Когда я пришел, в заведении кроме меня не оказалось ни души, быть может, потому, что было слишком рано или, наоборот, слишком поздно. Я занял место за длинным деревянным столом, потемневшим от времени. Суп был пресный, оливки терпкие, а хлеб черствый, но я все-таки поел с большим аппетитом. Потом воспользовался спокойствием места, чтобы сообщить Навсикае о своем прибытии.
— Узнали что-нибудь о моем брате?
— Наведу справки как можно скорее.
Отца я нашел на работе, в заливе Яннаки. Он подсоединял к общественному водопроводу новый дом, принадлежащий некоему Хацопулосу. Я представил себе отца в его соломенной шляпе, сидящим на земле под солнцем.
— Мы решили протестовать против разрушения древнего акрополя, захватив кабинет мэра. Хотим даже продержаться там до конца Страстной недели!
— И кто будет участвовать в захвате?
— Нас пока только трое — Динос, Ситарас и я. От Ситараса тебе привет.
— А этот Хацопулос верит в Бога?
— Нет! В первый раз мне ответили так откровенно. Большинство людей, которых я спрашиваю, обычно увиливают, колеблются, отвечают вопросом на вопрос. А этот просто сказал «нет», и ни слова больше.
Полина Менексиаду свой мобильник отключила. Я оставил ей сообщение, что собираюсь отправиться на южный мыс Афона и надеюсь увидеть там судно Центра подводных исследований. Именно там, на оконечности полуострова, обитают самые нелюдимые из монахов, поборники одиночества, отшельники. Живут они, правда, не в пещерах, а в маленьких домиках, построенных чаще всего собственными руками. Очень хотелось бы встретиться с ними, и не только ради того, чтобы описать их Навсикае. У меня предчувствие, что я найду среди них людей гораздо более интересных, чем в монастырях.
Я уже собирался уходить, когда в ресторан вошли четверо мирян, обсуждая схватку, при которой я только что присутствовал. На всех были серые костюмы и скромные галстуки в синеватых тонах. Физиономия того, что постарше, показалась мне знакомой, но где я его видел? Может, по телевизору?
— Они никогда не прислушаются к голосу рассудка, — заявил он. — Их полностью поддерживает московский патриарх, который отвергает диалог с Папой и, кроме того, выступает против экуменической политики Константинопольского патриархата.
— В России православных больше, чем во всех остальных странах вместе взятых, — пояснил другой.
— Они и нас в свои дрязги втянут, — предположил самый младший из компании.
— Это уже случилось, — продолжил старший. — Они засняли на пленку утреннюю потасовку, и, как я узнал, им удалось передать кассету телевизионщикам.
Он на миг перевел взгляд на меня. Я достал тетрадь из сумки и стал для вида перелистывать. Они тоже заказали фасолевый суп.
— Почему не обратятся к полиции, чтобы убрать их оттуда? — спросил младший.
— Потому что один из них наверняка покончит с собой, и все дружно обвинят в этом правительство, — ответил старший, понизив голос. — Гора Афон пользуется таким уважением, что правительство не может позволить себе ссор с монахами — ни с законопослушными, ни со смутьянами. Недавно министр экономики запросил у монастырей полную опись их имущества. Так они отказались, просто проигнорировали его просьбу. Боятся возможного обложения своих богатств? Они платили налоги при турках, платили при византийцах, только сегодня ничего не платят.
— Но ведь у министра есть средства надавить на них — придержав финансовую помощь или заморозив снижение налога на бензин и покупку автомобилей, которое он им предоставил.
Это замечание сделал четвертый, который до сих пор отмалчивался.
— Ни одна партия не захочет взять на себя политические издержки такой ссоры. Публичные люди больше склонны заискивать перед монахами, нежели досаждать им. Предыдущее правительство, социалистическое, избавило от всякой налоговой нагрузки обители, основанные афонитами вне горы Афон, будто у них и без того мало привилегий.
Он снова посмотрел на меня, на этот раз чуть внимательнее. Быть может, у него тоже возникло впечатление, что он меня где-то видел? Я дал шесть евро хозяину — на один больше суммы счета — и вышел на улицу. Рядом находилась таксомоторная контора. Я оставил там свою сумку, поскольку еще не решил, проведу ли первую ночь в Карьесе, последовав совету Катраниса.
По мощеным улочкам прогуливалось немало паломников, заглядывая в лавки, такие же, как в порту, и крестясь на церкви, даже стоящие вдалеке. Обычно туристы ведут себя жизнерадостно, любят шутить. Эти же были серьезны как приютские дети. Чуть оживлялись, только встречая монаха, которому торопились поцеловать руку.
— Благословите, отче! — говорили они.
— Господь благословит, — отвечал тот неизменно.
Я прекрасно знал, что встречу здесь одних только мужчин, и все же отсутствие женщин поражало меня на каждом шагу. Мне подумалось, что аватон выражает лишь совершенно пустое мужское тщеславие.
Дома были относительно большие, все каменные и в целом выглядели гораздо лучше, чем постройка монахов-эсфигменитов. Я прошел мимо церкви, расписанной Мануилом Панселином. Но фрески, или, по крайней мере, то, что от них осталось, увидеть не смог, потому что она была закрыта. Здание было со всех сторон стиснуто лесами, перекинутыми даже через крышу. Внешние стены, как предупредил меня Цапакидис, были заделаны цементом. Надо полагать, монахи осознали свою ошибку и теперь пытались ее исправить.
Поднимаясь по мраморной лестнице в представительстве Священного Собора, я вспомнил о Навсикае. Вообразил ее в кресле, потом в постели, потом снова в кресле. «Сделаю что смогу», — пообещал я ей. В вестибюле я наткнулся на нескольких монахов, которые что-то оживленно обсуждали. У одного вместо колпака на голове была большая повязка. Уж не тот ли это самый, что на моих глазах свалился со второго этажа? Во всяком случае, он уже вполне оправился.
— Надо атаковать их сегодня ночью, когда заснут, — предложил он.
— А я думаю, до Пасхи ничего предпринимать нельзя, — возразил другой. — Иначе они обвинят нас по телевидению, что мы не соблюдаем пасхальное перемирие.
— Маловато нас было, — подал голос третий, все еще державший лом в руках. — Почему Арсениос не явился? Он к таким делам привычен, раньше в полиции служил.
Заметив меня, он тотчас же спрятал свою железяку за рясой. Я поспешно обогнул этот военный совет, толкнул первую же попавшуюся дверь и оказался в коридоре. Откуда-то послышалось, как спустили воду в уборной. По звуку я догадался, что бачок старой модели, чугунный. Появился человек, пузатый, как Копидакис, но не такой высокий. Он шел мелкими шажками, шаркая подошвами по плитам пола.
— Ты журналист?
Выражение на его лице осталось враждебным, даже когда я ему сказал, что нет.
— И чего тебе надо?
Я проследовал за ним в кабинет. Стену за его спиной украшала карта Византии. Империя оказалась не столь велика, как я думал, ее граница, оранжевого цвета, окружала лишь современную Турцию и Балканский полуостров.
— Я прошу вас помочь мне разыскать Димитриса Николаидиса, который приехал сюда в 1954 году, — сказал я, выговаривая слова так же медленно и четко, как Навсикая. — Сейчас ему девяносто два года.
— У нас много стариков старше девяноста лет, — заметил он сухо.
— Он родом с Тиноса. Обожал петь, когда был молодым.
— Все молодые обожают петь… Знаешь, хотя бы, какой монастырь принял его первым?
Я признался в своем неведении.
— Как же, по-твоему, я его тогда найду? Каждый монастырь ведет свои собственные записи. Не потребуешь же ты, чтобы я просмотрел все списки всех монастырей? Вполне возможно, впрочем, что он записался под вымышленным именем или его имя вообще нигде не значится. Точное количество обитателей Святой Горы нам неизвестно, мы полагаем, что их тысяча шестьсот, но их, возможно, больше. Кто-то может приехать туристом, встретить одинокого старца, который согласится его приютить, и остаться на годы, так что никто ничего не узнает.
Из вестибюля послышался смех.
— Минутку, — сказал он и вышел из комнаты со всей поспешностью, на которую был способен.
Я воспользовался его отсутствием, чтобы рассмотреть фотографию на его письменном столе: это был портрет патриарха Варфоломея с дарственной надписью. За подписью шла фраза: «Ваш ревностный ходатай пред Богом».
— В общем, затеряться на Афоне легко, — подытожил я, как хороший ученик, когда представитель Священного Собора вернулся на свое место.
— Очень легко. Когда распался Советский Союз, многие приспешники прежнего режима с сомнительным прошлым укрылись здесь, по фальшивым документам, естественно. А знаешь, что смешнее всего?
Он сделал паузу, а потом сообщил мне:
— Став монахами, они вернулись в свою страну и занимают теперь важные посты в русской Церкви!
