признаков "такого пути" в том юнце, студенте. Я был способен только впитывать знания и укладывать их в систему. Тягомотина, серость жизни, мерзость больниц испугали меня. Я должен был из этого вылезти! Медицина оказалась не наукой о сокровенных тайнах человека, она была ремеслом - как сохранить тело и выжить. Полезное дело, но всю жизнь?.. Я хотел яркой, значительной жизни, с событиями каждый день, с борьбой за гигантские цели. Думаю, так размышляют многие подростки, но потом они взрослеют и приобретают вкус к более простым, доступным жизненным целям. Я остался подростком, в своей инфантильности. Мне понятно, почему так получилось: свойства личности плюс воспитание на идеальных примерах. Не вижу возможностей, способа что-либо ускорить в своем развитии, "спрямить", как я говорил,- "срезать угол, выломиться из стенки"... Не вижу. С одной стороны Случай, то есть, окружающая меня жизнь, с другой - свойства личности, и я иду по этому узкому коридору. Не "предначертанность", а отсутствие выбора: ни та ни другая стена не хотят потесниться, уступить... И этот коридор вел меня совсем не туда, где я оказался теперь! Я просто не мог тогда начать писать картины. Я не мог писать прозу. С чего бы это, с какой стати! Я не хотел! Иногда я думал о судьбе писателя, может, даже завидовал, но примерно так же, как мальчики завидуют летчикам или пожарным. Я читал много книг. И легко забыл о них, как только попал в сферу притяжения точного знания. Я любил писать слова, свой дневник - и также легко забыл о нем. О живописи вообще речи быть не могло. Я был совершенно неразвит, чтобы воспринимать что-либо, кроме логического, умственного направления, оно вовсе не случайно первым выперло на свет. В Университете рядом работал Лотман, и я снисходительно относился к его ученикам, вечно болтающим бездельникам. Нет, тогда я не мог пойти по пути, на который попал через двадцать лет. Для этого мне нужно было проломить стену того коридора, о котором я говорил. Я не из тех, кто любит и умеет изменять условия своей жизни. Я должен был что-то изменить в себе. Несколько раз в жизни это у меня получалось. Это и есть критические точки жизни в истинном смысле. За ними следуют внешние изменения... А иногда и не следуют. История с Ренатой, любовь к Люде, споры с Колей Г. - они как бы растворились во мне, исчезли, а потом незаметно все подвинули, изменили, может, подготовили новый скачок?..
В промежутках между своими революциями, из-за жесткости, узости, неподвижности внимания, я оставлял себе мало выбора. И хватался за то, что попадалось мне, случайно оказывалось на расстоянии протянутой руки. А дальше уж, опять-таки в силу своего характера, вкладывал в эту случайность все, что имел.
6
Самый сложный вопрос, и спорный - "направленность" траектории. Я ставлю кавычки по вполне определенным причинам. Я не пытаюсь говорить о ЦЕЛИ ЖИЗНИ, которая бы маячила в конце, куда бы устремлялся весь путь. Меня интересует направленность в более простом смысле - как внутреннее свойство пути. Для меня важно узнать, существовала ли какая-то постоянная линия развития тех или иных черт, свойств личности, способностей... Изменения, сохраняющие свое направление от этапа к этапу. На первый взгляд, это вовсе не очевидно.
Ринувшись в науку, я многое отбросил, отрезал, забыл. Потом бросился в другую крайность, в которой не было ничего разумного и осмысленного. Я не выбирал, не рассуждал, а просто не мог сопротивляться своим влечениям. Иначе непонятно, отчего бы мне, вместо того, чтобы все ломать и крушить, не взять небольшой "тайм-аут" - отдохнуть, подумать о своих делах, принять решение, тихо, спокойно развестись с первой женой, побыть одному, поразмыслить о жизни, что-то разумное придумать с работой - дельное, жизненное... наконец, просто пожить! Отойти на время от непрерывного делания и достижения целей.
Это было не для меня! "Просто жить" я не мог ни минуты! Ужас, безделье, болото, мрак и позор! Бессмысленное копание в буднях! Мой страх и нетерпение не могли меня отпустить ни на шаг. Мне некуда было отступать. Во мне не было никакого ясного влечения, никакой другой идеи - я ничего другого не умел, не мог и не хотел. Поэтому я ринулся в самую простую, примитивную жизнь и сделал это с большим облегчением. Дальше? Понемногу стал уравновешенней - думать о жизни, наблюдать за разными людьми... Потом точно так же мгновенно все изменил, с такой же страстью ворвался в живопись. Прошло время, и я снова начал думать, сомневаться, и написал книгу, в которой рассчитывал многое самому себе объяснить.
