Полный желудок, живое воображение и рассказ о жуткой смерти пожилого альва — сочетание не из приятных.
— Нет, — вымученно улыбнулся я, — благодарю, но мне, пожалуй, пора.
Когда дверь "Жабьей пасти" закрылась, я подошел к развалинам. Большинство балок треснуло, словно от удара, а мокрый пепел превратился в густое стоячее болото за порогом, над которым не было двери. Любопытно. Вряд ли в городе, где алхимиков днем с огнем не сыщешь, взрывчатка валяется на каждом углу. И чем, — а главное, перед кем, — мог провиниться старый художник, владелец не самого доходного места в городе? Надо будет все выяснить, но чуть позже — на трезвую и выспавшуюся голову. Я побрел в сторону Центрального проспекта в надежде на извозчика.
В ушах шумело, шипело и шелестело, словно кто-то переставлял мебель на усыпанном сухой листвой паркете. Я потряс головой, но звук не пропал. Зато пришла некоторая оторопь. Мне показалось, что из переулка дальше по дороге, как раз с той стороны, куда я намеревался пойти, выходит доктор Ольт. Иллюзия была настолько реальной, что даже несла в правой руке чемоданчик, похлопывая хозяина по бедру на каждом шагу.
Шум усилился. К нему добавились постукивания и рычание. Ольт приближался. Не дойдя до меня нескольких шагов, он вдруг остановился. Глаза его были пустыми и безумными — и он мне улыбался!
В этот самый миг из-за поворота, весь окутанный облаками густого белого пара, вынырнул паромобиль. Модель показалась мне незнакомой — он был вдвое больше любого из так любимых в Вимсберге "Кранкордов", да и деревянных деталей заметно не было, повсюду сходились, блестели сталью и бронзой панели. Не снижая скорости, мобиль несся прямо на половинчика!
ГЛАВА 18,
в которой, вопреки законам мироздания, читателю предстоит переместиться немного назад во времени и пространстве
Маленький одушевленный в темном костюме шел по дороге, возбужденно помахивая черным докторским саквояжем. В любое другое время каждому шагу сопутствовали бы уколы страха и наверняка непреодолимое желание развернуться и убраться прочь, но сейчас его вела лишь одна мысль. В церкви, затерявшейся в пучине Рыбацкого квартала, ждала надежда, и ради нее доктор готов был плевать на любые страхи. Ради надежды он без малейших колебаний ступил в жирную смесь грязи и отбросов, покрывшую мостовую, большинство булыжников которой давным-давно растащили местные жители.
Когда за поворотом замаячил купол искомой церкви, половинчик уже трижды увернулся от содержимого ночных горшков и мусорных ведер, которое щедро плескало из окон обитых фанерой кривых двухэтажных домиков. То есть, удачно он отскочил лишь дважды, а после третьего зазевавшийся Ольт от души выругался. С носовым платком, на котором до тех пор было лишь одно соответствующее его назначению пятно, пришлось распрощаться. После оттирания брызг со штанины нельзя было и помыслить поднести это к носу!
Он не заметил, как мрачным мыслям стало тесно в душе, и тихонько ворчал под нос, будто чайник, в котором закипала, посвистывая, родовая ярость. Эти варвары, его сородичи, изо всех сил пытались вытесать из него свой образ и подобие, и сейчас истеричный папаша мог гордиться отпрыском. Но стоило взяться за дверное кольцо — и куда-то сгинула ярость. А с ней и храбрость.
А вдруг почудилось? Вдруг ночной визит был всего лишь дремотным видением уставшего за день разума? Вдруг благообразный альв в белых одеяниях — лишь проекция его, доктора, подсознанием собственных страхов? Вдруг…
Грубые и жестокие служители Машины могли бы снова гордиться твердостью духа непутевого сородича, который покинул их просторный остров ради большего размером, но не свободой, Материка. Мысли о "вдруг" были раздавлены на корню, и доктор решительно потянул кольцо на себя. Створка смущенно скрипнула.
И тут же изнутри вылетел, закружился, и всосал доктора ураган звуков. Понес внутрь, в церковную залу, откуда таинственным образом исчез алтарь и скамьи для верующих, где кипела напряженная и очень таинственная работа. У дальней стены, неизвестно как попавшая сюда, стояла широкая повозка, выше бортов загруженная разноразмерными деревянными ящиками. Рядом с ней суетились двое одушевленных, их смутные силуэты, неразличимые с его места, деловито сновали туда и обратно. Тот, что поменьше, яростно размахивал руками, от чего ящики поднимались в воздух, а его длинный и худощавый напарник вручную направлял полет к центру зала. Когда тот вышел на свет, половинчик вздрогнул. Это был давешний ящер, но теперь его змеиные глаза не оттягивали на себя все внимание Ольта, и доктор видел рептилию целиком. Отличие от привычных южан было разительным. Ящер был худ, болезненно худ, хотя обнаженное чешуйчатое тело туго оплетали сухие узлы мускулов. Но главное отличие было в выражении лица. Морды его сородичей не выражали ничего. Здесь же мышечным спазмом застыло выражение страдания.
— …Мы должны быть сильнее. А если у них в руках враждебная мощь, — у нас ее должно быть больше, — голос донесся от верстака, притаившегося в полумраке по левую руку половинчика. Говорившего скрывал чудовищный перегонный куб, в паутине стеклянных трубок и затейливых сосудов которого возилась знакомая фигура. Лицо закрывали ослепительно белые даже в темноте, слипшиеся от пота волосы, но доктор моментально узнал недавнего ночного визитера. Старик дернул головой, откинул с глаз тяжелые пряди, сдвинул на лоб золотую оправу с выпуклой линзой и радушно улыбнулся. — Добро пожаловать, доктор. А я было испугался, что вы не придете. Сочтете встречу всего лишь сном, или вроде того, — он хитро подмигнул оторопевшему гостю.
— Откуда вы… — начал было Ольт, но собеседник беззаботно перебил.
— Рад, что вы все же пришли. Сейчас, я только закончу кое-что очень важное для нашего дела, и мы сразу побеседуем о вашей в нем роли.
— Но зачем столько приборов? — доктор сделал округлый жест рукой, — и… это?
Из очередного ящика как раз выбрался похожий на подрезанное вдоль яйцо паровой котел — по крайней мере, вентили у основания и подобие насоса в куцей его части позволяли предположить, что нечто было паровым котлом. Громадина, слегка покачиваясь, плыла по воздуху, повинуясь толчкам и потягиваниям ящера, но неожиданно что-то пошло не так. Рептилия оступилась, дернув ношу книзу, и остававшийся в полумраке маг не справился с управлением — котел с гулким грохотом рухнул на пол, долбанув ящера по ноге. Слух доктора исполосовало страдальческое шипение.
Куда только девалось все дружелюбие альва? С громким и невнятным вскриком он подскочил к слуге и яростно ударил его в грудь. Ящер покачнулся и склонил голову. Пусть даже на коленях он был бы гораздо выше маленького альва, в тот миг неудачливый носильщик казался ниже хозяина.
— Идиот! Тупой кретин! Не смей вредить! Чтоб ни детальки не попортилось! — глаза старика выкатились и прочертились бурыми сосудами, на нижнюю губу выплеснулась пена, — Запомни, сволота, сломаешь котел — новый из твоей чешуи выплавлю! А ну, поднимайте. Гист, с какого перепуга ты там застыл? За работу, проклятый идиот!
Последние восклицание стихло — и тут же угасла гневная тирада, испарилась ярость. Альв облизнул губы и вернулся к улыбке.
— Видите ли, доктор, мы обладаем силой не меньшей, чем враг. Но, к сожалению, и не большей, а этого, сами понимаете, мало. Нам ведь не нужно сражение, нам нужна победа. И чем быстрее мы ее добьемся, тем лучше. В средствах я скупиться не буду — цель их вполне оправдывает, не находите? Врага будем бить его же оружием, вот только предварительно усилим его тем, что уже имеем.
— Вы… гений! — Ольт, тут же выбросив из головы поведение собеседника о недавнем поведении собеседника, глядел на альва в немом восхищении, — ведь этим вы еще и докажете миру, что он погряз в истинном зле!
— Вернее и не скажешь, друг мой! Иначе разве стал бы я браться за такое, честное… Да?!
Разговор снова прервал ящер. Не поднимая головы, он тихо зашипел, и голос его показался доктору мертвым.
— Кх-лапх-ан пх-огх-нулс-ся, гос-спх-одх-ин.
— Сиах, — замедоточил альв, — дорогой мой Сиах. Давайте-ка мы с вами сейчас сделаем вид, что мгновение назад вы не подходили ко мне и не произносили ни звука. А ровно десять сегментов спустя вы снова отвлечете меня от разговора, только вот смысл ваших слов будет прямо противоположен тому, чего вы только что не говорили. Идет?
Ящер кивнул, не разгибая шеи, от чего голова его опустилась еще ниже. Но хозяин уже отвернулся.
— Мы, доктор, не воюем на своей территории, ввиду отсутствия таковой. Зато врагу принадлежит все вокруг. И нам необходимо крутиться, как крутится детский волчок — чтобы никто не разобрал, откуда нанесен удар. Чтобы одушевленные смотрели на нас — а видели собственные грехи.
