Потом быстро, оглядываясь по сторонам, как уличный пёс-бродяга, проглотил чей-то плов в миске.
Кто-то из ушлых нарядчиков жилой вытащил днём из комнаты свиданий и припрятал. На потом. Разве же можно без холодильника такие вещи… Пусть спасибо скажут, а то бы отравились все на хуй.
Жду морского конька-горбунка. Гляжу в оконце на отползающих в посёлок усталых ментов. Провели весь день в тюрьме напротив дома, теперь перемещаются домой — напротив тюрьмы.
Ещё раз с чувством приступаю к прочтению главного литературного произведения покойного министра Щёлокова — «правил внутреннего распорядка». Это как Достоевского заново читать — каждый раз открываешь что-то новое, глубокое.
Потом решил пальнуть пятульку анашички. Время от неё, конечно, потечёт ещё медленней, но интересней. Любое слово Щёлокова тогда сразу превратится в откровение уровня Шримад Бхагаватам.
Помещение нарядной находится в так называемой административной зоне. Здесь находятся здания штаба колонии, санчасти, штрафного изолятора, магазина, и стеклянного как аквариум кабинета дежурного помощника начальника колонии. Административная зона отделена от жилой узким перешейком. Чтобы легко можно было отсечь админ от остальной зоны в случае бунта. Здесь не самое дружелюбное место для поклонников лёгких рекреативных наркотиков типа марихуаны.
Приходится спрятаться за санчасть. Чтобы достичь большего эффекта и быстрее подорвать сердечную мышцу, я набираю полные лёгкие дыма, упираюсь лицом в стену санчасти, и, подтянувшись за стальной подоконник первого этажа больнички, вешу, сколько смогу удержать дым. Идиотская процедура — но в башку двигает я вам скажу!
И в этот интимный момент меня кто-то вдруг трогает за плечо. Отцепившись от подоконника, наполненный ужасом, от неожиданности и почти полной остановки сердца — я выпускаю в лицо нарушителя спокойствия гигантское облако ароматного дыма, и хриплю:
— Ассалому алейкум доктор-ака! Как здоровье у вас?
Спаливший меня за непотребным занятием молодой младший лейтенант медицинской службы в зоне совсем недавно, и очень спешит отличиться.
Он приступает к дознанию безо всяких отлагательств.
— И кто даваль тебе анаша, очкарь?
— Капитан оперчасти Мирзаев Валиджон-ака. За успехи в поддержании правопорядка. Ага.
— Вирёшь, очкарь. Хозир к Валиджон-ака вместе пайдём. Там смотрим правапарядкя-мравапарядкя.
— Ага. Сейчас пойдём.
Отдаю с досадой недокуренный питуль активному, как молодой сперматозоид, лекарю.
Получить теперь ответы на все основные вопросы мироздания и стать безропотным рабом Абсолютной Красоты по-щёлоковски, увы, мне сегодня не придётся. Но время я сейчас точно скоротаю.
Быстро шагаю в штаб, перегоняя самого доктора, к его полному недоумению от несоответствия со стереотипной моделью поведения спалившегося злостного нарушителя режима.
Сейчас будет маленький спектакль в кабинете у этого недоумка, опера Вали. Реалити-шоу. Дядя его терпеть не может в последнее время, и мне тоже с ним можно особо не церемониться.
Но спектакль неожиданно обламывается. Прямо у входа в штаб я и мой прыткий доктор Ватсон сталкиваемся не с кем иным, как с подполковником Умаровым, начальником оперативной части учреждения 64/32.
Не обращая внимания на начавшего докладывать героя-врача, Дядя обращается сразу ко мне:
— Ты штыри передал? Нет? А почему? А здесь, какого хера шоркаешься? Пошёл бегом в нарядную.
Я немедленно разворачиваюсь и вприпрыжку покидаю горячую точку. Мне вслед летят выкрики Дяди, который используя не самые принятые в современной узбекской литературе слова, рекомендует врачу-общественнику заняться своими прямыми обязанностями — борьбой с туберкулёзом и бельевыми вшами.
Часов около восьми вдруг резко срабатывает тревога на КПП. Это значит, открылись большие ворота зоны. Главные. Те самые, в которые легко зайти и почти невозможно сразу выйти. Их открывают только во время этапирования. Это процедура расписана в тридцатистраничной брошюре и по стилю и сюжетной канве, напоминает действия экипажа атомной подводной лодки во время погружения.
С хуя ли им сейчас главные ворота открывать? Да ещё так поздно… В восемь?
Этапа сегодня нет, не этапный день. Плановый этап, как рейсовый автобус, приходит к нам два раза в неделю.
Может хлебовоз? Нет. Рано. Грузовичок должен въезжать в 4:30 утра. Что же там за возня?
Пошёл смотреть. Всё равно донца-гандонца ещё нет. Перевернув мусорный бак, карабкаюсь на забор ШИЗО. Оттуда открывается неповторимый вид на главные ворота в папство.
И всё-таки это этап. Спецэтап походу. Внеплановый. Бывает иногда такая хрень. Только обычно — из зоны спецэтапы гонят, а не наоборот. Например, на раскрутку в тюрьму или в сангород, зонубольницу.
В сангороде два вида больных — безнадёги, которых уже страшно держать в зоне, вот-вот крякнут. А это маленькое, но всё же ЧП. И вторая категория — пышущие здоровьем маслокрады, которые платят за проезд. Ещё в сангороде находится последний узбекский вор в законе. Он правит нашим подземным царством, как невидимый Властелин Колец. В сангород можно «подняться» с любого режима — это облегчает Властелину осуществление стратегических операций, проводимых под общим руководством МВД республики.
Какого же это экзотического пассажира с особыми почестями доставили? Хм, интересно бы глянуть. Может Мастерских от следствия отмазался?
А может маслокрад какой местный — целый воронок выкупил, а может и политика. Хотя нет, политику везут в места с гораздо более жёстким режимом и климатом. Не могу никак рассмотреть — дверь воронка с другой стороны.
Надо протиснуться в просвет между рубкой ДПНК и забором жилой, и тогда можно увидеть кусочек зарешеченного коридора ведущего из тамбура КПП в карантин и ШИЗО.
Правда если там лазить, можно легко схлопотать титул «склонный к побегу», да ну и хрен с ним. Я только что втащил в зону целый арсенал, что уж из-за мелочей вестись-то. Снявши голову по волосам не плачут.
Вот и отстойник между первыми воротами периметра и вторыми, ведущими в жилую.
Воронок стоит прямо над ямой для проверки машин. Солдаты всегда проверяют — не зацепился ли какой смельчак за дно выезжающего на волю автотранспорта.
Двое надзоров медленно, кряхтя, вытаскивают кого-то из воронка.
На руках. Ни хрена себе!
Это что же больного что ли привезли? Или так харчнули перед этапом, что он идти теперь не может? Дела…
Вытащили. Рожи надзоров покраснели от непривычной работы.
Ганс снова запрыгивает в воронок. Что ещё один больной?
Они нас с Сангородом перепутали что ли? Зачем сюда больных возить стали? Кретины.
Сколько всего происходит за последние сутки, не поддающегося объяснению. Или мне кажется от канабиса разный бред, и во всякой мухе я склонен видеть летящего розового слона?
Ганс появляется в проёме с какой-то блестящей никелем хренью, типа детской коляски. Что это ещё за гиперболоид?
Инвалидная коляска! Блин. Инвалида привезли! И таких уже сажают гады! Куда катится этот мир, друзья мои? Ну, какая же от инвалида опасность общественности? Он вон без помощи и с воронка не слезет, и в «дальняк» наверное, ходит непосредственно под себя…
Ой блядь, когда же я выйду отсюда? Какой это будет великий день, я прочувствую его по минутам, просмакую каждый вдох свободного воздуха. Самый главный день в моей жизни. Я часто мечтаю о нем.
А иногда, вопреки всякой логике мне кажется, этой мечте не суждено осуществиться.
В нарядной меня уже караулит Дончик.
— Ты где лазишь?
— Оформлял явку с повинной. Сдал твои чопики Худому. Суши сухари, Данило-мастер!
— А я бы и не удивился!
— А ты и не удивляйся. Вон — под столом Балтабая лежат, бери и дёргай отсюда, оружейных дел мастер. И спокойной тебе ночи. Пусть тебе присниться кошмар на улице Вязов.
— Нормально зашёл? Чисто?
— Сам же знаешь — зря денег не берём. Слушай, Дончик, сейчас я такую мульку за забором видел, охринеть можно.
Спецэтапом к нам какого-то калеку пригнали, ты прикинь! С инвалидной каляской… Ну ваще…
* * *
— Какие новости, Юльчик, чем порадуешь?
— Видела твоего следака сегодня. С мамой Верона вместе ходили. Два часа мурыжил в коридоре, скотина. Типа занятой весь такой.
— Вот я и дожился до персонального следака. Говорила с ним?
— Говорила…
— Ну и что? Юленька, не томи. ЧТО ОН СКАЗАЛ???
— Ты знаешь, он такой подлый!
— Спасибо. Ты открыла мне глаза. Конечно же подлый. но другого у нас пока нет, правда? Следователей ведь не выбирают, как родителей, наверное. Ну?
— Он говорит — пять штук баксов, и она на свободе через полчаса. Вот.
— Пять штук?! Он совсем ёбнулся! Скотина! Пидораз! С чего он взял, что они у нас есть эти пять штук? А хотя… понятно — откуда. Ну, а что ещё? Дело-то он закроет? А, думаешь, не кинет?
