— И я не хочу, да и никогда не хотел. — Ему нельзя было ответить иначе, и все же, в некотором смысле, он говорил правду.
— Так зачем же ты ушел от меня?
— А как я мог остаться? Да ты и сама этого хотела.
— Я этого не хотела! Зачем ты говоришь такие вещи? — Она смотрела на него с укоризной. — Ты ушел назло мне. Это тебя отец настроил, и не говори, пожалуйста, что он тебя не настраивал. Он хочет отомстить мне за то, что я вышла за тебя замуж, он хитрый, как не знаю кто, никогда не забывай этого и, пожалуйста, не воображай, что тыможешь справиться с ним, как с этим своим сенатором. Ты можешь справиться с кем угодно, только не с отцом. Это он вертит тобой, чтобы насолить мне. Почему бы тебе не пойти со мной к Гарольду? У него будет весело.
Клей до сих пор не мог привыкнуть к внезапным переменам в ее настроении, не говоря уж о ее поразительном образе мышления. Начав с ложной посылки, она возводила до того стройное здание логических доказательств, что в конце концов ты готов был уверовать в истинность самой посылки. Еще более виртуозными были ее внезапные откровения, всегда продиктованные эгоизмом, как правило лживые, но зачастую необычайно проникновенные. На первый взгляд, что могло быть абсурдней предположения, будто ее отец сблизился с Клеем для того, чтобы отомстить ей? Но Блэз был человеком загадочным и импульсивным. Инид глубоко задела его самолюбие, выйдя замуж за Клея (так по крайней мере казалось), и, приняв сторону Клея против Инид, Блэз наконец получил возможность отомстить ей. За неимением лучшего пришлось принять объяснение Инид: в противном случае нельзя было бы понять Блэза, который поддерживал Клея, в то же время считая Инид пострадавшей стороной… Клей никому не открыл правды об измене Инид — по той простой причине, что люди презирают и стараются избегать не обидчика, а его жертву. Чем чаще Инид рассказывала об измене Клея: «В моей постели, когда в соседней комнате был ребенок», тем меньше сочувствия она встречала даже у тех совершенно незнакомых ей людей, которым после трех мартини она начинала поверять свои тайны.
— Нет. Я не могу пойти сегодня к Гарольду. Мне надо кое-что доделать. Для сенатора.
— Я была сегодня в магазине у Блока. Там продаются чудесные детские вещи, и притом гораздо дешевле, чем у Вудворда и Лотропа. Сенатор все еще встречается с Айрин? — Как обычно, Инид с насмешкой произнесла это имя, ставя ударение на «и» — так делали все ее знакомые, для которых Айрин Блок служила неиссякаемой темой для разговоров.
— Не думаю, чтобы он вообще часто виделся с ней.
Клей не верил слухам о том, что сенатор сошелся с Айрин и что удар случился с ним в самый интересный момент. Объяснение, которое давал сам сенатор, звучало гораздо правдоподобнее: он шел на чай к миссис Блок, своей новой знакомой, и внезапно потерял сознание.
— Нечего его оправдывать! Это всякий знает! И поделом ему, старому козлу. И чего только он в ней нашел, кроме денег? О!Ты знаешь, ее муж нисколько не интересуется, с кем она спит, лишь бы это была какая-нибудь важная особа. Разве это не отвратительно? Ну да, теперь это в порядке вещей.
Она дала ему блестящую возможность для удара, и Клей не мог устоять перед соблазном.
— По-твоему, менее отвратительно, когда это проделывается не с важной особой, а с каким-нибудь зажигательным мальчиком?
— Не очень-то это красиво с твоей стороны, — кротко сказала она, рассматривая на свет темно-золотистый напиток. — Как только тебе не надоест нудить про беднягу Эрнесто? Ведь я же попросила у тебя прощения.
— Как раз этого-то никогдаи не было!
— Нет, было! Не говори, пожалуйста, что не было. Я старалась загладить свою вину. Но ты так все передергиваешь. Разумеется, я признаю, что твоя гордость была задета.
— Когда это случилось, у меня создалось впечатление, будто ты не только ничуть не сожалеешь о содеянном, наоборот, чувствуешь себя оскорбленной, будто это я каким-то образом виноват в том, что ты легла под этого латиноамерикашку.
— Хорошенькое дело! Да я никогда и не говорила, что ты в этом виноват, хотя, конечно, ты виноват в этом не меньше, чем я. Уж конечно, где измена между мужем и женой, там всегда есть двое. — Инид уже достигла той степени опьянения, когда доводы становятся туманными, а синтаксис замысловатым. — Ну да, ты отлично понимаешь, что я хочу сказать. Совершенно ясно, раз ты не хотел никуда ходить со мной по вечерам, я, рано или поздно, должна была повстречать человека, который любит выходить по вечерам и развлекаться, не то что ты, ты только и знаешь, что подлизываться, и все зазря… Ну, скажем, теперь-то уж не зазря, теперь-то уж видно, что вы с отцом ничего путного не придумаете… Ей-богу, вы один другого стоите, вот разве что ты импотент, не то что он… Что ты вообще ничего не можешь, это я с самого начала заметила. — Она сделала большой глоток.
Терпение, напомнил он себе.
— Ты пьяна. — По крайней мере этой констатацией всегда можно было воспользоваться как законным оружием, и, хотя этот ход никогда не приводил к нокауту, он служил хорошим средством отвлечения противника.
— Это не оправдание, — твердо заявила она сквозь застилавший ее сознание дурман. — Нет, так легко тебе не отделаться. Факт, я хотела мужчину, а кого я получила взамен? Секретаря. Секретаря какого-то дяди! А почему я получила секретаря какого-то дяди? — Она сделала красноречивую паузу и сбилась с мысли. Клей ответил за нее:
— Потому что ты впервые отдалась мужчине, потому что ты так воспитана и еще потому, что Питер увидел нас в раздевалке, ты вышла замуж за секретаря какого-то дяди… Факт, — добавил он, довольный тем, что попал ей в тон.
— Как смешно! — Она вскинула ноги на кофейный столик. Ее халат распахнулся. Под ним ничего не было. Но она не думала его соблазнять. Отсутствие ощущения самой себя было в ее натуре.
— Во всяком случае… — Она с трудом собиралась с мыслями. — Во всяком случае, сделанного не воротишь, все, что было между Эрнесто и мной, уже давно быльем поросло. Да к тому же он возвращается в Аргентину вместе со своей женой, она мировая девчонка, и не ее вина, что она так выглядит, ну да, впрочем, говорят, сейчас придумали новую операцию, знаешь, вставляют такую серебряную штуковину тебе в подбородок, вернее, на то место, где ему полагается быть, а потом натягивают кожу, и кажется, будто ты родился с нормальным подбородком, только я ни за что бы не пошла на такую операцию… а вдруг что-нибудь выйдет не так?
Клей поднялся.
— Я попросился на действительную службу. Теперь уж, наверное, мне не долго быть в Вашингтоне.
Она в раздумье глядела на него.
— Эрнесто считает, что операция имеет больше половины шансов на успех, и у Флоры будет новый подбородок еще доотъезда в Аргентину.
О господи! — поделом ему за то, что он искал у нее сочувствия! Солдат, уходящий на войну, — это решительно не его амплуа.
— Что же я должна для тебя сделать? Связать тебе свитер? — Ее голос звучал жестко, а дикция, которая начала было размазываться, вдруг прояснилась. Самым феноменальным в пьяной Инид была та быстрота, с какой она умела при желании трезветь. Не без удивления он вдруг понял, за что именно она его ненавидит — за то, что он толкнул ее на измену.
— Нет. Я просто думал, тебе будет интересно знать. Только и всего.
— Перед тем как зашагать по дороге боевой славы, дай мне, пожалуйста, разрешение на продажу дома. Не бойся, я поделюсь с тобой.
— Где ты собираешься жить?
— Где-нибудь в Джорджтауне.
— Хорошо. Я пришлю тебе его.
Она вдруг вскочила на ноги, порывисто обняла его.
— Ах, черт побери! Зачем мы ломаем эту комедию? — Она заплакала. — Не знаю, для чего я все это говорю. Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Если ты этого хочешь, конечно. Если ты хочешь, я согласна. — Ее голос прерывался. Он хотел сказать ей, что по-прежнему любит ее, но леденящая гордыня сковала его язык, наказывая не ее, а его самого. Так стоял он, молчанием причиняя жесточайшую боль и себе, и ей.
Она отступила от него.
— Ладно, — сказала она, давясь слезами, — пусть так. Кажется, я запачкала тебе рукав лаком.
— Ничего. — Его голос звучал хрипло.. — Мне лучше вернуться в отель.
— Ну, конечно. Знаешь, я ведь ничего не говорила отцу о том, что произошло между нами.
«Так ли это?» — спросил он себя.
— А тыговорил? — Она подозрительно взглянула на него.
Клей покачал головой:
— Ни слова.
— Хотелось бы тебе верить. — Она промокнула слезы бумажной салфеткой.
Его вдруг взорвало.
— Если ты ничего никому не говорила, почему же все думают, что я завел интрижку с женой какого-то латиноамериканца, а ты тут ни при чем?
