Её мне не хватает…
— Тьфу-тьфу! — вытаскиваю изо рта небольшой осколок скорлупы грецкого ореха возмущаясь, — а если бы ребёнку попался?
— А всё, Валюш, возможно. Вот как так? Да ещё и крупный, — удивлённо подытоживает моя подруга Наталья, глядя на лежащую скорлупку грецкого ореха. Ради неё я и купила этот торт. Давно она у меня не была в гостях, всё как-то больше по телефону или встречаемся в литобъединениях. У Наташи замечательные стихи, особенно детские.
Нет, не было никакого праздника, а просто торт и чай. Порой хочется себя побаловать. Наташа, она по тортам мастерица, столько переделала. Раньше и я пекла, но стала лениться, да и если его сделать на совесть, то столько волокиты и в крупненькую сумму обойдётся — проще купить.
— А знаешь, Валюш, мы очень бедно жили, и я рано замуж вышла. Поспешила, но значит судьба, — смолкла она, смолкла и я на секунду, а Наташа затем добавила:
— Да, у всех своя судьба, у всех…
— Так вот, меня сильно муж любил, и я его, конечно. Он перед нашей свадьбой ходил, вагоны разгружал вечерами, подрабатывал. День на одной работе, а вечером кули таскал, там и надсадился, спину сорвал. Это он мне сюрприз сделал.
— Спину сорвал? — перебиваю её.
— Нет, кольцо обручальное купил на заколымленные деньги.
— А-а-а, — протянула я, — здорово.
И почему-то вспомнился сон про моё обручальное кольцо. Тяжёлый сон, не буду о нём писать. Но Наташа про своё кольцо рассказала:
— Оно мне маленечко великовато было, порой ничего, это когда я поправлялась. Не снимала его никогда. Туговато в семье стало, помнишь, время какое пошло.
— А как же не помнить, всё было — и талонная система, и перестройка, и прилавки пустые, всё было, — повторилась я, на секунду окунувшись в восьмидесятые.
— Так вот, я стала на дому заказы принимать, торты делать. Кому на свадьбу, кому на день рождения, на юбилей какой. Покупали, я на совесть делала, вкусно. Много денег не брала, всё по совести.
В этом я не сомневалась, зная Наташину совесть, добавила:
— Ещё бы не брали, ела твою выпечку, знаю, — и проглотила слюну, словно вновь откусила с ливером Наташин пирожок. Вкусно. Через открытую балконную дверь на кухню залетела птичка — необычная, чуть больше воробья, а клюв длиннее в два раза. Я таких не видела, Наташа тоже.
— О, это не к добру.
— К добру, Наташа, к добру, к весточке какой-либо. К хорошей, — добавляю, а самой как-то не по себе стало. Птичка полетала по кухне и тут же вылетела.
— Не захотела с нами торт поесть. Косточкой боится подавиться, — подшучиваю. А Наташа продолжила свою тему:
— Однажды много заказов было, а потом выходной, мы с мужем на речку поехали. А я смотрю, а на руке кольца нет.
— Может, в воде спало, — подумалось мне, и озвучила это вслух.
— То-то и оно что нет, не так бы обидно было. Я ведь ещё в воду не зашла, а кольца уже не было. Это я когда тесто замешивала или крем для тортов, там оно у меня и соскользнуло. Не почувствовала. И ведь никто не отдал. — Наташа запечалилась, словно произошло это на днях. — Оно мне было очень дорого, Валя. Очень. Потом после этого кольца словно жизнь наперекосяк пошла…
— Да забудь, Наташ. Я вот тоже всё своё золото, с годами накопленное, и кольца обручальные, моё и Сашино, они у нас широкие были, не носили почему-то, перекатала и сыну цепочку сделала. Подарили на тридцать пятый день рождения. Так представляешь, делал как-то он в ж.-д. поликлинике томографию головного мозга, а цепочку снял, весомая, ну и забыл там. Через полчаса вернулся, а её и след простыл. Кто-то полакомился. Да Бог с ними, я никому зла не желаю, ведь можно было и через видеокамеры посмотреть. Ладно, что уж об этом. — Я про себя подумала, зато сынок все болезни с золотом потерял. — Нет, пусть другого беда не коснётся, но от сына уйдёт навсегда, — вырвалось у меня рифмой. — Мне как-то и цепочку не жалко было, хоть и дорогущая. Я не любила золото, ближе серебро.
— Ох, нет, Валюш, а для меня это такая память, — она покачала головой. Мы уставились на балконную дверь, словно ожидая повторного визита птички, но она так и не появилась. А Наташа задалась вопросом: интересно, что за весточку тебе птичка принесла?
— Время покажет, посмотрим. Пей чай, а хочешь, кофе налью.
— Не сплю я от него. Да и вообще, плохо сплю. Всё в голову лезет.
«И полезет», — подумала я. Зная, каково Наташеньке… У неё рак, рак последней стадии. Больно. Позже, после этой встречи я старалась как можно чаще быть с ней, помогала, чем могла, ездила с ней по больницам и т. д. Много она мне чего рассказала, здесь уж и не скроешь, все об этом знали, каково ей жилось, когда запил муж и сильно оступился её единственный сынок, как она у всех святых вымаливала, чтобы они остепенились и встали на верный путь. Вымолила. Правда, муж помер, вроде после операции. А сынок, сынок вступил на верный путь. Этим Наташенька и наслаждалась последнее время, сыном, снохой и внуком. Нашлась и опора, мужчина, который всячески поддерживал Наташу, казалось бы, живи в радость, прошлое позади. А нет, этот проклятый рак. Сколько горя приносит во многие семьи. Не проснулась наша Наташенька после операции. Ох, как нам её всем не хватает. Светлый ты наш Человек. А её замечательные стихи, душу насквозь пронизывают. Она-то точно на небесах. Наказывала мне в последние денёчки:
— Ты, Валюш, не плачь, если я помру, значит, так Богу угодно.
Судите меня
— Здравствуй, мама, вот я и приехала. Слышишь ли ты меня? — чувствую, кажется, слышишь. Помнишь, когда я приезжала с сыном домой, первое, что говорила — частушку, всегда её напевала при встрече: «Самолёт летит, крылья стёрлись, а вы не ждали нас, а мы припёрлись!» Помню, как ты, утирая слезу, всегда отвечала: «Ждали, доченька, ждали!» и прижимала поочерёдно, то меня, то Шурку к себе. Как это было давно…
Вот и сейчас, я думаю, ты тоже нас ждала. Троица — праздник. Предыдущую ночь я не смогла уснуть, так получилось. А когда утром рано позвонила Тома, сестра, и сказала — поехали. И знаешь, что я ей ответила? Езжайте без меня, я не смогу, ночь не спала. Тома молча положила трубку, поняв моё состояние. Но я тут же перезвонила со словами: «Поеду». Меня долго ждать не пришлось, собралась в считанные минуты, и наш любимчик Костя уже вёз нас к тебе, мамочка, к вам, ведь ты там с папой, как всю жизнь прожили вместе, так и сейчас плечо к плечу, и ещё куча ваших деток, наших сестрёнок и братишек. Мы исполнили твоё последнее желание — похоронить в Батурино. Но когда ты нас об этом просила, а на тот момент папа уже давно был в мире ином, а мы тебя умудрились перевезти к нам в город, и прожила ты здесь совсем ничего, каких-то пять лет, а то и меньше. Мы в голос говорили: «В Томске, на Бахтине места хватит». А ведь мы тогда шутили, у всех нас в душе было выполнить твою просьбу, а говорили совсем иное. Никогда не забуду твои слова, ты мне часто говорила: «Близок локоток, да не укусишь, доченька». А ещё: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Точно, мам, не поймаешь, и локоть не укусишь, пыталась, увы, казалось бы, вот он, а никак. Зачем на твою просьбу мы так тебе отвечали? Зачем? А слово-то не воробей, но не признались же, что пошутили. Не забуду я и свою шутку, которая меня преследует уже более сорока лет. И сколько ещё будет преследовать, даже не знаю, а может, после того как напишу всё искренне, она оставит меня в покое?
Недавно сходила в церковь на исповедь, призналась батюшке, вроде бы и полегче стало, а нет да всплывёт. Тяжко так на душе становится, скверно, мучительно… Я в очередной раз прошу твоего прощения, прошу за ту глупость, которую совершила необдуманно, нет, тогда она была обдуманной. Но такая глупость… Страшная. С ней и живу. Да, мамочка, повторюсь, близок локоть да не укусишь… Ведь я оклеветала совершенно невинного человека, человека, которого даже и в глаза не видела. И пусть меня осудят все — заслуживаю.
