Кто за нами следит?
На некотором расстоянии я вижу женщину… Она стоит неестественно замерев, совсем одна и наблюдает за нами. Стоит, точно окаменев, туфли у нее на низких каблуках, темное пальто застегнуто под самое горло, вся очень подтянутая и элегантная. Ловлю себя на мысли, что я разочарована: она не так уж красива. Но вообще-то мне не разглядеть ее лица сквозь толпу, забившую холл. От присутствия этой женщины мне становится нехорошо. Я хочу показать ее отцу.
Но он, кажется, не замечает ее. Глаза его шарят по холлу, у него привычка разглядывать людей и всматриваться в каждого, кто входит, но на этой женщине его взгляд не задерживается.
Мы садимся в такси и уезжаем. Дорога от отеля до зала заседаний дает мне некоторую передышку. Время от времени отец о чем-нибудь меня спрашивает, словно боится потерять меня. Или просто поглаживает мою руку.
К нам устремляются фоторепортеры. Им нужен только мой отец, и они лавируют в толпе, чтобы в кадр не попали другие люди. Отец привык быть в центре внимания, он приветливо машет рукой, но не замедляет шаг. Ему некогда: он человек, которому всегда некогда и которого постоянно где-то ждут. Я окидываю взглядом тротуар, я ищу того, кто здесь за нами следит. Я почти уверена, что снова увижу эту женщину, только, конечно, ей не добраться сюда так быстро. Есть ли в этой толпе убийца, тот, который когда-нибудь выскочит вперед и убьет его? Даже на лице отца сквозь маску жизнерадостности проступает страх.
Он тоже ищет глазами убийцу.
На балконе возле меня садится один из его коллег. «Ваш отец удивительный человек», — сообщает он мне. Заседание начинается. Докладчики говорят очень долго. В зале не прекращается движение, входят и выходят зрители, адвокаты встают с мест и советуются друг с другом, члены комитета уходят и снова возвращаются. Я понимаю, что никто здесь не настроен ничего решать.
— Господин председатель, — говорит отец, лишь слегка приподнявшись со стула, — позволю себе не согласиться…
Я смотрю по сторонам и вижу ее. Она в самом конце зала. Она стоит одна, слушает, что говорит мой отец. Она замерла. Эта женщина — загадка моего рассказа! Я наблюдаю за ней: ее внимание поглощено только моим отцом.
Она глядит на него не отрываясь. В этом зале для нее больше никого не существует. Глаза у нее большие, с желтинкой, они ярко блестят.
«Ты очень меня ненавидишь?» — вот что он должен спросить у каждой из них.
В субботу и воскресенье мы кочуем с приема на прием. Отец очень красив, он взбудоражен успехом. Я сижу и слушаю, как он громко рассуждает об ужасной, невообразимой катастрофе, ждущей Соединенные Штаты. Я слушаю его друзей, они с ним согласны. «Все движется на огромных скоростях, курс сейчас меняется каждые пять-шесть лет, новые методы разрабатывают, пускают в ход и предают забвению… ничто не стоит на месте», — говорит он. Эти разговоры очень важны, они определяют положение в мире.
— А ты правда считаешь, что все так уж плохо? — спрашиваю я, когда мы остаемся вдвоем.
— Неужели ты слушала эту чепуху? — поддразнивает меня он.
Меня сажают в такси, меня высаживают из такси. Потолки в отеле очень высокие. В меню закусок, которые можно заказать в номер по телефону, читаю: порция хрустящего картофеля — один доллар. И все время тихо жужжит моторчик: специальная установка очищает воздух. Мы встречаемся в кафетерии и в конце концов выходим на улицу, но скоро снова садимся в такси. Один раз я случайно подняла голову и опять увидела ту женщину: мне не померещилось, это она. Она следила за нами. У нее под мышкой большая сумка.
— Там кто-то за нами…
— Что? — поворачивается ко мне отец.
— Там кто-то…
Но в это время таксист спрашивает, куда ехать, да и, если честно, мне нечего сказать.
Я молчу.
Вечер: нас проводят в гостиную, где очень много народа, квартира на самом верху небоскреба. Высоту ощущаешь физически: у всех какие-то вытянутые, зыбкие контуры, и кажется, что все ходят на цыпочках. Я внимательно наблюдаю за отцом: он стоит, окруженный людьми. Но здесь, в этой комнате, его ждет одна женщина, и когда он ее увидит, она посмотрит на него по-особенному. Они шагнут друг к другу, и взгляды их встретятся. Отец оживленно говорит, размахивая руками; задевает кого-то локтем, смеется и просит прощения.
Нахожу свободный стул и сажусь. Вечер тянется очень медленно. Я сижу одна, люди вокруг не обращают на меня внимания. Я спокойно сижу и жду. Отец иногда подходит ко мне, волосы у меня заплетены в косы, лицо по-девичьи целомудренно.
— Ты как, доченька, не скучаешь? — спрашивает он.
Женщин в этой комнате я расставила продуманно: одна здесь, одна там, одна в углу, одна приближается слева, одна уже рядом с ним, прижимается к нему, касается его руки — губки сердечком, трепетные ноздри.
Я подойду к отцу, я возьму его за руку и ласково скажу: Сейчас ты умрешь.
Мой взгляд неподвижен, глаза ничего не выражают, на лице заледенела улыбка, та самая, которую я переняла у других женщин.
Нет, я ничего не скажу. Я не стану ему говорить. Я молчу. Выстрел будет точным и насколько возможно бесшумным. Пуля вонзится ему в сердце из угла заполненной людьми комнаты.
Неплохой конец для рассказа.
Перевод А. Михалева
Эту девушку они встретили назавтра после приезда на озеро Бэйлис, вскоре после полудня: она быстро шла им навстречу, в сторону озера, и с нею огромный холеный серый пес. Девушка лет восемнадцати, высокая, почти одного роста со Скоттом; густые, необыкновенного цвета, словно темное золото, волосы распущены по плечам. А они шли в поселок купить газету и кое-что из продуктов. Это около мили ходу, и дул холодный северо-восточный ветер, но садиться в машину не хотелось; для того они сюда и приехали, чтобы побольше двигаться. Они увидели, как навстречу по затвердевшей от холода тропинке шагает эта девушка, и Эллен тотчас ощутила — в муже встрепенулось удивление, потом любопытство, и угадала с точностью до секунды: вот сейчас он приветственно поднимет руку в перчатке и поздоровается. Он человек замкнутый и как раз поэтому иногда в подобных случаях старается быть приветливым, заставляет себя держаться приветливо. Эллен знала, как он уязвим, и понадеялась, что девушка ему ответит.
Сначала она собиралась просто пройти мимо. Шла быстро, опустив глаза, сунув руки в карманы чересчур просторной шерстяной куртки, очень-очень одинокая, хоть рядом бежала собака. Но ей невозможно было их не заметить. Озеро Бэйлис в эти месяцы пустынно. Если не считать смотрителя, что живет в одном из домиков поменьше на другом берегу, кроме них троих, поблизости, вероятно, нет ни души. И вполне естественно Скотту при встрече с девушкой заговорить. Он поздоровался непринужденно, весело. Она подняла глаза, без улыбки взглянула на него, на Эллен, пробормотала несколько слов в ответ и пошла дальше. Но в неприветливости ее не обвинишь. Она постаралась, чтобы встреча вышла не слишком нелюбезной.
— Какая хорошенькая! — горячо сказала Эллен. — Но лицо незнакомое. Как ты думаешь, в чьем доме она живет?
— А по-моему, лицо знакомое, — сказал Скотт.
— Разве? Ты ее знаешь?
— Нет.
— Неужели она здесь одна? Я вчера никого не видела, и ни одной машины по соседству не было… Странно, если она живет здесь одна, правда?
Какие ярко-золотые у нее волосы; а глаза глубоко посажены, синие, в густых-густых ресницах, словно у ребенка. И взгляд как у ребенка — открытый, прямой, бесхитростный, но ускользающий, такой застенчивый, умный и милый, — подняла глаза и тотчас опустила, заметила было встречных и вмиг о них забыла.
— По-моему, лицо знакомое, — сказал Скотт. — Чья-нибудь дочка. Чья-то дочка выросла с тех пор, как мы в прошлый раз ее видели.
— Очень хорошенькая, — сказала Эллен.
Скотт промолчал.
Они приехали сюда накануне, в воскресенье: за четыреста миль, на северный полуостров штата, в озерный край. Дороги были почти пустынны. Долгая езда вымотала обоих, а когда добрались до своего домика, он показался каким-то убогим и словно бы меньше, чем помнилось, словно он был милее прошлым летом. Или позапрошлым? Они не были на озере Бэйлис уже полтора года. И не успели отворить дверь и войти, как Скотт сказал, что они сделали глупость.
— Не надо было сюда приезжать. Тут все не так. Ощущение не то.
— Но мы думали…
— Ничего я не думал. Не я это затеял. Это ты настояла.
— Но…
— Тут как в холодильнике, — голос Скотта зазвучал сварливо. — Что нам делать, пока этот домишко прогреется? На это уйдут часы…
— Можно посидеть в машине.
— В машине! Так и задохнуться недолго…
— Можно объехать вокруг озера. Или поедем обратно в поселок и на время остановимся где-нибудь… в гостинице или в трактире…
