Звали ее Инга – темнокудрая красавица с черными, блестящими каким-то ведьминским огнем глазами. Крепкая, пышногрудая, крутобедрая. Работала эта Инга официанткой. По тем временам слегка не комильфо. Инга обожала застолья, шумные компании, танцы до утра. А утром – как огурчик. Ничто ее не брало. Где-то под Воронежем у матери в селе жил ее сын, восьмилетний мальчик. Ездила она к нему раз в год, в отпуск, на два-три дня. Жила в общежитии. Через месяц после знакомства переехала к Антону. Валечка была в ужасе – что за наказание Господь послал! Ведь не пара она ему, не пара! Пусть ловкая, красивая, веселая, но простая какая, Господи! Слава Богу, мама до этого ужаса не дожила! А Антон окончательно сошел с ума. Смотрел на Ингу идиотскими влюбленными глазами, прихватывал постоянно, гладил колени – все при матери, не стесняясь. Дорвался! Из постели они практически не вылезали. Бедная Валечка затыкала уши берушами. Инга вскакивала в шесть утра, гремела кастрюлями, варила жирные, наваристые борщи, стирала занавески, мыла полы, громко включала проигрыватель и радостно подпевала Эдите Пьехе:
– На тебе сошелся клином белый свет!
Валечку она в принципе не замечала, та ей не мешала. Инга, смеясь, называла ее призраком замка Моррисвиль. Валечка тихо страдала, пила сердечное и отказывалась узнавать своего родного сына. Теперь в отсутствие Инги и Антоши к ней днем забегала Ариша – они обе дружно плакали, жалея бедного Антошу, и утешали друг друга – все как-то еще образуется. Ариша! Родная душа! Тонкий, душевный человек, всхлипывала бедная Валечка. А он! Бесчувственный сластолюбец! Дорвался до сочного мяса! И еще мучило чувство вины – непроходящее. «Стоило все это затевать, ах, права была мама! Все бы как-то обошлось, и женился бы тогда на хорошей девочке, и мама ушла бы спокойно! Прости, мамочка, прости», – шептала Валечка, глядя на фотографию матери. Но что можно было исправить?
После смены у остановки Ингу встречал Антон – сумки волокла она неподъемные. Дома, на кухне, она сидела, тяжело дыша, расставив полные ноги и, кряхтя, разбирала баулы. А Антон ей помогал! Господи, ее Антоша, ее интеллигентный мальчик. Воистину ночная кукушка дневную перекукует. Инга доставала из сумки розовую, влажную ветчину, остро пахнувшую копченую колбасу, банки с салатами, остатки торта, недопитые бутылки коньяка и водки – и они садились ужинать.
А Валечка тихо стонала у себя в комнате и сосала валидол. Жизнь потеряла всякий смысл. Как ее мальчик мог жить с этой женщиной? Есть ворованную еду, спать с ней, смеяться в голос на кухне до ночи? Не думать о покое матери? Как он мог все это делать? Сколько вложено в этого ребенка любви! Сколько ходила она с ним в театры, на выставки, сколько прочла ему добрых и мудрых книг! Все, все напрасно, все зря! Страдала она безмерно, тихо варила себе каши – овсяную, гречневую, запивая слезами, и почти не выходила из своей комнаты. Единственным утешением оставалась Ариша. Вместе с ней они ездили на кладбище – сначала к Валечке-старшей, потом к маме, Вере Игнатьевне. Ариша ее утешала:
– Ну он же счастлив, в конце концов!
– Какое счастлив! – возмущалась Валечка. – Он просто сошел с ума!
А Инга меж тем начала попивать. Сначала потихоньку, а потом стала набирать обороты. Это, конечно, были еще не запои, но вполне реальные пьянки с истерикой, битьем посуды и уходами в ночь из дома. Антон бежал за ней, искал ее по подружкам, тащил на себе, долго держал под холодным душем, а она все бузила, бузила – до утра, пока не сваливалась в изнеможении где попало и засыпала, похрапывая, с открытым ртом. А ему к восьми на работу. Он здорово и резко сразу сдал – под глазами черные круги, волосы порядком облетели, губы плотно сжаты. Смех и веселье ушли, улетели в никуда. Мать видела – страдает, но в душе была тайная надежда: развязка у таких историй наступает вполне определенная – рано или поздно. Из ресторана Инга вылетела – попалась с сумкой продуктов. Дело замяли – что с пьющей бабы возьмешь. Через месяц устроилась в овощной ларек у дома – свекла, капуста, морковь. На руках вязаные грязные митенки, на пальцах красный облупленный лак, на голове – нечесаная свалявшаяся башня, на лице – расплывшаяся косметика недельной свежести. От прежней красоты ни намека, ни воспоминания. Грубая, вульгарная, страшная баба.
Валечка видела – сын наконец прозрел, глаза открылись – не слепой. Худющий, черный, замученный – смотреть больно, сердце рвется на куски. Кончилось веселье, начались скандалы – крики в голос, битье посуды, мат. Валечка накрывала голову подушкой. Инга стала водить в дом подружек – вместе пили водку под нарезанную толстыми кругами колбасу, вместе орали песни. Валечка наконец решила поговорить с сыном. Он молчал, а потом тихо сказал:
– Куда ее выгнать, мама, на улицу? Там она через неделю околеет.
– Ну тогда оставь все как есть, а через неделю околею я, – отвечала сыну Валечка.
– Потерпи, пожалуйста, потерпи, – попросил Антон, и Валечка увидела его глаза, полные боли и слез. – Потерпи еще немного, я что-нибудь придумаю. Господи, я же тебя совершенно замучил, какая же я последняя сволочь. – Он зарыдал и опустился перед матерью на колени, обхватив руками ее тонкие ноги.
– Бедный мой мальчик, бедное мое дитя. Это я одна во всем виновата, это из-за меня так сложилась твоя жизнь, – шептала Валечка, гладя сына по голове.
Боже, какое счастье! Сын вернулся к ней, это снова ее мальчик, ее несчастный ребенок. А вдвоем они что-нибудь придумают, ведь не бывает безвыходных ситуаций, что-то образуется, даст Бог!
«Что-нибудь» придумать Антон не успел – за него эту тяжкую работу выполнил Всевышний. Пьяная Инга попала под машину – месяца через полтора. Насмерть. Похороны были дикие и шумные – кто-то выл, кто-то выяснял отношения. На кухне хозяйничали Ингины подружки – пекли блины и постепенно напивались. Одна из них уже спала на Валечкиной кушетке, а другая долго дебоширила и обвиняла в смерти подруги Антона. И даже полезла с ним в драку. Вечером, поздно, зашла Ариша. Помогла Валечке вымыть посуду и прибраться в квартире. Зашла к Антону – он лежал на кровати одетый, отвернувшись лицом к стене. Ариша села рядом и стала гладить его по голове. Он громко разрыдался и схватил ее руку, лихорадочно сжимая и целуя ее тонкие и холодные пальцы. Проснулись они вместе, почти одновременно открыв глаза. Ариша слабо улыбнулась, а он смущенно и резко вскочил с кровати и бросился в ванную. Утром Валечка, конечно же, увидела Аришин плащ и, не выпив даже чаю, прихватила сумку и торопливо вышла на улицу: «Пройдусь по магазинам, решила она. Ей казалось, что вот сейчас у них все сладится, как все намучились за последнее время, как устали. – Домой не пойду – не буду им мешать». Она шла по улице и счастливо улыбалась. Ариша ушла на работу, а Антон весь день собирал Ингины вещи. Ему хотелось все уничтожить, изъять без следа ее пребывание в его жизни. А след в сердце? Как быть с ним?
Вечером зашла Ариша – сварили пельмени и долго сидели на кухне за столом, пытались общаться, но получалось как-то скованно и отрывисто. Все были смущены ситуацией. Потом Антон встал и ушел к себе.
– Останешься? – тихо, с надеждой спросила у Ариши Валечка. Ариша вздохнула и покачала головой, кивнув на дверь Антошиной комнаты.
– Ну, всему свое время, потерпи, – мудро решила Валечка.
А Антон опять замкнулся, ушел в себя. С матерью общался односложно, после работы что-то рассеянно жевал и уходил к себе. Все – молчком. Валечка растерялась. Разве думала она, что все теперь опять сложится не так? Разве не заслужили они наконец счастья и душевного покоя? Как верила она, что у сына и Ариши все сложится, образуется и будет она спокойно доживать свой век в кругу близких и родных людей. Но – скажи Господу о своих планах.
Спустя года полтора Антон завел себе женщину. Так Валечка обозначила новый роман сына. Осторожно навела справки – на сей раз его избранницей оказалась вполне приличная женщина, коллега, разведенная, с двумя детьми, старше Антона на восемь лет. Звали ее Нина Марковна. Валечка видела ее как-то на улице, мельком – немолодая, грузная, с пучком и в очках с сильными стеклами – ну тетка и тетка, ровным счетом ничего интересного и примечательного. Валечка искренне недоумевала, чем могла привлечь ее сына заурядная и скучная, усталая и немолодая женщина. Может, контрастом с несчастной Ингой? Впрочем, что есть, то есть. На выходные Антон уезжал к Нине Марковне – та отправляла детей к сестре. То, что он прилично был моложе своей возлюбленной, теперь в глаза не бросалось. От прежнего красавца и балагура не осталось и следа. Полноватый, лысый, среднестатистический дядька.
Ариша все хворала – то прицепится к ней не по возрасту детская корь, то всю осень мучает бронхит, а по весне мается с гастритом. Заходила иногда вечерами – пили чай все вместе. Ариша глядела на Антона с восторгом и обожанием, ни на минуту не замечая в нем разительных и, увы, печальных перемен. Ночью плакала, тосковала, ворочаясь в своей узкой одинокой постели. Сходила к гадалке – по объявлению в газете, никому, даже Валечке об этом не сказала. Гадалка, немолодая, полная армянка с распущенными по плечам крашеными черными жгучими волосами и печальными огромными влажными, сказочной красоты, глазами, гадала на кофе и картах. Денег взяла немало, но и сказала волнующие и прекрасные слова. Одиночество отвергла решительно, посулив Арише тихую семейную и спокойную старость. Ариша разволновалась, долго сидела на лавочке у подъезда – идти к метро совсем не было сил. Но ночью опять расстроилась, не поверив в обещания гадалки, – какой муж, откуда? И решила грустно, что все это обман и полная чушь.
