Тетрадь была не надписана — зеленоватая пустая обложка. Внутри желтоватая бумага — выцветшая. Теперь делают белую. Инна полистала и раскрыла наугад. Неровные буквы выглядели детскими. Она читала внимательно, вглядываясь в слова.
…Орден свободных каменщиков есть всемирное тайное братство, поставившее себе целью вести человечество к достижению земного Эдема, златого века, царства истины и любви. Наподобие каменщиков, которые заботятся о том, чтобы привести в совершенство каждый отдельный камень, обтесать его, обработать, а затем приступить к кладке здания, — масоны должны были заниматься воспитанием каждого сочлена.
Отдавая дань времени, а иногда подчиняясь воле единичных личностей, масонство восприняло в себя учения древних мистиков, средневековых теософов и алхимиков. Долговременное существование масонского ордена, широкое распространение учения среди различных народов привели к постепенному расколу первичного масонства — первоначальный принцип непротивления злу уступил другому, дозволявшему борьбу со злом силой.
Что-то такое на уроке литературы… Лев Толстой — непротивление злу насилием… В “Войне и мире” — какой-то Платон Каратаев: представитель народа, терпеливо сидел в уголке. Ни дать ни взять картофельный мужичонка… Она мотнула головой…
Помещения, в которых собираются братья-каменщики для производства своих работ, называются ложами. Для отличия каждой ложе присваивается свое название: 1) в честь людей, отличавшихся святостью жизни; 2) в память мифиче-ских божеств, как выразителей различных идей, — Осириса, Изиды, Латоны; 3) в память особо чтимых масонами символов — светоносного треугольника, Сфинкса, Пламенеющей Звезды.
“Работами” вольные каменщики называют совершение различных обрядов, как-то: прием в орден профанов и дальнейшие посвящения в более высокие степени; инсталляции, т. е. учреждение и освящение новых лож; столовые ложи или братские трапезы; усыновление младенцев; траурные ложи в воспоминание об усопших братьях.
Справедливою и совершенною признается всякая ложа, получившая право на существование от какого-то высшего масонского правления, так, чтобы соблюдено было преемство и она явилась бы новым звеном неразрывной братской цепи. В противном случае самовольно образовавшаяся ложа, как бы стары и правильны ни были ее уставы, называется самочинною, незаконной, побочной.
Коренными степенями масонства считаются три: ученическая, товарище-ская и мастерская. Покровителем этих степеней почитается Иоанн Креститель как проповедник духовного возрождения. Три степени, непосредственно следующие за иоанновскими, обыкновенно называются шотландскими или андреевскими. Они служат переходной ступенью к рыцарским, тамплиерским или розенкрейцерским.
К посвящению в ложи допускались лишь лица, исповедующие господствующую в стране религию.
Инна чувствовала, что упускает что-то важное — теряет нить. Старик, писавший о тайном братстве, путался во временах. То обращаясь к настоящему, то откатываясь в прошлое, он представлял свой союз в виде всесильной организации, управляющей народами на протяжении долгих веков. “Неужели до сих пор?..” Она натянула капюшон на голову и сунула пальцы в рукава.
В иоанновской ложе первой ученической степени стены занавешивают голубой тканью, натянутой посередине комнаты на шнуре. Тут же на возвышении располагается престол, масонский жертвенник, за ним — кресло управляющего ложей. Престол и кресло осеняет балдахин, испещренный золотыми звездами. На престоле покоится раскрытая Библия — на Откровении от Иоанна.
Возникновение предания об убийстве великого мастера, строителя Соломонова храма, относится к началу XVIII века. Суть предания такова: ленивые, нетерпеливые и алчные подмастерья пожелали не по заслугам, а силою добиться высшей заработной платы, которая выдавалась только мастерам. С этой целью подмастерья напали на Адонирама, дабы под угрозой смерти заставить его выдать тайну мастерского слова и знака, зная которые они могли получить желанную плату. Ударами масштаба, наугольника и молотка Адонирам был убит, но не предал тайны.
По позднейшим толкованиям, под убиенным мастером разумелись все мученики идеи…
Старик, написавший про убиенного мастера, лежал в морге с клеенчатыми бирками на обеих ногах. Бородавка, безобразившая нижнюю губу, чернела на мертвом лице. Инна полистала вперед, торопясь узнать главное: где и каким образом можно найти это тайное братство, члены которого умеют повелевать Добром и Злом.
Каждая масонская степень имела свой тайный знак, особое прикосновение и особое слово. По этим знакам масоны соответствующих степеней могли опознать своих сочленов. Примеров этих знаков множество. Вот лишь некоторые из них: знак первый — земли: наклонив слегка голову, провести по лбу ладонью правой руки, отогнув большой палец; знак второй — воды: приложить правую руку к сердцу и, протянув ее на уровень груди, внезапно опустить, как бы делая приветствие; знак четвертый — огня: сплести все десять пальцев ладонями наружу и закрыть ими лицо…
Она наклонила голову, оттопырила большой палец и провела по лбу правой ладонью… Тогда он сделал по-другому. Она положила ладонь на горло и взяла себя под локоть. На площадку вышел худой человек: оглядел и распахнул дверь. “Вот оно что…” — Инна прикусила губу.
Она листала назад, проглядывая строки. Так, голубая ткань, подвешенная на шнуре. В той комнате занавес был темно-синим. За ним — старушечье кресло. Отец Чибиса приходил к старухе. “Господи, — Инна свела ладони, — неужели — она?”
Не может быть. Старуха — сумасшедшая. Она листала, пытаясь найти верную зацепку. “…Правды и истины…” Старик, теребивший бородавку, подчеркнул эти слова. Инна силилась понять разницу: на ее взгляд, эти слова означали одно и то же…
Она встала и вышла на кухню. Из крана сочилась вода. Инна нагнулась и сделала большой глоток. Ледяной холод свел десны. Детское нетерпение росло в груди. Снова она стояла у ледяного края, чтобы, оттолкнувшись, сделать шаг. Если братство каменщиков сохранилось, значит, его можно отыскать. Она вернулась в комнату и взялась за тетрадку. Глаза поймали “любовь к смерти”. Смерть, которую она знала, жила на кладбище…
“На кладбище…” — Инна закрыла тетрадь и прижала к груди. Теперь она думала о старике с нежностью, как будто стала внучкой, горюющей о смерти родного деда.
АБСОЛЮТНОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ
От низкой пристани у подножья сада тянулись цепи вмерзших в лед шагов. Две, натянутые ровно и сильно, накрепко сковывали берега. Третья делала петлю к мосту, как будто провисая под тяжестью черной полыньи. “Налево пойдешь...” Небо было пустым. За спинами генеральских домов оплывали свечи минаретов. Орест Георгиевич встряхнул запястье: был третий час. На последней ступени гранитного спуска он стоял, медля.
Отец, давший ему имя, был чужд снисходительности. Высокомерен и неуступчив. Любил повторять, что любит свою страну. “Хороша любовь! — Орест Георгиевич мотнул головой. — Взять и воскресить вождя…”
Слегка припадая на левую ногу, Орест Георгиевич двинулся вдоль ограды; давило щиколотку, словно замкнули в железо. Деревья, лишенные листьев, тянули к небу голые стволы. Сквозь остовы виднелись ящики статуй, похожие на дворницкие будки. Самих статуй видно не было. Он представил себе фигуру — каменный женский торс. Родина-мать. Из тех, что всегда оставляют наследство. Антон ничего не знает. Как будто живет в другой стране.
Над Марсовым полем блуждал газовый болотный огонек. Орест Георгиевич дошел до замка цвета брошенной перчатки: стены, подернутые красноватой изморосью, темные подтеки на фасаде. “Любил ритуалы. Однажды сказал: доведись родиться в Средневековье, стал бы рыцарем или масоном…” Орест Георгиевич прислушался к пустому сердцу, дожидаясь, когда хлынет.
Боль в сердце тускнела. “Эх!” — Орест Георгиевич вспомнил о выходке с чернильницей. Грубо и глупо. Над входом в улицу Пестеля высился стеклянный купол. “Павел смолчал, не напомнил… Черт бы побрал его великодушие! Но в чем-то он все-таки прав: нервы ни к черту. Если попаду к врачам — миндальничать не станут…” Вдобавок близкое обсуждение на кафедре — что-то вроде разлития желчи. Все-таки Павел связан дружбой. Наблюдать за его лицом. “Если скажу не так, проявится”.
Орест Георгиевич заметил, что думает о Павле как о сообщнике. Непонятно, с какой стати. Павел сказал: к себе надо — снисходительней. Не сцепление неслыханных бед — цепочка несчастливых обстоятельств, которую, взявшись за звенья, требуется разъять. Он сплел пальцы и дернул.
Подходя к парадной, Орест Георгиевич ни с того ни с сего вообразил, что попросят снять рубашку. Как будто и вправду шел к докторам.
