Но это было совсем неверное рассуждение: появись когда-нибудь этот мужчина, женщина пропустила бы его подобно тому, как пропускаешь лица случайных прохожих в городском аду. Не то что полчаса — ни единой искры бы не задержалось.
Женщина, однако, не знала этого и не могла знать, не чувствовала и не могла почувствовать — подобно тому, как листья этой пальмы не могли знать или почувствовать, что представляет собою человек, или подобрать название солнцу.
И кто-то, кто увидел бы со стороны четкую тень этой женщины под тенью пальмы, подумал бы совсем не о том, о чем думала женщина, — о чем-то, совершенно несвязанном с ее мыслями, а между тем, еще кому-нибудь, захочется верить, что есть такая связь и, более того, отыскать ее.
Женщине вспомнилось вдруг, как ее второй мужчина любил повторять: «На Бога можно набрести только случайно». Уходя в отпуск каждое лето, он часто отправлялся в горы (море его не удовлетворяло), — поэтому она любила спрашивать его:
«Где же? На вершине?»
А он отвечал:
«Нет».
Тут женщина, посмотрев направо, вдоль пляжной полосы, увидела, как со стороны отеля, куполом возвышавшегося над гущей пальм, идет человек, которого она узнала; это был ее приятель и коллега, работавший здесь гидом; вернее сказать, она узнала зеленую майку с черными полосами поперек — он всегда носил эту майку, и как она теперь штормила на ветру — казалось, сейчас вот-вот порвется!
Будто бы через тканевые поры проносилась зыбкая неустроенность всего этого мира!
Когда мужчина подошел вплотную и остановился, женщина развязала платок на голове и, бросив его к ногам, на остывающий песок, прижала маленьким камешком.
— Ты из отеля?
— Да.
— Что там?
Конечно, она спрашивала о туристах, но он ответил ей, чем занимался он сам, только что, в перерыве от работы, — слишком поразило его недавнее открытие, которое он сделал буквально на пустом месте; чувство новое и очень странное, почти восторг, который не сумело заглушить даже море, своим собственным восторгом, более праздным и бушующее умиротворенным.
— Я смотрел один фильм… вернее, пересматривал… до этого я видел этот фильм совсем маленьким мальчиком, когда еще не жил здесь… и знаешь, тогда, много лет назад на самой середине фильма начались жуткие помехи, серо-белые, очень густые, — так что ничего вообще нельзя было разобрать, но звук нет, звук не терял четкости. Фильм мне очень понравился, и я не выключал телевизора, а все силился представить, что за этими помехами, будто пробирался через дебри к свету, и никак не мог… снова и снова — нет, безрезультатно… и все же один раз мне удалось, тогда я был в этом уверен, но дело в том, что это произошло, когда я прекратил уже пробираться — не сказать, чтобы я отчаялся, нет, просто успокоился, смирился, что слышу только звук, но ничего к нему не могу приписать… воображением. И вдруг мне все явилось само собой — на несколько мгновений, не более… я слышал слова, разговаривали двое, мужчина и женщина, и я понял, что они стоят возле отворенного окна; он облокотился на подоконник, подпер рукой подбородок… и этот свет — их освещал алый закат. Закат, пожалуй, явился мне явственнее всего. Эта картина тогда пронзила меня, как озарение… она и была озарением… С тех пор я не видел этого фильма и давно успел все забыть… а сегодня включаю, и поверить не могу: вот он идет, по местному каналу… Я стал смотреть… Я вспоминал, но все по порядку… И когда подошел тот самый эпизод, тот разговор мужчины и женщины, я увидел на экране ровно то, что мне явилось много лет назад, представляешь? Все в точности! Отворенное окно, закат… Мужчина склонился к подоконнику; подпирает рукой подбородок… Я ничего этого не помнил, до самого начала эпизода, а потом… Можешь представить себе мое удивление — я тотчас вспомнил все! И еще одно. Сегодня я более глубоко проникся тем, о чем они разговаривали; я усвоил то, чего не усвоил тогда. Женщина собиралась уходить от мужчины, а он не хотел ее отпускать, — это я помнил… ему было больно, так я тогда подумал, но только сегодня я сумел проникнуться его болью в полной мере… я ощутил ее, как свою собственную… но не просто потому, что увидел картинку, — я поневоле обострил себя тем озарением, из прошлого…
«О чем он там говорит?.. О закате? Наверное, об этом закате… — мелькнуло в голове женщины, — глупость какая! Будто я сама его не вижу…»
И потом еще одна мысль:
«Кажется, он сказал, что хочет прогуляться чуть подальше, к скалистой гряде и попросил составить ему компанию…»
Верно, мужчина действительно завершил свою необычную историю этим предложением.
Они шли молча, словно боясь нарушить шум начинающегося отлива, — нарушить каким-нибудь неуместным вопросом; волосы женщины свободно развевались — она так и оставила свой платок, на песке, под пальмой.
Женщина прервала молчание лишь тогда, когда песок под их ногами сменили плоские каменные глыбы, — и то не с тем, чтобы задать мужчине какой-то вопрос — она резко остановилась и указала на одну из глыб, неправильной треугольной формы.
— Смотри!.. Что это? След! Отпечаток!
— Ничего себе! И правда…
— Это отпечаток ископаемой черепахи.
— Как он мог здесь очутиться?
— Понятия не имею! — она подошла ближе и села на корточки — возле самого камня.
— Туристы редко сюда забредают — и все же странно, что никто до сих пор не обратил на него внимания.
— Его могло вынести на берег совсем недавно…
Минуту-другую она изучала находку, а потом произнесла:
— Знаешь, в детстве я увлекалась палеонтологией… да и в двадцать лет еще хотела стать палеонтологом.
— Почему же в результате не стала?
— Ну… турбизнес мне нравился не меньше…
— Конечно, только свою жизнь можно охватить, чужую никогда, если ты это имеешь в виду.
— Особенно, если ты сам и придумал эту чужую жизнь, — заметила женщина.
— Точно.
Она выпрямилась; он приобнял ее за плечи; они двинулись дальше, но женщина все оглядывалась назад, на отпечаток, пока треугольная глыба совсем не затерялась среди других глыб. Тогда женщина сказала вдруг:
— Мне кажется, я завтра умру, — это были не пять слов, вызванные эмоциональным всплеском, но, скорее, сам этот всплеск; и море ему вторило.
— Не может быть, — ответил мужчина уверенно; но не улыбнулся.
«Почему он говорит так?» — подумала женщина, и снова ей вспомнились странные слова: на Бога можно набрести только случайно. «Но он-то никогда не знал этих слов, не слышал! А знала я… значит, он так ответил по какой-то другой причине; из своих соображений».
«Не может быть, потому что она заранее так говорит», — подумал мужчина.
