— А я теперь даже сорок фунтов в неделю представить себе не могу… И все благодаря моему лучшему другу, — жалуется Олли. Видимо, он решил раскусить эту кость пополам.
— Все по-честному, Ол. Ты же на самом деле попросил Роланда пропустить в ВИП-зону постороннего, так что пенять не на кого, — подколкой на подколку отвечаю я. Уже два дня капает мне на мозги, сколько можно!
— И меня выгнали, — сочувственно произносит Роланд.
— Нет, Ролло, тебя выгнали после того, как нашли спящим на куче пальто, — изобличает его Олли.
— Я что, должен бодрствовать всю ночь до утра?
— В общем, факт остается фактом: извинений от Делакруа мы не добились, — вмешивается Мэл.
— Да ладно тебе. Господи, развести такую бодягу только из-за того, что чувак швырнул велик в воду, а вас двоих поперли из клуба! Кого это волнует? Меня — уж точно нет, — ворчу я, раздраженный тем, что из-за общего нытья не могу сосредоточиться на игре. Словно в доказательство, я прохлопываю простой снукер, цепляю красный шар Уэйна и вдобавок промахиваюсь по черному. — Блин!
Наконец, находится человек, готовый меня поддержать.
— Мне он тоже показался симпатичным. Даже пригласил нас в следующее воскресенье на ленч со всей командой, — сообщает Белинда.
— Ах, да что ты говоришь? — притворно удивляется Олли.
— Нам обещано чудесное жаркое, — расцветает Белинда, но осекается, заметив, что Олли поперхнулся пивом. — А что?
— У кого-нибудь есть перчаточные куклы? — усмехаюсь я.
— По-моему, это тебе нужно объяснять все на пальцах, Беке, — продолжает давить на меня Мэл.
— Что ты имеешь в виду?
— Ради всего святого, раскрой глаза! По-твоему, откуда мне стало известно, где будет Делакруа вечером в субботу? От него самого! Он пригласил меня в кабак, когда в последний раз был в офисе. «Отделайся от своего парня, крошка, и приходи на свидание, — копирует Клода Мэл со своим коронным акцентом в духе „Алло-алло“. — Увидишь, на что способен настоящий мужик, маленькая шлюшка».
Короткое представление производит на Белинду неизгладимое впечатление.
— Ну ты даешь! Точь-в-точь Делакруа.
— Понятно, — подаю голос я. — Тебе, наверное, было жутко неприятно.
— Тебя даже это не волнует, правда? — злится Мэл.
— Он ведь все равно не добился успеха, — возражаю я. Мало ли, что Клод приглашал мою девушку. Приглашать-то не запрещается!
— Кажется, ты сам здорово увлекся этим типом! — гневно сверкает глазами Мэл.
Я понимаю, что пришло время для наглядной демонстрации, хотя бы и на пальцах.
— Смотрите все сюда, — объявляю я и утаскиваю последний красный шар Уэйна с игрового стола за полсекунды до того, как он собирается по нему ударить.
— Эй, поставь обратно! — требует он.
— Не вопи, он нужен мне для схемы. — Я обращаюсь к публике: — Всем хорошо видно? Представьте, что этот красный шар — Клод Делакруа, — разжевываю я, специально для тех, кто в танке. У Роланда уже возникли вопросы, но я игнорирую его поднятую руку и продолжаю: — А эти желтые… — я показываю на шесть шаров, которые остались на столе, — …его противники. Так вот, все желтые, вместе взятые, боятся одного красного гораздо больше, чем он — их. Из-за своей надменности, которая делает его этаким богом в песочнице, он иногда позволяет себе обходиться с людьми по-хамски. И что в данном случае мы можем предпринять? — Я обвожу взглядом аудиторию и возвращаю красный шар на стол.
— Эй, он не там стоял! — негодует Уэйн.
— Там, там.
— Что-о? В положении снукера за черным? Не заливай!
— Ах! — Я изображаю озабоченность, затем ударяю кием по шару. — Наверное, эту партию придется отменить.
— Привет, ребята, — доносится сбоку неприятно знакомый голос. — Обсужаете Делакруа?
— Тебе какое дело, Норрис? — огрызаюсь я.
— Никакого, просто чуть не с улицы слыхать, как вы ноете, — фыркает Норрис.
— Это они ноют, — уточняю я.
— Не важно. В общем, что бы там между вами ни было, можете забыть про чувака. Его сослали в страну соломенных осликов, — утешает меня Норрис.
— Чего-чего?
— Гляди, вон как раз по телику про него говорят! — Норрис тычет пальцем в угол, где висит телевизор, по которому транслируется спортивный канал.
И действительно: за большим столом сидят Клод, его агент, пресс-секретарь и менеджер «Барселоны». Последний доволен, как будто только что выиграл миллион в лотерею.
— Что еще за хрень?
Я хватаю пульт и делаю погромче. Клод разливается соловьем перед прессой, направо и налево сыплет комплиментами. «Для меня огромная честь играть в таком великом клубе, как „Барселона“. Теперь у меня есть все шансы побороться за мировые футбольные трофеи. В детстве я был страстным болельщиком испанского футбола и особенно „Барселоны“», — заявляет он, озаряемый беспрерывными вспышками фотокамер:
— Вот брехло! — возмущаюсь я.
— Норрис, что у тебя с лицом? — интересуется Мэл, разглядывая смачный фингал у него под глазом.
— Это все они, кореша-бандиты, — жалуется Норрис, указуя обвиняющим перстом на Олли и Роланда.
— Должен же кто-то охранять женские сумочки, верно, Ролло? — охотно признает Олли.
— О да, — с гордостью соглашается Роланд. — Мы были прямо как два ковбоя из того фильма.
— Точно, — кивает Олли, потом спохватывается: — Эй, не подумайте чего! Он имеет в виду Бутча и Сандэнса, а не сладкую парочку из другого кино.
— И кто же из вас Бутч? — хихикает Уэйн.
— Я подам на вас в суд, — грозится Норрис. — Нападение с нанесением телесных повреждений, ага.
Мэл дает бесплатную юридическую консультацию:
— В таком случае тебе следует знать: ничто не вызывает более бурного сочувствия у судей, чем карманник с хорошим фонарем под глазом. Отсудишь миллион, если попадутся правильные присяжные.
— Невероятно! Чертов Иуда, убить его мало! — негодую я, когда ко мне вновь возвращается дар речи.
Клод уже напялил майку «Барселоны» и подобострастно слюнявит эмблему клуба, точно так же, как два года назад лобызал эмблему «Арсенала». Я унижен, предан и раздавлен.
Одно дело — пытаться поцеловать мою девушку, и совсем другое — облизывать эмблему чужого клуба. Двуличный подонок!
— В смысле, его мало убить за то, что он осмелился покинуть «Арсенал»? — цепляется к моим словам Мэл.
— Ну да, и за то, что приставал к тебе и окучивал Белинду, плюс за то, что по его вине Олли потерял работу. — Я собираю в кучу все обвинения, чтобы задобрить толпу. — А главное, Уэйн заслужил, чтобы перед ним извинились по-настоящему.
— Не парься, Беке, я все равно знал, что ты будешь жулить, когда начнешь проигрывать, — пожимает плечами Уэйн.
— Да нет, я не себя имел в виду. Надо выколотить извинения из Делакруа. Давно пора немного сбить спесь с этого ублюдка. Вы в команде или как?
— Беке, мы в команде с самого начала. Это ты бежишь за автобусом, размахивая драгоценным шарфиком Клода, — язвит Мэл.
— Все-таки хорошо, что я здесь. Без меня у вас дело что-то не клеится, — небрежно замечаю я.
— Напомни еще разок, почему я с тобой встречаюсь? — прищуривается Мэл.
— Потому что я — генератор идей.
— У тебя есть идея? — оживляется Олли.
— Пока только проблеск. Но если помахать на меня газеткой, то в следующий раз, когда я буду прочищать уши, ватные палочки непременно вспыхнут.
— Что и чем ты собрался прочищать? — морщит лоб Олли.
Я объявляю всеобщую мобилизацию:
— Мэл, детка, можешь узнать, в каких вопросах Чарли представляет интересы Клода?
— Постараюсь потихоньку выяснить.
— Да уж, сделай одолжение. Теперь ты, Уэйн: попробуй в последний раз воззвать к лучшим чувствам Клода, о’кей?
— Нет у него лучших чувств, — хмуро бурчит Уэйн.
— Скорее всего нет, но надо попытаться.
Олли воодушевляется духом товарищества и испытывает потребность высказаться:
— Как здорово, что мы вместе. Общая цель и все такое! Нет, правда, здорово.
— Один за всех и все за одного, босс? — подмигивает Роланд и заключает в объятия своего любимого друга.
— Ты прав, Ролло, — соглашается Олли.
К сожалению, с такими приятелями, как у меня, подобные моменты сплоченности заканчиваются очень быстро. Все портит Белинда, которая вдруг восклицает:
— Эй, а куда подевалась моя сумочка?
Глава 5
Трогательное расставание
— Конечно, последнее слово за вами, Клод, но Чарли убежден, что попросить обычного извинения — в ваших же интересах, — говорит Мэл в телефонную трубку.
За пять миль от нее Клод Делакруа стоит на прекрасном зеленом участке площадью десять акров, на котором разместился роскошный особняк с семью спальнями, прелестный пруд, где плавают декоративные карпы, и безупречный английский садик. Хозяин не замечает окружающего великолепия: он слишком взбешен. Клод не видит ничего, кроме царапины на дверце «ламборгини» (выросшей в его воображении под стать ярости) и ухмыляющейся рожи дерзкого маленького говнюка, рассчитывающего, что великий Делакруа будет валяться у него в ногах, моля о прощении. За что? За сраный велик, который Клод швырнул в речку и за который уже расплатился?
