Я совсем забыл, что мы что-то должны Аркашке.
– Ты совесть-то имей, – попытался я охладить его пыл. – Пусть вначале деньги поступят. Да и нужна нам теперь каждая копейка. Мы выкупаем помещение в собственность. Весь год будем еле-еле сводить концы с концами.
– Слышь, шеф, это ваши проблемы. Вы мне обещали процент, будьте добры выложить.
– Что-то я не понял. Это ультиматум?
Спицын стушевался.
– Ну, нет, – он сменил тон. – Просто вы обещали. А когда придут деньги?
– В конце февраля.
– Март я могу потерпеть.
– Так-то оно лучше. Не зарывайся.
Аркашка хотел еще что-то сказать, помялся, переминаясь с ноги на ногу, как конь в стойле, но ничего не выдал, попрощался и пошел к двери.
– Слушай, Спицын, – остановил я его, – помнишь, ты рассказывал про двух проституток? Все-таки где ты их подцепил?
Аркашка изобразил на лице интенсивную умственную деятельность, потом, ощутив о чем речь, сообщил:
– Не помню, шеф. Хоть убей, может по объявлению в газете, может на проспекте.
– Ладно.
– Не знал, что ты интересуешься жрицами любви.
– Иди, давай.
Разговор с Аркашкой оставил неприятный осадок. Я похлопал себя по карманам и вспомнил, что уже второй день не курю. Чтобы исправить эту оплошность я позвал в кабинет Ларису. Пока я курил с закрытыми глазами, а она рассказывала всякую чушь про жизнь коллектива, мне пришла в голову мысль, что в принципе можно конечно и ее трахнуть. Но Лариса меня больше не заводила. А вдруг я не смогу? Было страшно. Я с удивлением обнаружил, что мне не безразлично ее мнение. Нужно попробовать с кем-то незнакомым. Решено, поеду за проститутками.
Прежде чем взяться за работу я позвонил Спарыкину.
– Слушай, – сказал я ему после приветствия, – мне не нравится Спицын. По-моему, он начал борзеть. Я передал полковнику сегодняшний разговор с Аркашкой.
– А на кой вы ему проценты пообещали? – удивился он.
– Не знаю. В тот момент нам это показалось разумным.
– Никаких денег ему не выплачивайте. Я с ним поговорю.
– Мы же обещали.
– У него рыло в пуху.
– Я помню, ты намекал. Расскажи.
– Он открыл на жену и брата пять розничных магазинов, а весь товар берет у нас по самым дешевым ценам.
– А в чем криминал?
– Он, получается, сам себе отпускает товар по последней колонке. Эти цены мы даем только тем клиентам, которые платят вперед на сумму не менее двухсот тысяч. А его магазины рассчитываются с нами по полной реализации. Разница в сорок процентов. Эти проценты он кладет себе в карман. Если мы ему предъявим, то он нам еще должен останется.
– А что же ты молчал?
– Знаешь, когда люди торгуют стеклянной посудой, они определенный процент списывают на бой. Я считаю, что приблизительно такой же процент нужно всегда списывать на воровство при вычислении прибылей. Наш директор пока не превысил величину этого процента, поэтому я ждал, пока накопится приличная сумма. Да и момента не было. Важно не просто уличить Аркашку, но и поиметь с этого выгоду.
– А теперь момент настал?
– Теперь настал. Я его поставлю на место. Не переживай, у меня на каждого работника папка. Увидимся в два. Ты поговорил с генералом?
– Он обещал. Но, я не уверен. Слишком уж много он болтает.
– Запомни, если Макарыч обещал, значит, так оно и будет.
Я ему не поверил.
В комнате было холодно, или мне так казалось. По крайней мере, меня трясло. Несколько раз я подходил к батарее и клал руки на радиатор.
Некоторое время я плодотворно работал. Все входившие работники были нарядно одеты и нездорово веселы. Они запаздывали с ответами и не принимали мои замечания всерьез. Петровна притащила грамоты и попросила их подписать.
– Надеюсь, что вы сегодня оба будете присутствовать. Тогда поделите грамоты между собой, кто кому будет вручать.
– Где присутствовать?
– Сергей Леонидович, сегодня у нас корпоративная новогодняя вечеринка, – освежила она мою память.
Потом позвонил Дальтоник:
– Договор я подписал, деньги перекинул. Меня не теряйте, я поехал на электрофорез, к двум подъеду.
Минут через пятнадцать дал о себе знать Апрельцев.
– Они встретились. И пошли в больницу. У меня вот какая мысль. А что, если они забавляются где-нибудь на больничных топчанах?
Я поразмыслил над его словами.
– Вряд ли. Он обследуется и принимает процедуры.
– А что, у него какая-нибудь серьезная болезнь?
– Да, болезнь мозга.
Апрельцев непонятно присвистнул и отключился.
Без пятнадцати два я был на заводе в нашем «канцелярском» офисе.
В комнате для менеджеров сидел одетый в форму Спарыкин. Погоны придавали его лицу свирепость. На его груди я рассмотрел шесть нашивок. Я, конечно, в этом не разбираюсь, но форма на нем была явно не парадная, а скорее полевая. Казалось, что он присел отдохнуть на секунду и вот-вот рванет на задание, пердя и отстреливаясь. По нашей задумке, один его внешний вид должен внушить, если не ужас, то, по крайней мере, некую неуверенность в души противника. С этой задачей Спарыкин справился на все сто.
– Вы где шляетесь, придурки? – развязно спросил он. Даже голос у него изменился. Мне стало неловко.
– Двух еще нет.
– Нужно продумать операцию. А если узкоглазый приедет пораньше?
– Давай продумывать, – согласился я.
– Разговаривать с вьетнамцем будешь ты. У тебя морда более наглая. На Дальтоника посмотришь и сразу видно – размазня. Кстати, где этот раненый в голову?
Я пожал плечами. Полковник набрал Кольку.
– Ты где? Ясно. Коньяк ку… Ясно. Какой? Молодец. Когда при… Давай быстрей. А закуску? Молодец, – положил трубку и обратился ко мне. – Он уже поднимается.
Спарыкин окинул взглядом помещение. У него был вид полководца, изучающего поле предстоящей битвы.
– Будь вежлив, – стал напутствовать он. – Обращайся к нему на «Вы». Улыбайся. Если по ходу дела сможешь надавить, не бойся, угрожай, но спокойным и обыденным тоном. Если повысишь голос, считай, стрелка проиграна.
Он встал и прошел по периметру, отодвигая столы и стулья. В это время вошел Чебоксаров, он поздоровался с нами левой рукой, а правой, все еще загипсованной, стал вынимать из огромного пакета съедобные боеприпасы.
Надо сказать, что Колька не поскупился. На столе показались две бутылки «Хеннесси», коробка конфет и куча мясных деликатесов. Вбежавшая вслед за ним Вероника принялась резать всю эту снедь и торопливо расставлять посуду. Без двух минут два все было готово.
– Надо немного выпить, – сказал полковник. – Чтобы бутылки были начатыми.
– Я не буду, – отказался Чебоксаров.
Полковник открыл крышку. Манящий аромат наполнил комнату, но я собрал в кулак всю волю:
– Я тоже.
– Тогда давайте куда-нибудь отольем, – предложил Спарыкин. – Наведем беспорядок в тарелках.
Он скомкал пару белых листов бумаги настеленных на столе и нарушил ряд в ломтиках ветчины. Колька отлил коньяк в бутылку из-под минералки.
В два десять никого не было.
В два пятнадцать – та же картина – ни вьетнамца, не генерала.
Секундная стрелка настенных часов пудовой кувалдой била в темечко. В два двадцать я сказал:
– Он не придет. Он забил на нас. Мы никто. Скоро Россия станет Вьетнамо-Китайской империей.
Я был в отчаянии. Полковник решил что-то возразить, но это время Вероника приоткрыла дверь и сказала:
– К вам пришли.
– Кто? – спросил Колька.
– Вьетнамец. Представился Нгуеном.
– Я сейчас выйду, – с трудом проглотив слюну, сказал я и встал.
– Не торопись. На, пожуй, – протянул мне кусок сервелата полковник.
Я запихнул мясо в рот, провел жирным языком по губам, чтобы блестели, попытался изобразить на лице наглость и, жуя, пошел к двери.
Посреди зала, прижав к груди дипломат, стоял невзрачный азиат. Он был в турецкой дубленке, свитере и дешевых зимних ботинках на толстой подошве. Я даже разочаровался. Какой-то нелепый получился противник.
– Здравствуйте, – растянув рот как можно шире, сказал я. – Проходите, пожалуйста.
Нгуен улыбнулся мне как брату или папе или Хо Ши Мину и тоже поздоровался. У него был такой вид, будто он всю жизнь мечтал со мной увидеться.
Мы прошли в кабинет. Чебоксаров и полковник принужденно захохотали. Полковник махал руками и усиленно не смотрел в нашу сторону. Звезды на его погонах ослепительно блестели.
– Извините, – виновато сказал я, – у нас гости.
– Понятно, скоро Новый Год, – он говорил правильно и почти без акцента.
Мы сели. В паузе я рассмотрел собеседника. Это был курносый вьетнамец. Я раньше не очень сильно интересовался этим маленьким и храбрым народом, но мне всегда казалось, что курносость свойственна только славянам или каким-нибудь там финнам. А тут, поди ж ты. Его нос походил на блин, который с одной стороны очень сильно приподняли вилкой.
