Когда глаза привыкли к темноте, он различил абрис люка и поспешил вылезти. Спустя минуту он утолял жажду, приникнув к кранику котла на камбузе. А еще минут через пять сбежал по сходне на берег.
Они все больше отдалялись от жизни, привычной для большинства, погружаясь в свою особенную жизнь. Проверка аппаратуры, рев турбин, выход в море, эксплуатация на предельных нагрузках, вибрация корпуса, дрожание натянутых тросов, которыми крепились танки; и опять рев, вибрация и курс на берег, на который морское чудище выползало, ничуть не устав. Чудище могло летать над волнами денно и нощно, только керосин в емкости вливай; и люди, будто стесняясь своей усталости, немощи, бренности, устремлялись вдогонку, подхлестывая себя спиртом (да еще и дурь в него добавляли). Они не должны были отставать, по сути, превратившись в ходячие придатки механизма, который сами же создали.
Следующий выход в залив омрачился неожиданным происшествием. Рейс был ночным, хотя разгонялись не меньше, чем в дневное время. Залогом безопасности были: а) точнейшее навигационное оборудование, б) предупреждение об опасности, которое рассылалось другим плавсредствам. Гражданским судам вообще нельзя было заходить в тот район, но ведь нашим людям писаные законы — не указ.
Удара не почувствовали, просто мелькнуло что-то в луче носового прожектора, вроде как лодка. На всякий пожарный сделали разворот, вернулись обратно на малом ходу, а на воде — ошметки от «Казанки» (как выяснится позже), и какой-то придурок с окровавленной башкой среди них плавает! Тут же спустили мотобот, придурка подняли на борт, радуясь, что уцелел; да только рано радовались: двое других, удившие с ним рыбку, отправились ее кормить.
Скандал, понятно, переговоры по рации с берегом, вызов водолазов, ментовский катер, на который пересадили незадачливого (удачливого?) рыбачка, а еще ругань между Востриковым и Булыгиным, едва не перешедшая в драку. Капитан первого ранга по-прежнему был отлучен от штурвала, но в навигацию влезал, предлагая тот или иной курс. Роковой ночной маршрут тоже разработал Востриков, из-за чего сдаточный капитан обложил его матюгами.
— Этот квадрат запрещен для гражданских судов, — нудил Востриков, утирая трясущейся рукой пот. — Они сами виноваты! А на вас я напишу рапорт за оскорбления!
— Пиши, что хочешь, только не лезь, куда не просят! Здесь всегда судака ловят, причем на таких корытах, какие ни в один локатор не углядишь!
Рогов же, слушая перепалку начальников, все больше уверялся: корабль просто-напросто сожрал еще парочку жизней. Это были посторонние жизни, только «Кашалоту» все равно, кого хавать, на то и хищный кит.
Когда под утро выползли на берег, спать никому не хотелось. Гусев вытащил из рундука настойку.
— Будете? Созрела вроде…
— Давай… — отозвался Жарский. Когда темно-красная жидкость была разлита, он поднял стакан:
— В общем, рекорд «Дельфина» побит.
— В каком смысле? — не понял Рогов.
— Там было три покойника, у нас четыре. Да, не зря на твоих снимках этот белый мелькал…
— Хочешь сказать, я накаркал?
— Ничего я не хочу сказать. Просто валить надо на морские просторы, а то еще кого-нибудь в этой луже утопим…
Лесная ягода плюс бессонница со стрессом превращали опьянение в сюрреалистический аттракцион. Количество стволов РБУ, из которых там и сям торчали бутылочные днища, удвоилось, потом утроилось, да и Жарских тоже стало трое. А главное, эти Жарские говорили по-разному! Один утверждал: кораблю пора на Балтику! Другой возражал, мол, программа еще не завершена! Какая еще программа?! — горячился третий. Программа по «жмурикам», отвечал первый. Надо ведь не только «Дельфина», еще и «Косатку» опередить! А потом грянуть песню китов на три голоса, когда тубе подпевают саксофон с кларнетом!
Не обращая внимания на Рогова, троица продолжила спор, он же незаметно покинул отсек. Он бродил по кораблю и не мог понять: страшно ему, или, напротив, он восхищен этой безжалостностью? Легче было пасть ниц, сказав: воля твоя, могучий «Кашалот», бери свои жертвы, если без них нельзя, только меня, сирого да убогого, не трожь. Но где гарантия, что молитва зачтется?!
Наружу выгнал победивший страх. Вскоре Рогов стоял у просеки, что клубилась утренним туманом, из-за чего лес казался таинственным и опасным. На прошлой неделе, встретив вышедшего из леса Гусева, Рогов поинтересовался:
— С трофеями?
— Есть маленько… — ответил тот. Кошелку наполняли ягодки, от которых мир вставал с ног на голову. А может, наполнялся подлинным смыслом, на сей счет Рогов пребывал в сомнении.
— Где, ты говорил, линия Маннергейма? Доты, траншеи, весь этот укрепрайон…
— Прямо иди, вдоль просеки. Через полкилометра вправо сверни, вглубь леса, там и увидишь.
Зачем было смотреть бетонные развалины, Рогов не понимал, но все равно двинулся в лес, как сомнамбула.
Он ступил на тропку неуверенно, чтобы вскоре остановиться. Надстройка и винты с насадками маячили над зарослями кустарника и будто взывали: ты куда, Дедал? Научил летать Икара-Кашалота, а теперь сбегаешь?! Решительно двинувшись вперед, он прошагал примерно полкилометра, после чего свернул в чащу. И сразу движение замедлилось: тропка исчезла, под ногами захлюпало, а по лицу стали хлестать колючие ветки. Он отводил руками еловые лапы, выбираясь туда, где посуше, только и там — кочки да валежник, не разгонишься.
Лес поредел, когда путь пошел в гору. Это был холм, на вершине которого серело что-то бесформенное, но если приглядеться — явно сотворенное человеком. Могучие бетонные перекрытия покрывал зеленый мох, поверху рос мелкий кустарник, но сомнений не оставалось: это были развалины дота, установленного в правильном месте — на высоте. Не дураки были финны, да и Маннергейм, надо думать, не филонил занятия в царской военной академии. Рогов обходил сооружение по периметру, понимая: тут с какой стороны ни зайди — везде смерть найдешь.
Внезапно он почувствовал чье-то присутствие: вроде силуэт впереди мелькнул, чтобы тут же скрыться за развалинами. Облизнув пересохшие губы, Рогов двинулся следом, и опять показалось, что увидел кусок камуфляжа. Еще не выветрившийся дурной хмель притуплял страх, и Рогов кружил вокруг развалин, стремясь догнать того, кого, возможно, вовсе не было. Надо взобраться наверх! Рогов залез на первую плиту, послужившую гигантской ступенью, на вторую, и вскоре уже озирал окрестности с вершины бывшей огневой точки. Справа никого, слева тоже, но стоило повернуться, как увидел, кого хотел.
— Эй!
В лесной тишине крик прозвучал громко, однако человека в брезентовой штормовке, медленно уходившего в глушь, не остановил.
— Я к вам обращаюсь! Стойте!
Силуэт исчезал, сливаясь с деревьями, хвоей, листвой, так что пришлось спешно спрыгивать с плит. По ходу Рогов долбанулся коленом, только некогда разглядывать ушиб: прихрамывая, он устремился за беглецом.
— Стойте, вам говорят!
Он почти догнал того, кто шагал впереди. Догнал, а вот перегнать не мог, так и плелся сзади, видя перед собой лишь накинутый на голову капюшон штормовки.
— Вы что здесь делаете?! Отвечайте!
— А ты что здесь делаешь? — прозвучал ответный вопрос. Голос был на удивление спокойный, в то время как Рогов нервничал.
— Я сдаю корабль!
— Кому сдаешь?
— Кому, кому… Кому надо! У меня пропуск есть в запретную зону! А у вас есть?
— Мне не нужно пропусков.
— Как это — не нужно?! Здесь всем нужно, даже жители Лужков — и те с отметкой в паспорте!
Незнакомец продолжал двигаться ровным шагом, не останавливаясь и не оглядываясь. Кто он — грибник? Охотник? Егерь? Рогов несколько раз делал попытку вырваться вперед и встать на пути, только битая коленка, увы, мешала. Утомившись, он остановился, чтобы выкрикнуть в спину:
— Вам не положено здесь находиться!
Идущий впереди тоже встал.
— Мне не положено?! Это тебе, родной, не положено здесь находиться. Ты здесь чужой. Посмотри вокруг: это все не твое. Жизнь — не твое, тебе хорошо только на твоем корабле. Поэтому тебе лучше вернуться, иначе пропадешь.
— Да кто вы такой, чтобы давать мне советы?! Я сам знаю, что для меня лучше! И вообще повернитесь, когда с вами разговаривают!
Но загадочный грибник не оборачивался, он уверенно двигался своей дорогой, уходя дальше и дальше. Напрягшись изо всех сил, Рогов ринулся вперед, прямо по валежнику, даже ветви, хлеставшие по лицу, не отводил. Догнать лесного человека, встряхнуть за грудки и отвести к Вострикову, пусть выслуживается за счет таких нарушителей режима! Внутри же зрела отчаянная мысль: это не нарушитель, кто-то другой, говорящий на ином языке, из-за чего диалог не просто труден — невозможен!
— Постойте! — беспомощно прокричал он в спину, уже еле заметную среди стволов. — У меня есть вопрос… Он часто будет являться?
