У нас принято обвинять командиров. Причем его обычно обвиняют люди, которые никогда командирами не стали бы.
История гибели «К-19» уже описана. И ни один раз. Писали очевидцы, участники, противники, сторонники.
Даже Николай Черкашин о ней написал. Он вообще об авариях пишет.
Называть водку «К-19», наверное, не стоило, но таков мир. Кому война, кому мать родная.
А командира на лодке «капитаном» не называют. В песнях – может быть, на железе – нет.
* * *
Вчера приехал в Питер один мой однокашник по училищу. Тот самый, что есть в «Каюте». Он на курсе молодого бойца, когда мы еще присягу не приняли, командовал нам: «Встать! Сесть!» По многу раз. Тогда я считал его мерзавцем.
А теперь, говорят, он глава администрации Шкотовского района Приморского края на Дальнем Востоке. И ушел в запас он с адмиральской должности, был начальником тыла. И еще говорят, что он очень заботится обо всех, взял несколько наших однокашников на работу.
Он устроил встречу для ребят в ресторане, говорили, что там все было хорошо.
Но я не пошел. Вдруг он действительно стал другим человеком?
Мне все-таки дорого то юношеское отношение к нему, как к мерзавцу.
* * *
Да, о национальности. Нам плевать было на национальную принадлежность. У подводников ценится только знание и самообладание. И будь ты хоть арийцем златокудрым, хоть негром губатым – итог один: не знаешь – вон.
* * *
Когда-то в детстве я ходил на карьер с взрослыми ребятами. У них была «воздушка» – ружье, стреляющее такими маленькими пульками. Эти ребята стреляли лягушек. Они стреляли лягушке в голову, а потом наблюдали, как она умирает. Я не мог этому воспротивиться. Я был очень маленький. Я стоял и плакал. А они смеялись: «Над лягушками!»
Если б я встретил их сейчас, то в лучшем случае не подал бы руки.
А то и морду бы набил. Я теперь сильный.
За тех лягушек.
* * *
Читаю: «Мне, как старшему помощнику командира подводной лодки «К-19» с сентября 1965 года по июнь 1967 года и командиру «К-19» с июня 1967 года по октябрь 1969 года, выпала честь воспитывать экипаж на славных традициях, заложенных первым экипажем под командованием Николая Владимировича Затеева. Подводная лодка «К-19» в 1968 году была признана лучшей подводной лодкой Военно-Морского Флота!» – это Бекетов Ю. Ф.
«Мы на ней с рождения до ее тризны…» – на глаза наворачиваются слезы (как написала мне одна девушка).
«Жалко нашу ласточку, смотрите, какая она красавица!» – а это Иванов и Кузьмин.
Я отписал, что не будем забывать про год – 1965-й.
Они просто другие. Подводнички тех лет. Они ходили в автономки по 15 дней кряду и считались героями. У них «текли» парогенераторы. На большее их лодки не были способны. Это после истории с «К-19» многое в ЯЭУ доделали и переделали. Так что в море они ходили меньше нас. Давно замечено: меньше моря – больше пафоса. С 1978 по 1983 год я ходил по две в году по 90 суток каждая плюс 2 контрольных выхода по 10 суток – это уже 200 плюс по мелочи после похода суток 20 плюс на задачи еще 20.
Итого в году – 240 в среднем. А были и тяжелые года – по 260. А зам. комдивы ходили по 300. Прыгали с корабля на корабль. Там не до пафоса. Один мат.
«И этих, с «Комсомольца», отличает уровень выучки», – еще одна цитата.
На «Комсомолец» посадили неподготовленный экипаж и отправили его в море. Вина не экипажа, а командования, принимавшего решение по их отправке. «Комсомолец» считался неплохим кораблем. О его конструктивных достоинствах и недостатках можно спорить. Если всплывающую камеру в море на госиспытаниях отрывает и она тонет, то это, наверное, не вина экипажа и его выучки. Если ШДА при пожаре выдают в отсек СО, и резина маски приклеивается к лицу, и ее отдирают с мясом, то как это прикажите называть? Если клапан ВВД имеет прокладку, испаряющуюся при пожаре, отчего в закрытом состоянии он травит воздух – то причем тут выучка? Если люди, собравшись во всплывающей камере, вручную пытаются подтянуть и задраить нижнюю крышку, а она с перекосом, негерметична и ее при этом заклинивает, то какие претензии к людям в ней?
* * *
Письмо:
«Саша, это было опубликовано в газете «Труд-7» от 24 июня 2004 г. стр. 21.
«Заявление. Я, Бутейко Мария Даниловна, 1970 г. рождения, прошу назначить мне алименты на мою дочь 1998 г. рождения. Удивитесь, при чем тут ваше медицинское заведение – вы ж не роддом. А при том. В начале прошлого года мой муж, будучи находясь за рулем в состоянии нетрезвого опьянения, налетел на бетонный столб с тяжелыми последствиями, про какое ниже. Я пошла его навестить в травматическую больницу, то есть к вам. Дежурная глянула в список и сказала, что пациент Бутейко лежит в 26-й палате, причем сильно ушибленный в голову и вообще верхнюю половину своего человеческого туловища. Я пошла посмотреть. Висел на растяжках, в гипсе, да еще сплошь обмотанный бинтами, так что виднелись только глаза и ротовое отверстие.
Какой ни есть поврежденный, а супруг, и я стала отпаивать больного сливками, медом, собачьим салом и прочими дефицитами. Выполняла это каждый день ему в лежачем виде в течение месяца. Когда же платить сестрам за ночной уход стало нечем, я начала оставаться в палате до утра. И так продолжалось еще недели три.
И вот, наконец, его размотали, и что ж я обнаружила? Этот вовсе не мой муж! То есть, тоже по фамилии Бутейко, но Анатолий Николаевич, тогда как мой – Петр Карпович. Однако в женской консультации мне сказали, что уже поздно.
Конечно, вам любопытно, где все это время находился мой законный? Не знаю. Скорей всего, у той курвы, какую катал в машине, а может, у какой другой. Во всяком случае, дома его присутствия не наблюдалось. Когда ж через полгода он, то есть Бутейко П. К., заявился, я была уже сильно в положении от травмированного гражданина Бутейко А. Н.
Однако тот жениться на мне категорически не в состоянии, потому как я официально в состоянии замужем за Бутейко, который П.К., сам же он женатый – на особе, каковая в настоящий период проживает за границей, а именно в городе Шебекино Белгородской обрасти. В результате полученного мною ошибочного зачатия у меня родилась дочка по фамилии Бутейко, а по отчеству то ли Петровна, как мои старшенькие, то ли Анатольевна – от своего поврежденного отца.
Вина во всем этом происшествии, ясно, лежит на вашем лечебном заведении.
Потому ввиду моего затруднительного материального положения прошу в моей алиментарной просьбе не отказать.
Бутейко М. Д., кормящая мать»
* * *
Белая ночь, часа три, светло. На улицах Питера редкий народ. Всем почему-то радостно. То ли от воды, то ли от света. В районе Дворцовой площади навстречу идут, обнявшись, два совершенно счастливых парня. На них белые брюки, белые рубашки. Всем встречным, улыбаясь до ушей, они сообщают: «Нет! Мы не пидоры!»
* * *
Август. Принято вспоминать про «Курск» и вообще вспоминать.
Подводники немного другие. Не такие как все. Этот мир для них не реален. Для них реален тот, подводный мир, где опасности со всех сторон, а этот – какой-то несерьезный, смешной. А еще они проверяют этот мир на прочность или опасность. Они словно говорят: «Смотри, он же гнется во все стороны, как обычный картон, он совсем не опасен».
Вот идут два лейтенанта по Троицкому мосту в Питере, в форме, при всем параде. Один другому говорит: «Спорим, что сейчас с моста прыгну?» – и прыгает. Там метров двадцать пять до воды.
Еще о «Курске». Государству я не верю. И в 6 часов жизни тех, в 9-м отсеке, не верю. Если подводник пишет записку – значит, он боролся до конца. Не меньше трех суток.
Да, они могли выйти. Но надо было выходить самим. Сразу. Не ждать помощи. Помощь от адмиралов всегда придет невовремя. Холодная, бесстыжая сволочь.
Те ребята мне в сыновья годились.
Конечно, им надо было сразу собраться в 9-м, снарядить всю регенерацию, подготовить люк к открытию, одеться в теплое белье и СГП, растянуть тубус на люке, обступить его со всех сторон и дать в отсек ВВД. Чуть больше 7,5 кило (над люком было 74 метра). Если повышаешь давление за минуту, то кессонки не будет. Давление чуть выше 7,5 – и крышку люка сорвет, вода войдет внутрь и будет стоять у края тубоса. Под него – и выныривай. Свободное всплытие без аппаратов. За минуту вышли бы все.
Но это так. Взгляд со стороны. Никто не рассчитан на такое напряжение. Никто не рассчитан на то, что ведешь себя умно, не теряешь самообладания, когда от удара тебя мешает с ящиками ЗИПа и сорванными с места электрощитами.
* * *
Рассказали одну историю. Мама и ее взрослая дочь возвращаются с дачи, идут полем к электричке. Маме захотелось пописать, она ищет кусты. Кустики есть, но только они редкие и жидкие какие-то. Она лезет в них задом, а дочь ее корректирует, обе при этом кричат.
– Видно?
– Да, да, видно, еще дальше.
Мама – женщина, кстати, необычайно дородная, с приятными, хоть и огромными формами – пятится дальше в кусты.
