Начальник лагеря месяц пил в своем домике.
– Рассказывайте, Волошин, все рассказывайте. – Иванов пилочкой неторопливо обрабатывал свои холеные ногти.
Я сидела с листом бумаги, готовая записывать показания подследственного. Адр прохаживался вдоль стены.
Рябой лейтенант с оттяжкой сек Волошина по стремительно распухающей мошонке, бормоча:
– Говори, пиздюк… говори, пиздюк…
Волошин выл часа три. За это время он много раз терял сознание, и его отливали водой и терли снегом. Потом он признался, что еще в 41-м году пятнадцатилетним юношей в глухой сибирской деревне был завербован японской контрразведкой. Когда он, захлебываясь слезами и соплями, трясущейся рукой подписывал свои «показания», составленные Ивановым и записанные мной, я сердцем видела его сущность. Он понимал, что подписывает себе приговор. Все мясо-машинное существо его в этот миг было заполнено образом матери – простой сибирской крестьянки. Мать сидела в его голове, как каменное ядро, повторяя одно и то же:
– Я ж тибе в муках родила, я ж тибе в муках родила…
С каменной мамой в голове он мог подписать что угодно.
На следующее утро тройка укутанных попонами лошадей повезла в Усть-Илимск скованного наручниками Волошина с двумя конвойными и долговязого фельдъегеря с портфелем. В портфеле лежал отчет следственной комиссии и показания лейтенанта Волошина.
А мы задержались в лагере, ожидая комфортную машину с печкой.
Иванов и лейтенанты запили с начальником лагеря, который от радости, что дело обернулось хорошо, готов был целовать им ноги.
Мы же с Адр велели заложить сани и поехали «покататься». На самом деле понятно, КУДА нас тянуло.
Выехав из ворот лагеря, Адр направил лошадь по большаку, ведущему к месту добычи ЛЬДА. Большак, по которому гоняли колонны зеков и возили добытый лед, был припорошен снегом, за месяц простоя его никто не чистил. Сытая кобыла начальника лагеря легко тянула сани, в них сидели мы, укрытые медвежьей полостью. Было солнечно и морозно.
Я и Адр почувствовали ЛЕД сердцами еще в лагере. Но теперь это чувство усиливалось с каждым шагом лошади.
Вокруг простирались покатые невысокие сопки, покрытые редкой растительностью. Местный лес был повален ударной волной в 1908 году при падении метеорита, а новый рос плохо, клочьями. Снег блестел на ярком солнце, громко скрипел под полозом.
От лагеря до места падения было семь верст.
Мы проехали версты три, и мое сердце затрепетало. Оно почувствовало ЛЕД, как компас чувствует железную руду.
– Гони! – сжала я руку Адр.
Он стегнул лошадь кнутом. Лошадь побежала, сани понеслись.
Большак вильнул вокруг сопки, широкой лентой вполз на другую сопку и понесся вниз – к котловану. А мы понеслись по нему.
Я закрыла глаза. Я уже увидела ЛЕД сердцем. Он надвигался на меня, как Материк Света.
Сани встали.
Я открыла глаза.
Мы стояли на краю котлована. Перед нами лежала громадная глыба льда, местами припорошенная снегом. Она сияла на солнце, отливая голубым.
Да! Лед был голубой, как наши глаза!
По краям ледяной глыбы лепились деревянные постройки – сваи, мостки, сарайчики для инвентаря, вышки охраны. Все это – жалкое, убогое, человеческое – меркло и терялось рядом с потрясающей мощью льда.
Это был НАШ ЛЕД! ЛЕД, посланный Светом, ЛЕД, ударивший в грудь заснувшей земли и разбудивший ее.
Сердца наши трепетали от восторга.
Мы взялись за руки и спустились в котлован. По деревянному мосту подошли к глыбе. Трясущимися руками я стала срывать с себя одежду, пока на мне не осталось ничего.
Я ступила на лед.
Крик восторга вырвался из моей груди. Слезы брызнули из глаз. Я упала на лед, обняла его. Мое сердце чувствовало и понимало эту божественную глыбу. Подо мной лежало огромное сердце. Оно говорило со мной.
Адр тоже разделся. Я вскочила, шагнула к нему.
Рыдая от восторга, мы обнялись и упали на лед.
И время остановилось для нас.
Очнулись мы ночью.
Разжали объятия.
Над нами висело черное небо с яркими звездами. Они были так низко, что казалось, можно их потрогать. Вокруг яркой и большой луны желтели два мутных полукруга. И где-то совсем за горизонтом беззвучно полыхало северное сияние.
Мы лежали в теплой воде. Нам совершенно не было холодно. Наоборот – тела наши горели. Мы растопили во льду лунку, повторяющую контуры наших сплетенных тел. Над нам и стояло облако пара.
Неподалеку раздался выстрел.
Еще один.
Потом кто-то закричал:
– Эге-геееей!
Я поняла, что нас ищут.
Мы встали. И вышли из нашей «ванны». Нашли нашу одежду, оделись. Пора было прощаться со льдом. И возвращаться в жестокий мир мясо-машин и затерянных среди них братьев. Мы поцеловали лед.
И двинулись по промерзлым мосткам на выстрелы и голоса.
В Москве все сложилось благополучно: результат расследования удовлетворил нового министра госбезопасности. Лейтенант Волошин был расстрелян как японский шпион, вместе с ним расстреляли и восьмерых людей Абакумова, на которых он под пытками дал показания. Очередное «шпионское гнездо» в системе исправительно-трудовых лагерей было ликвидировано.
Лагерь № 312/500 снова заработал, зазвенели кирки зеков, закричали бригадиры, залаяли сторожевые псы, кубометры ЛЬДА повезли в столицу. А оттуда – в другие страны, где спящие сердца ждали пробуждающих ударов ледяных молотов.
Мы работали сосредоточенно и четко.
За два года было найдено 98 братьев.
Это была огромная победа Света.
Но наступил зловещий 1953 год.
В марте умер Сталин.
На следующую ночь Ха собрал нас у себя на даче. Шесть братьев и шесть сестер расположились в полутемной просторной гостиной у горящего камина. Ха сидел в кресле-качалке. Он был в лиловом китайском халате с серебристыми драконами. Пальцы его перебирали бухарские четки. Сполохи огня играли на суровом и красивом лице, поблескивали в голубых глазах. Ха заговорил:
– В СССР грядет передел власти. Вслед за ним последуют большие перемены. Они коснутся многих из нас. Необходимо быть наготове. Мы должны позаботиться о братьях и о льде. Большую часть наших необходимо переправить из Москвы и Ленинграда в провинцию. Так будет безопасней. Надо заняться этим безотлагательно. Техническую сторону дела возьмем на себя мы с Адр. Что же касается добычи льда – здесь трудно что-либо предсказать. Непонятно, что будет с лагерем и с проектом. Они могут уцелеть, а могут и быть закрыты.
Он помолчал и перевел свои глаза на меня:
– Храм, ты единственная из нас знаешь все сердечные слова и видишь сердцем. Что говорит тебе сердце?
– Только одно – на нас надвигается что-то большое и грозное, – честно отвечала я.
– На что это похоже? – спросил Адр.
– На красную волну.
– Значит, надо действовать.
Мы замолчали надолго. Затем Ха улыбнулся и заговорил:
– Сегодня утром я получил радостную весть – первая партия льда достигла Америки. Скоро мы узнаем имена американских братьев!
Все вскочили с мест. Мы ликовали. Скинув одежды, мы встали попарно, обнялись, прижавшись грудями, опустились на колени.
Камин погас. Но горячие сердца наши трепетали в темноте.
Весна и начало лета прошли в напряженной работе. Для отправки наших в разные города нужны были деньги, много денег. Ха посоветовал нам ограбить инкассатора. Мне было просто выследить машину и людей, охраняющих мешок с пачками бумаги, которую так ценят мясо-машины. Про инкассатора мое сердце знало все, – от сломанной в детстве ключицы до страсти к игре на аккордеоне. Еще он любил: нюхать женские пальцы ног, говорить о футболе и читать книги про войну. В нужный момент по моему сигналу Зу застрелил охранника, Шро перерезал горло инкассатору, а Мир выхватил из его рук мешок с деньгами.
Полмиллиона рублей вполне хватило на переезд ста человек.
Параллельно с этим главным делом мы совершали много другого: размещали неприкосновенный запас льда в трех холодильных комбинатах, внедряли своих в различные перспективные организации и уничтожали свидетелей. В последнем я была просто незаменима. Мне достаточно было подойти к двери квартиры, чтобы знать, кто дома и чем занимается. Остальное было делом Мир, Зу и Шро. Их ножи почти ежедневно прерывали бессмысленное существование очередной мясной машины, память которой могла навредить нам.
Мы были безжалостны к живым мертвецам.
И вдруг.
Как удар невидимого меча: 26 июня был арестован Берия.
Из Кремля дохнуло жаром. У соратников Берия испарились иллюзии: кто-то застрелился, кто-то запил. Кто-то спешно писал доносы на вчерашних друзей. Но Ха был спокоен.
– Мы успели, – повторял он.
После ареста патрона он, как и многие генералы ГБ, стал уязвим. У нас больше не было тыла, поддержки наверху. Я умоляла Ха и Адр скрыться.
