— Куда-нибудь да пойду, в конце концов, если у человека нет цели, значит, сам он — и есть эта цель!
— Оставь эти слова. Пойдешь со мной, как миленький. Зайдем к нам домой, отдохнем, пообедаем, потом пройдемся по городу, опять вернемся домой.
— Нет.
— «Нет» не принимается, идем, и все тут. Смотри только не потеряйся.
Исмаил пробормотал:
— Ну, раз настаиваешь, то так и быть.
В доме была всего пара комнат, квадратный дворик с небольшим садиком, засаженным петуниями. В крошечном бирюзовом бассейне виднелось несколько красных рыбок. Мать Камеля была старой, но приятной и аккуратной. Лицо ее выглядывало из белого платка, на котором блестели крупные стежки золотой нити. На фарси она изъяснялась с трудом, но при этом была говорлива и шутлива. Едва познакомившись с Исмаилом, сказала:
— Камель наш любит говорить, что он лишен недостатков[31], но это ни чуточки не так!
Исмаил посмотрел на сморщившегося Камеля и со смехом спросил:
— Почему же у него должны быть недостатки, может, Камель — само совершенство?
— Нет, дорогой мой, нет, свет очей моих, если бы у него не было недостатков, он бы давно женился, и вокруг меня было бы полно внуков!
Исмаил сверкнул своими голубыми глазами и расхохотался:
— Тогда, конечно, все было бы — само совершенство. Но за Камелем дело не станет!
— Да услышит тебя Аллах! Ты вот скажи это ему, чтобы пошевеливался, а то время уходит, я одной ногой в могиле, тоскую оттого, что нет ни невесты, ни внуков. Многого от него не прошу, пусть только возьмет девушку, любую, какая понравится, и приведет в дом. Слава Аллаху, и зарплата у него хорошая, и знания есть, и на фарси как соловей говорит. И авторучка в кармане, и очки на носу, и галстук на шее… Слава Аллаху, все у него есть: фигура, рост, сила, здоровье. Не знаю, чего он сидит, ждет. Почему ручки сложил. А как есть свободное время — бежит к книгам своим, читает с утра до ночи. Уж последнее время я боюсь, как бы он от всех этих книг с ума не сошел. Сто тысяч раз ему говорила: Камель, сынок, плоть от плоти моей, свет очей моих, не желала я, чтобы из тебя мулла либо Ленин получился. Ты только женщину возьми, успокой мою душу. Если вы ему это скажете — век буду за вас Богу молиться! А у меня от повторения этого язык уже стерся!
— Что же я скажу ему, матушка? Мы же меньше суток знакомы. Но — хорошо, передам ему ваши слова.
В это время Камель строго спросил:
— Вы слушаете слова старших, уважаемый, чтобы мне их передать?
— Надо слушать, если шанс выпал, как не послушать?
Мать Камеля рассмеялась, ее щеки порозовели:
— Вот молодец какой, хорошо сказал!
Камель тоже рассмеялся и, чтобы сменить тему, предложил:
— Пойдем, заглянешь в мою библиотеку.
Мать всплеснула руками.
— Да уж, библиотека, а толку-то? Даже Корана в ней нет!
Библиотека помещалась в задней комнате дома. Полки были вытесаны неумело, а масляная краска, окрашивающая их, местами загустела комками. На верхней полке были выстроены в ряд несколько старых выцветших фотографий, заинтересовавших Исмаила. Большинство лиц было суровым. Посмотрев на них, он спросил:
— Не узнаю их, кто это?
— Это? Очень известные: Маркс, Ленин, Максим Горький, Че Гевара, Дзержинский. А эти трое — иранцы: доктор Таги Арани, Самад Бехранги, а это — Хосров Голесорхи[32].
Исмаил нахмурился и заметил:
— Да, правильно, двух последних я знаю.
— Эти люди принадлежат к числу мыслителей и вождей мировой революции трудящихся.
Исмаил обратился к книгам. Большая часть их была переводной. Пробежав по ним глазами, он спросил:
— По шариату ничего нет?
— Нет.
— Почему?
— У меня больше литература, философия.
— А о Тебризе что-нибудь есть?
— Есть, вот тут, внизу, «История Конституционной революции» и еще несколько.
Он присел и достал эти книги. Исмаил с интересом рассматривал их.
— Раз мне довелось приехать в Тебриз, очень хотелось бы узнать об этом городе и Конституционной революции[33].
— И узнавай на здоровье.
— Могу я их взять почитать? Поверь, я верну. Я ведь сам работаю в библиотеке мечети.
— Библиотека мечети?
— Ну да.
— Неужели и в мечети есть библиотека?
— Я к тому это сказал, что верну вовремя.
— А куда ты их хочешь взять? В этой комнате спи, здесь же и читай. Книги отсюда не выдаются!
— Но я серьезно, я залог оставлю.
— А я пошутил, как хочешь, так и поступай, главное — не церемонься. Видишь, что место есть для отдыха и сна.
— Спасибо, но я не кокетничаю. Я хочу несколько дней пробыть в Тебризе и не буду тебя стеснять.
— Да не стеснишь ты. Чувствуй себя здесь хозяином, никаких проблем.
И все-таки ночевал Исмаил в дешевой гостинице для путешественников, в большой комнате, где спало еще несколько человек. В основном это были крестьяне или горожане-путешественники, которые к ночи добрались до Тебриза, усталые и сонные, и пришли в эту гостиницу, чтобы упасть на первую же предложенную койку, распространяя вокруг себя запах потных ног. Лежанки были деревянные и расшатанные. Каждое движение отзывалось громким скрипом. В первую ночь Исмаил спал на лежанке, на середине которой во всю длину была выпуклая деревянная плаха, буквально раскалывавшая его на две части. До утра он сражался с этой лежанкой, но, как бы он ни повернулся, ребра упирались в эту плаху, и было больно.
Гостиница стояла на перекрестке улиц. Несколько старых осокорей протянули в сторону ее окон ветви, в которых спали воробьи. И самым ранним утром, когда еще не рассвело, началось оглушительное воробьиное чириканье. Исмаил все еще не мог заснуть. Он тихонько поднялся и, открыв дверь, вышел в коридор. Все постояльцы спали. Совершив омовение, он вернулся, в стенной нише обнаружил грязный кусочек расколотого мохра, встал возле своей койки, стоявшей по направлению к Мекке, и прочел намаз. После этого ничего не помнил. Тяжелый сон сморил его.
Когда он проснулся, в комнате никого не было, оставался лишь он и пустые лежаки. Улица была полна шума машин и мотоциклов, и солнце заливало комнату до половины. Перво-наперво Исмаил принялся обследовать лежаки. Найдя самый ровный и прочный из них, он оделся и, выходя из гостиницы, подошел к администратору и внес деньги вперед именно за этот лежак, обговорив, что на нем будет спать только он.
На площади недалеко от гостиницы находилась кофейня. Исмаил позавтракал в ней, закинул рюкзак за плечи и двинулся обследовать город. В первом же парке, попавшемся на его пути, он нашел тихое место и занялся чтением «Истории Конституционной революции». Погружаясь в книгу, он забывал о себе. Время, место, вся окружающая действительность исчезли. Вместо них постепенно стали возникать перед его глазами те события, которые описывались в книге. Он сам был частью конституционного движения, одним из борцов — сторонников Саттар-хана[34].
Дочитав, он пошел в те кварталы, в те места, где происходили описываемые в книге события. Он находил улицу за улицей, дом за домом. Рыдания сжали его горло при виде величественного замка, на груди которого до сих пор видны были следы пушечных и ружейных попаданий. Выйдя из города, он направился в сторону низких холмов цвета серы, которые в описываемые в книге времена были местом военных учений повстанцев. Кроме карканья ворон и шуршания ветра в султанах сухой травы на холмах, других звуков здесь не было. Он немного побродил по этим холмам, потом растянулся на склоне одного их них. Положив рюкзак под голову, долго смотрел в небо. Потом закрыл глаза — и услышал топот копыт и крики команд, отдаваемых тренирующимся повстанцам.
Он увидел Саттар-хана, с загорелым лицом и раскосыми добрыми глазами, который мрачным голосом отдавал повстанцам команды. Затем — сцены боев с русскими и с правительственными войсками, победы и поражения, и в конце концов — старость и отход от революции, и поездка в Тегеран, и происшествие в парке Атабека, и трагическая гибель.
Голос трясогузки заставил Исмаила открыть глаза. Уголки его глаз были влажными. Небо было как опрокинутый океан синего цвета, иногда рассекаемый торопливым полетом степных голубей или неспешным парением орла вдалеке.
Послышался лай собаки. Ниже по холму паслось небольшое стадо овец, приближаясь к тому месту, где лежал Исмаил. Он забросил рюкзак за спину и пошел в сторону города.
Книги Камеля открывали ему свежие знания, и он читал их с жадностью. Камель взволнованно говорил ему о том мире, который описывали эти книги, о преимуществах социализма и о завидных условиях жизни в социалистических странах. Он прямо утверждал, что единственный путь спасения Ирана — это установление народной власти, наподобие социалистических стран. Исмаил с интересом слушал его, но сам молчал. В глубине души он не мог согласиться с ним. Строй, о котором говорил Камель, казался Исмаилу выдуманным и недостижимым.
