Снова стало подмигивать, а Штрудель замолчал и молчал потом долго.
– Может, посидим? – предложил нерешительно. – Поболтаем.
– О чем? – спросило существо.
– О чем-нибудь.
– О чем-нибудь я не болтаю.
– Просто посидим. Помолчим.
– О чем?
– Ни о чем.
– Нет, нет! Этому никто не поверит. И что я напишу в объяснительной записке по поводу нашей встречи?
– Вы пишите объяснительные записки?
– Не мыслю без них свое существование.
– Вопросы еще есть? – спросил петух
– Вопросов больше нет, – вздохнул Штрудель. – До свидания.
– Прощайте, – ответило существо.
– А почему не "до свидания"?
– "До свидания" похоже на сговор. На предполагаемые встречи и несогласованные намерения.
– Вот так-то! – похвастался Сиплый.
– Знай наших! – похвастался Сохлый. – Ты еще не накрамолил, а уже доложено.
И они пошагали дальше.
Дальше и дальше.
– Он не народ… – бормотал Штрудель. – Нет, нет! Какой он народ? Народы такими не бывают…
Встали.
Огляделись.
Рельсы по брусчатке. Провода над головой. На остановке начертано: "Трамвай номер 1. Конечный пункт – Народный дом".
– Вот, – порадовался Штрудель. – Вот где скрывается этот народ! Взглянем на него и пойдем обратно. К себе за угол.
3
Двое сидели на скамейке.
Возле трамвайной остановки.
Седые. Благообразные. С непомерным к себе уважением.
Разговаривали шепотом, не привлекая внимания.
– Что вы на это скажете?
– Какое, всё-таки, варварство! Какая нелепость!
– Конечно, варварство. Конечно, нелепость. Но их тоже можно понять.
– Нет! Я не понимаю.
– Как умный человек.
– Как умный – тем более.
– А вы войдите в их положение.
– Не хочу. Пусть они войдут в мое.
– Они не могут.
– Почему?
– Не могут, и всё. Такая у них особенность.
– Пусть тогда идут к черту.
– Возможно, вы правы.
– Я прав. Они правы. Вечно вы их оправдываете.
– Я никого не оправдываю, но со всеми согласен. Это разные вещи.
Штрудель подобрался поближе, разглядел в подробностях:
– Народ ли это, который в розыске?
Сиплый ответил:
– Которые в розыске – те не народ.
– Вмешиваться будем? Задавать вопросы?
Сохлый добавил:
– Когда надо, мы вмешаемся.
Подошел трамвай, и двое вошли в вагон. Через разные двери. Поссорившиеся навеки.
Водитель позвал:
– Которые с петухом. Вам с передней площадки.
Сиплый с Сохлым подтолкнули к дверям:
– Заходим. Располагаемся. До тюрьмы далеко, чего ноги топтать?
– У меня проездной, – заявил Штрудель себе на удивление. – А с петухов за проезд не полагается.
Водитель прозвенел несмело, и они покатили.
– Следующая остановка: Обелиск достижений.
Ехали.
Высматривали по сторонам приметы быта и времени.
Окна по линейке. Деревья по струнке. Коробки из бетона унылым великолепием.
Ни единого балкона на домах. Ни единого скворечника на ветвях. Ни единой клумбы на газонах. Ни единого флюгера на крышах. Лишь кумачовые полотнища с призывами, линялый административный восторг.
Город ликований и опасений.
Приобретений и потерь.
Ветры высвистывали по-разбойничьи на продувных проспектах, по которым шастали черные машины да ежились на тротуарах неприметные фигуры в схожих одеяниях – надзор за нравами, цепко оглядывали прохожих.
Штрудель пригорюнился. Петух пригорюнился тоже:
– "Если бы я захотел разорить какую-либо территорию, отдал бы ее в управление идеологам".
– Как ты сказал? – насупился Сиплый. – Да за такие за слова…
– Это не я сказал. Это я подслушал. У Фридриха Великого. Кайзера германского.
– Будем брать, – насупился Сохлый. – Для великих у нас башня имеется. С земляной ямой. Где всякому поместительно.
И пассажиры кивнули согласно.
4
Трамвай был полон, однако каждый сидел на отведенном ему месте, дабы не создалось толчеи, в которой злоумышленник способен затеряться.
– Господа! – возгласил Штрудель. – Кто из вас народ?
Все промолчали, воздерживаясь от суждений, ибо заучили с детского сада: в закрытый рот муха не влетит. Лишь один негромко признался:
– Я… Вроде бы я.
Это был дипломат, возвращавшийся домой со званного раута. Чтобы стянуть с плеч фрак с манишкой, скинуть начищенные штиблеты, напялить фланелевый халат в пятнах от потребляемой пищи, сунуть ноги в шлепанцы и с наслаждением цыкать зубом, ибо цыканье на приемах не допускалось во избежание международных конфликтов, разрыва отношений и поэтапной сдачи территорий.
Ростом мал, шеей широк, ногами коротковат, мускулистости непомерной.
Спортсмен-тяжеловес.
– Вы борец? – спросил петух.
Ответил политично, с тонкой улыбкой:
– Всякий дипломат – борец, но не всякий борец – дипломат. Употребляем в делах посольских. С неизменной похвалой-старанием.
Встал со скамейки неприглядный мужчина, вкрадчиво уклончив, нацелился портфелем с микрофоном:
– А это… Это придется доказать.
И дипломат принялся доказывать.
– Приплываю полномочно на отдаленный остров, который не приметить в океанских просторах, спускаюсь по трапу на красный ковер.
– Ах, – говорю, – какая прелестная взлетная полоса!
А эти, которые встречают:
– Вы что… – удивляются. – У нас и взлетать нечему. Кроме гусей с курами.
– Этим мы обеспечим. Это нам не впервой.
Меряю шагами их сушу, со всех сторон окруженную водой, вбиваю в нее колышки:
– Мы этот остров обустроим. Пляжи огородим. Вышки по углам поставим. Прожектора. Караульных с собаками.
Беспокоятся:
– Как же мы будем купаться? Рыбу ловить?
– Бассейн для вас соорудим, – объясняю. – Один на всех. А рыбу из Норвегии привезем. Треску в брикетах.
Дальше вбиваю колышки, сушу размечаю:
– Тут будут у нас ангары, тут склады, стоянки для наших самолетов, цистерны с топливом, диспетчерская башня.
– Эй! – кричат. – Так всю страну займете. А мы где будем? Наше население?
– В Европе, – объясняю. – В отелях. Мы разместим, мы и оплатим.
Надо непременно отметить, что на тот остров зарились наши недруги, слюну пускали от предвкушения. Пошел – поиграл мускулами, наказал местным правителям, закоснелым в коррупции и разврате:
– Проведите мобилизацию. Подготовьтесь к скорой войне.
Улыбаются беспечно:
– Да кто на нас нападать станет? Кому мы такие нужны?
– Об этом не беспокойтесь, – говорю. – Уж мы позаботимся.
– Не, – отвечают. – Теперь не сезон. В жару мы не воюем.
– А когда у вас похолодает?
– А никогда.
– Введите неудобства перед будущей войной. Чтобы народ привык.
– Какие, – интересуются, – неудобства?
– Карточную хотя бы систему. Длительные перебои с продуктами питания.
– Да у нас бананы с апельсинами: рви – не хочу. Финики в рот падают безо всяких карточек, – какие тут перебои?
Вижу – не поддаются. Намекаю о врагах, с которыми столкуемся за их спинами. Угрожаю ненавязчиво.
Гляжу – обеспокоились.
– А если нападут на нас? Что тогда?
– Сражаться станете. До последнего человека.
– До последнего, – говорят, – это недолго. А дальше что?
– Протянем вам руку дружбы.
– И что в той руке?
– Не беспокойтесь. Останетесь довольны.
– Поточнее бы.
– Пришлем роту для охраны. А лучше – полк. С дивизией вам будет спокойно. Танковая армия не подведет. Баллистические ракеты не помешают.
– Но где взять на это деньги? Нам и взвод не прокормить.
– Попросите экономическую помощь.
– У кого?
– У нас.
– А чем будем расплачиваться?
– Другой экономической помощью.
Снова играю мускулами. Намекаю о санкциях. Вижу – колеблются:
– После войны станет нам лучше?
– Вряд ли. Раны придется зализывать.
– Зачем же тогда воевать? Чтобы хуже было?..
Посовещались, спрашивают:
– А если вдруг победим? Тогда что?
– Не дай вам Бог! Народ зашевелится. Вольностей потребует. Усиленного дополнительного питания. Каждому по шалашу.
Махнул на них рукой:
– Видно, нам за вас воевать. Флот подтягивать. Десанты выбрасывать. В который уж раз.
– Это, – говорят, – мысль. Вы к десантам привычные. Вам и ружье в руки.
Дикие люди…
5
Была пауза.
– Ну что ж, – разрешил неприглядный мужчина со смытым лицом. – Можешь быть народом. Только в меру.
– А мы проследим, – добавил Сиплый и пожал дипломату руку.
Руку пожал ему Сохлый.
– Он не народ, – огорчился Штрудель. – Нет, нет, и он тоже. Но кто же тогда? Кто?..
Ехали. Переживали. Глядели в окно.
