Увы, я более привычен к тому, что усердье и интерес к наукам знатных молодых джентльменов, проявленные в учебе, по выходе из университета быстро гаснут. С его сиятельством было совсем иначе: они упорно продолжали изученье математики и смежных с ней предметов. Не я один отмечал глубокие теоретические познанья и великолепные практические навыки его сиятельства; того же мненья были мои видные предшественники: мистер Уистон, об религиозных взглядах коего можно сокрушаться, но чей талант математика бесспорен, и светоч нашей кафедры, лукасианский профессор сэр Исаак Ньютон{115}. До прискорбной кончины последнего не единожды я знакомил их с решеньем задач, предложенным его сиятельством. Во многом не согласные друг с другом, тут они были единодушны: юный ученый достоин вниманья.
Не желаю вас утомлять, сэр, однако ж добавлю, что в последние годы я занят разработкой способа упрощенного счисления больших чисел. Подсказки его сиятельства не раз помогали мне в преодоленье сложности сей задачи, ибо талант их незауряден: обычный ум попытался б решить проблему путем незначительных улучшений предложенного способа, тогда как его сиятельство углублялись в его основы и зачастую изыскивали ход гораздо предпочтительнее. Я счастлив, что имею столь высокородного коадъютора.
К недостаткам его сиятельства я б отнес поглощенность теориями об физическом мире, кои следует характеризовать скорее фантазиями, нежели гипотезами. На мой взгляд, в их число входит и то, об чем вы справляетесь, сэр. Упомянутая вами числовая последовательность впервые встречается в «Книге абака» итальянского ученого Леонардо Пизанского, кто, по его собственному признанью, вывел ее лишь для счисления прироста кроликов. Однако его сиятельство полагали, что сия пропорция (неизменная для бесконечного ряда чисел) применима ко всему в окружающей природе, даже к перемещенью планет и расположенью небесных светил, а также имеет место в чередованье листьев растений, чему дали изобретенное ими греческое название «филлотаксис»{116}. По их мненью, сия элементарная последовательность прослеживается и в исторических фактах, а посему с помощью математических расчетов возможно предсказать будущие событья, а также истолковать прошлое.
На мой взгляд, сэр, его сиятельство придавали слишком большое значенье мелким совпаденьям, встречающимся в природных явленьях. Полагаю, сие объяснимо: не по своей вине, но в силу своего аристократического положенья они были лишены ежедневного участья в учебном процессе и страдали от так называемого dementia in exsilio{117}, да простится мне подобное выраженье. В наших кругах бытует присловье In delitescentia non estscientia — издали познанья не охватишь.
Когда дело касается науки, сэр, я привык говорить открыто. Лет пять тому назад, впервые ознакомившись с соображеньями его сиятельства, я счел их слабо обоснованными и дерзнул пожурить автора за чересчур экстравагантные выводы из имевшихся предпосылок, отчего между нами возник ледок. К счастью, вскоре все наладилось: его сиятельство объявили, что слишком высоко меня ценят, чтоб из-за споров об недоказуемом вопросе губить наши отношенья (намек на химерическую идею через вышеназванную последовательность предсказать будущее), и предложили, оставаясь amici amicitiae{118} (так они выразились), изгнать сие яблоко раздора из наших бесед. В наших последующих встречах и переписке его сиятельство были верны слову, и я полагал, что сия тема их боле не занимает.
Как уже сказано, сэр, я бессилен вам помочь, ибо пребываю в неведенье об возможном местонахожденье его сиятельства. Буду молиться, чтоб сей достойный, талантливый, сердечный и благородный человек, кого я имел честь считать своим другом, поскорее нашелся.
Ваш покорный слуга
Николас Сондерсон, член-корреспондент Королевского общества.Записано дочерью Анной Сондерсон.
Историческая хроника, 1736
Сентябрь
Житель Престона, Ланкашир, 28-го числа прошлого месяца, переходя по мосту через протекающую близ города реку Савок, увидел две большие стаи птиц, летевшие навстречу друг другу на такой скорости, что от столкновения на землю пали из них 180, каковых он подобрал и в тот же день продал на рынке в Престоне.
Пятница, сентября 3-го дня
Джошуа Хардинг и Джон Вернхэм, приговоренные к смерти за кражу со взломом, повешены были в Бристоле. Когда же тела сняли и положили в гробы, оба пришли в себя; последний, хоть ему и пустили кровь, умер около 11 ночи, а оставшийся в живых Хардинг помещен был в Брайдуэлл{119}, куда поглазеть на него стеклось огромное количество народу. Он сказал, что помнил лишь, как стоял на виселице, а о том, что с ним рядом был Вернхэм, не знал ничего; и что поскольку он всегда был поврежден в уме, нужно было его не вешать, а отдать на попечение в приют.
Понедельник, сентября 6-го дня
Обвинительные акты против двоих бунтовщиков из Спиттлфилдз, представленные большому жюри{120} в Хикс-холле, были возвращены ignoramus{121}. См. Понедельник, июня 26-го дня.
Вторник, сентября 7-го дня
Ночью, между 9 и 10 часами, группа людей (см. Четверг, августа 26-го дня) вышла на улицу Уэст-Порт в Эдинбурге; схватили барабан, стали бить сбор, раздались крики: «Сюда! Все, кто отважится отомстить за безвинно пролитую кровь!» — и в мгновение ока окружены были многочисленной толпой. Затем они захватили и закрыли городские ворота, к каждым приставив стражника, дабы предотвратить внезапное появление королевских сил, другое же их подразделение тем временем обезоружило городскую гвардию и тут же выдвинулось к тюрьме Толбут, а как ясно стало, что не могут взломать ворота молотками и пр., подожгли их, но одновременно запаслись водой, дабы удерживать огонь в нужных границах. Наружная дверь еще не догорела, а несколько человек уж бросились внутрь прямо сквозь пламя и, заставив надзирателя отворить внутренние ворота, бросились прямо в покои капитана Портеуса с криками «Где этот злодей Портеус?». На что капитан сказал; «Я здесь. Что же вы собираетесь со мной сделать?» И в ответ услышал: «Притащим тебя на то место, где ты пролил столько невинной крови, и вздернем на виселицу». Капитан попытался сопротивляться, однако вскоре был схвачен, и пока одни выпускали на свободу узников, другие схватили его за ноги и потащили вниз по лестнице, после чего привели его на Грасс-маркет, где и порешили повесить без дальнейших церемоний, для чего взяли в лавке моток веревки, одним концом обвязали капитану шею, а другой перекинули через крестный столб смертников, или виселицу, и вздернули его; он, однако же, стал разжимать веревку руками, так что пришлось спустить его вниз, связать руки и вздернуть снова, но обнаружив, сколь неподобающее зрелище являет собой висельник с непокрытым лицом, они спустили его во второй раз, сорвали одну из двух рубах, в кои он был одет, и замотали ею голову, после чего вздернули в третий раз под громкое «ура» и барабанную дробь. Когда же он провисел достаточно, чтобы считаться мертвым, они гвоздями прибили веревку к столбу, отсалютовали друг другу по всей форме, сложили оружие, дали еще одну барабанную дробь и вышли из города. Невиданное в своем роде происшествие — как по смелости замысла, так и по успешности его исполнения; в каких-нибудь два часа все было кончено, наступила тишина. Магистраты попытались помешать злоумышленникам, но подверглись нападению и были отогнаны. Когда на следующее утро в 4 часа капитана сняли с виселицы, шея его была сломана, на руке зияла рана, на спине же и голове обнаружены были ушибы.
В то, что мы сообщали в прошлом месяце относительно отсрочения приговора несчастному капитану, вкралась небольшая ошибка: некоторые знатные и заслуженные особы действительно ходатайствовали за капитана перед Ее Величеством, однако мы убеждены, что магистратов Эдинбурга это дело нимало не интересовало; нет сомнений, что у них были на то свои причины, тем более что это не первый случай, когда население этого города приводит в действие смелый, однако же неумолимый принцип, выраженный в девизе их нации: Nemo me impune lacessit{122}. Один лишь пример: в начале царствования королевы Анны, когда канцлером был граф Сифилд, некоего Грина приговорили к смерти за убийство капитана Мидлтона, а городской совет Эдинбурга приказал отложить казнь. Заслышав об этом, толпа набросилась на выходящего из Совета графа, перевернула его экипаж и, выкрикивая оскорбления, заставила его вернуться в Совет и добиться замены отсрочки на приказ о немедленной казни, каковой и был приведен в исполнение.
