- Но теперь-то у вас все здорово? - поинтересовался Свенсен.
- Так только кажется, - мрачно ответил Опанас, - а если точнее выражаться, только у нас на Бермудах благополучно. История моей страны - это история заколдованной земли.
- Я всегда любил сказки, - заинтересовался Свенсен.
- Какие сказки? Трудолюбивый законопослушный народ с почти тысячелетней историей имеет государство, которому чуть больше десятка лет - это настоящая боль. Я сам себе постоянно задаю вопрос. Почему? Чем мы хуже поляков, чехов или сербов? - Опанас начал загибать свои сарделечные пальцы: эпос, народная архитектура, декоративное прикладное искусство, кухня - однозначно приобщают нас к культурной традиции Центральной Европы, начавшейся формироваться еще со времен древнейших цивилизаций. Ведь наша земля несет в себе код волнами прошедшей по ней жизни: триполье, скифы, сарматы, античный мир, кстати, искусство украинской пысанки тому подтверждение. Убежден, именно поэтому Кондратюк, Кравченко, Кибальчич, Люлька и Королев родились в Украине, они ее дети.
- А что же с вами произошло? - спросил Юхансен.
Опанас вздохнул:
- На мой взгляд, начало конца началось с уничтожения реестрового казачества.
- О, я всегда интересовался этим периодом, временем легендарных чубатых терминаторов, - воскликнул Юхансен.
- Да, рубаки они были лихие, - подтвердил Опанас, - но у нас же где два украинца, там - три гетьмана.
- Если не ошибаюсь, этот процесс начался при гетмане Иване Мазепе? - вспомнил Юхансен.
- Это тот, что червонец? - уточнил Коляныч.
- Он самый, - кивнул Опанас, - До сих пор не могу постичь: умный мужик, хорошо образованный, богатый, отменный политик, неплохой стратег, а получилось - и Карлу не помог, и государство профукал.
- Вы о Полтавской битве?
- О ней. Вот с тех времен братский северный народ строит свою империю, а нам прививают ген малоросса, создавая в массовом сознании типаж дегенерата в красных шароварах и вышитой сорочке с куском сала в зубах, который постоянно спрашивает кацапов: «А ШО РОБЫТЬ ДАЛЬШЕ?» Они уже триста лет совершенствуют эту идею. Но оказалось, что без своей праматери Украины империю построить не получается.
- Я изучал этот период в наших архивах, - с гордостью поведал Юхансен, - и нашел любопытнейший документ: наш король остался должен гетману Мазепе приличную сумму денег. Он, между прочим, когда Иван Мазепа скончался, прибыл в Бендеры на похороны своего союзника и, говорят, пробовал отыскать свою долговую расписку, но ничего у него тогда не вышло.
Опанас неожиданно побледнел, его качнуло.
- Что с тобой? - подхватился Арнольд. - Выпей воды!
- Ничего, - взял себя в руки Опанас, - уже попустило. Видите, что со мной делает история, - отшутился Опанас.
Арнольд Израилевич не принимал участия в открывшейся дискуссии и с тревогой смотрел на Опанаса.
- Вовчик, ты не закончин насказ пно супнугу, - вернул разговор в старое русло окончательно проснувшийся Петро.
Вовчик неохотно продолжил:
- Да так ничего интересного. Ирка сутками раскладывает карты таро, читает, почти не выходит на улицу. Я прихожу каждую пятницу, прессую холодильник жратвой, варю супчик, убираю квартиру и ухожу.
- Тнагедия, як в сенианах, - подвел итог Петро.
У ТУ-16, висящего над входом, заработала турбина и включились фары.
- Открыто, - коротко гаркнул Вовчик.
В дверном проеме показалась фигура редактора, уже знакомая шведам по вторнику. Хунька был трезвым и солидным. Он поздравил Вовчика, вручив ему подарок - пакет, перевязанный бантом. Вовчик развернул пакет и показал компании подарок редактора - букинистическую книгу «Художник Решетников», изданую в 1950 году.
- Сальвадор Дали строится и идет спать, вот где настоящий сюрреализм, - листал раритет счастливый Вовчик.
- Спасибо, Хунька!
Книга пошла по рукам.
- Я встретил Серегу, он всех приглашал в кафе, слушать живую музыку. Серж зацепил какую-то скрипачку, отставшую от симфонического оркестра, - потирая руки, сказал Хунька.
Вовчик усадил редактора за стол, поставил перед ним прибор и налил полную стопку.
- Что же вы ко мне не пришли? - ревниво спросил редактор шведов. - Я и угри ждали вас всё утро.
Свенсен показал на Вовчика и ответил за всех:
- Дела не позволили.
- Я хотел статейку шлепнуть в своем журнале о «шведской любви».
- А чем «шведская любовь» отличается от украинской или мексиканской, у шведов что - яйца на лбу растут? - удивился Свенсен.
- Нет, - сморщился Хунька, закусывая. - Я имел в виду «шведскую семью» - секс хором.
Он снова налил и выпил, пока Свенсен переводил друзьям. Петро снова обратился в слух, его очень интересовала поднятая тема. Отвечать Хуньке взялся самый юный швед.
- Не знаю, что вы имеете в виду. Нас это не интересует. Мы верим в Бога, у меня и моих друзей есть профессия, интересная работа, хобби и по одной девушке, но мы их еще ни разу не перепутали.
После после монолога Юхансен покраснел - он снова забыл имя своей подружки, но этого никто не заметил.
- А вот вы скажите - как живется на Бермудах без подруг?
- Если бы тут были бабы - мы никогда не построили бы Бермуды, - Опанас зажевал тему куском ананаса.
- А как же институт семьи, дети, продолжение рода? - заволновались потомки викингов.
- У нас пятница - день свиданий. Идем в семьи, проверяем у детишек дневники, счета, чиним утюг, многие остаются на ночь делать новых детей.
- А Маричка? - вспомнил Свенсен красавицу-медсестру и библиотекаря.
- Маричка тут работает, она не живет на Бермудах. Маричка - наша, так сказать, протокольная красавица.
- О, я хотел бы с ней подружиться, - мечтательно признался Свенсен.
- Кстати, сегодня пятница, - вспомнил славист, - вы же пропустили день отца.
- Ничего, - успокоил Свенсена Опанас. - Поверьте, дружба со Швецией того стоит, потом наверстаем.
- Нема пнобнем.
- Ребята! - с трудом овладел вниманием Коляныч, - а может правда, пойдем, послушаем ВЕЛОНЧЛЕНИСТКУ? Меня на классику что-то потянуло.
- Зачем в кафе? Пошни до мене на ставок, - предложил Петро.
- Отличная мысль, - забасил Опанас. - Не так душно и декорации то, что надо: полнолуние, звезды, вода.
- Тогда я возьму канистну Вовчика, небята хоношо ее знают.
Шведы, как по команде, схватились за головы. Компания разделилась, Арнольд и Коляныч пошли переносить концерт на водоем, а остальные медленно выдвинулись на встречу с прекрасным. Свенсен обратился к компании с мольбой:
- Кто-нибудь может толком обьяснить, как познакомились Жека Тихомиров и граф Репнин?
Опанас, зевнув, начал повествование:
- Несколько лет назад не-то в имении Репниных, не-то возле Густынского монастыря Жека случайно нашел могилу кого-то из Репниных, прибрал ее, сфотографировал, по интернету отыскал потомка Репниных, проживавшего в Париже, и написал ему письмо. Мол, ухаживаю за могилкой ваших предков. У меня тоже великолепная евгеника, давайте переписываться, граф. Граф разволновался, ответил, прислал описание рода, герб Репниных, свое фото и десять евро, вот с этого у них всё началось.
За разговором подошли к ставку. На пляжике моталась темная фигура Петра, он сооружал зеленый театр. Скрипачкой оказалась приятной наружности невысокого роста худенькая девушка с одухотворенным лицом, в очках. Она, чуть смутившись, представилась - Люся Мандрык. Чувствовалось: та часть компании, которую привел Коляныч и Арнольд, уже были ею очарованы. Больше всех старался Сема Драбицкий. Он притащил KORG, бегал, шумел, волок кабели, подключал и всячески тянул на себя одеяло. Серега был на седьмом небе и необычайно собой гордился.
Наконец, бермудовцы расселись по шезлонгам и стульям, те, кому не хватило места, лежали на песке. Ближе всех к импровизированной сцене, сделанной из четырех ящиков, накрытых дверным полотном и освещенной лампочкой, вокруг которой уже плясали ночные бабочки, лежал Петро и, рассматривая Люсины коленки, почему-то волновался.
Люся легко запорхнула на сцену, открыла футляр, достала скрипку и чуть подстроила инструмент. Ее тело вдруг налилось необыкновенной силой. Бермудовцы захлопали, подбадривая музыкантшу - Что вы хотите послушать? - тихо спросила Люся.
Наглый Коляныч, возлежавший в шезлонге, бесцеремонно рассматривая скрипачку, будто находясь в мясном магазине и выбирая филейку, уверенно сказал:
- Дворжака давай!
Люся тихо произнесла:
- Я не все помню напамять, «Славянские танцы» пойдут?
- Давай, - согласился Коляныч.
Люся притронулась к инструменту. Семен потушил свет. Скрипка запела. Ее звуки, качнув воздух, тронули вербы, воду, песок, кусты роз, людей. Они вплетались в ткань ночи, потом уносились в ярко-звездное небо и тут же возвращались. Музыка свободно проходила сквозь тела слушателей. Люся и ее скрипка довершали музыкальный рисунок Антонина Дворжака. Ее тело экспрессивно изгибалось в такт, помогая пальцам терзать струны. На голове, плечах и руках эффектно лежал лунный свет. Фигуру подчеркивали мягкие ночные рефлексы. Синтезатор Семена сегодня был ночной тенью Люсиной скрипки.
