Они встретили меня восторженно, но не как умершую и воскресшую: их сердца знали, что я жива.
Задушив полковника Лапицкого, мы на двое суток предались сердечному общению. Мое истосковавшееся сердце неистовствовало. Я пила и пила своих братьев. До изнеможения.
Закопав ночью труп Лапицкого, мы утром покинули Москву.
Через трое суток в Красноярске на вокзале нас встречали Ауб, Ном и Рэ. Всех их мы с Адр вернули к жизни в подвале Большого Дома.
Так я оказалась в Сибири.
Темным декабрьским утром мое сердце дважды содрогнулось от боли: в далекой Москве расстреляли Ха и Адр. Мясные машины цавсегда остановили их горячие и сильные сердца.
И мы не смогли помешать этому.
Прошло шесть лет.
Я вернулась в Москву.
Трое братьев умерли своей смертью. Умерла и старая Юс. Свет Изначальный, сиявший в них, воплотился в другие тела, только появившиеся на земле. И нам предстояло найти их заново.
Лагерь по добыче ЛЬДА распустили. Профессоров, обосновавших важность изучения «тунгусского ледяного феномена», посмертно окрестили лжеучеными, секретный проект «Лед» был ликвидирован. Ликвидировали и «шарашку», где изготовляли ледяные молоты.
Тем не менее братство крепло и росло. Запасов льда, добытого еще в сталинские времена, хватало на все. В 1959-м мы были благодарны зекам лагеря №312/500. Своими кирками они заложили необходимую ледяную базу. Кубометры льда спали в холодильниках и подземных хранилищах, ожидая своего часа. Часть льда уходила за границу по старым каналам МГБ. Из оставшегося льда мы делали ледяные молоты.
Их пускали в дело редко, так как поиск НАШИХ сузился. Он стал более локальным. Теперь, без поддержки МГБ, мы искали своих осторожно, тщательно готовясь к простукиванию. Вокзалы, кинотеатры, рестораны, концертные залы и магазины были главными местами нашего поиска. Русых людей с голубыми глазами выслеживали, похищали и простукивали. Но больше всего нам везло почему-то в библиотеках. Там всегда сидели тысячи мясных машин и занимались молчаливым безумием: внимательно перелистывали бумажные листы, покрытые буквами. Они получали от этого особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Толстые потертые книги были написаны давно умершими мясными машинами, портреты которых торжественно висели на стенах библиотек. Книг были миллионы. Их непрерывно размножали, поддерживая коллективное безумие, чтобы миллионы мертвецов благоговейно склонились над листами мертвой бумаги. После чтения они становились еще мертвее. Но среди этих оцепеневших фигур были и наши. В громадной Библиотеке имени Ленина мы нашли восьмерых. В Библиотеке иностранной литературы – троих. В Исторической – четверых.
Братство росло.
К зиме 1959-го в России нас было уже 118.
Наступили бурные шестидесятые.
Время потекло быстрее.
Появились новые возможности, открылись перспективы.
Наши стали продвигаться по службе, занимать ответственные посты. Братство снова проникало в советскую элиту, но теперь снизу. У нас появились три новых брата в Совете Министров и один в ЦК КПСС. Сестра Чбе стала министром культуры Латвии, братья Энт и Бо заняли руководящие посты в Министерстве внешней торговли, сестра Уг вышла замуж за командующего войсками ПВО, брат Не стал директором Малого театра.
И самое главное – братья Ауб, Ном и Мир организовали в Сибири научное общество по изучению ФТМ (феномена тунгусского метеорита). Оно было поддержано в Академии наук и существовало на государственные деньги. Почти ежегодно к месту падения снаряжались экспедиции.
И ледяные глыбы снова потекли в Москву.
Мы работали.
В семидесятые могущество братства усилилось.
Обретенный брат Леч стал директором СЭВ. Самое поразительное, что его дочь и внук тоже оказались нашими. Это был первый случай, когда семья была живой. Леч, Март и Борк стали оплотом братства в советской номенклатуре. СЭВ заработал на нас. Благодаря Леч мы установили тесные контакты с нашими в Восточной Европе. Мы стали поставлять им лед напрямую, минуя сложно законспирированные каналы, созданные Ха еще при Сталине.
Я заняла небольшую руководящую должность в СЭВ.
Это позволило мне часто выезжать в соцстраны. Я увидела лица наших европейских братьев. Я познала их сердца. Говоря на разных земных языках, мы прекрасно понимали друг друга.
Мы знали, ЧТО делать и КАК.
Братство росло.
В 1980-м в России нас стало 718.
А в мире – 2405.
Восьмидесятые принесли много хлопот и неприятностей.
Умер Брежнев. И началось традиционное для России перераспределение власти. Четверо наших потеряли большие посты в ЦК КПСС и в Совмине. Трое из Госплана были понижены в должности. Брат Ёт, видный функционер ВЦСПС, был исключен из партии «за протекционизм» (он слишком активно продвигал наших в руководство профсоюзами). Двое братьев из Внешторга попали под кампанию борьбы с коррупцией и были осуждены на длительные сроки. Сестры Фэд и Ку потеряли посты в ЦК комсомола за «аморальное поведение» (их застали за сердечным разговором). А Шро, мой верный и решительный, был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений (один из простукиваемых вырвался, убежал и донес).
Но Леч уцелел.
И двое наших, Уы и Им стали полковниками КГБ.
Лед добывали и экспортировали в 28 стран.
И ледяные молоты стучали в сердца.
Умерли Андропов и Черненко.
Пришел Горбачев.
Началась эпоха Гласности и Перестройки.
СССР стал разваливаться. Был упразднен СЭВ. И почти сразу умер Леч. Это была большая потеря для нас. Наши сердца горячо простились с великим Леч. Для братства он сделал очень много.
Партия все больше и больше теряла власть в стране. В верхних эшелонах власти началась паника: советская номенклатура чувствовала в надвигающейся демократизации смертельную опасность, но сделать ничего не могла.
Возникло частное предпринимательство. Наиболее умные представители номенклатуры стали переходить в бизнес. Пользуясь старыми связями, они быстро делали деньги.
НАШИ тоже быстро сориентировались. Было решено создавать торговые фирмы, банки и акционерные общества.
В августе 1991-го рухнул СССР.
По иронии судьбы в тот день мы с тремя братьями оказались на Лубянской площади и наблюдали за сносом памятника Дзержинскому. Когда его обвязали стальными тросами и подняли в воздух, я вспомнила арест, мою камеру-холодильник, допросы, янтарных змей, злые лица и мертвые сердца следователей.
Демонтажом памятника руководил белобрысый парень в тельняшке и танкистском шлеме. У него были голубые глаза. Мы познакомились, а через пару часов в специально оборудованном подвале мы простучали Сергея. И сердце его назвало истинное имя: Дор.
Так Дзержинский помог нам найти брата.
Понеслись стремительные девяностые.
Началась веселая и страшная эпоха Ельцина.
Для братства настало золотое время. Мы добились того, о чем мечтали: прочно вошли во власть, создали мощные финансовые структуры, основали ряд совместных предприятий.
Но главным успехом братства стало проникновение наших в высшие властные структуры.
Брат Уф, обретенный в конце семидесятых в Ленинграде, за два года сумел сделать фантастическую карьеру: от доцента инженерно-экономического института до вице-премьера в российском правительстве. Он руководил экономическими реформами и приватизацией государственной собственности. Продажа сотен заводов и фабрик шла через руки Уф. Практически в первой половине 90-х он был хозяином недвижимости России.
Невозможно переоценить его вклад в дело братства. Благодаря рыжему Уф мы стали по-настоящему экономически свободными. Вопрос денег для нас был навсегда решен. А деньги на планете мясных машин двигали все.
Я боготворила рыжего Уф.
Его небольшое, но неистовое сердце часто говорило с моим.
Уф возглавил радикальное крыло братства. Радикалы старались любыми средствами увеличить количество наших и дожить до Великого Преображения.
В отличие от них, мы не были столь эгоистичны и работали на грядущие поколения.
Но Уф своим великим экономическим рывком приблизил будущее: к 1 января 2000 года НАС во всем мире стало 18610.
И я впервые поверила, что ДОЖИВУ!
Узким кругом мы справляли Новый год в загородном доме Уф. Это был единственный приемлемый для нас праздник из всех праздников мясных машин: ведь каждый новый год приближал час Великого Преображения.
После недолгого сердечного разговора мы сидели на ковре вокруг горы фруктов и молча ели. Мы вообще старались не разговаривать на языке мясо-машин.
И вдруг Уф замер со сливой в руке. Серо-синие глаза его прищурились, маленький упрямый рот приоткрылся:
– Через год и восемь месяцев мы все станем лучами света!
Я замерла. Замерли и остальные.
Уф обвел нас пронзительным взглядом. И добавил твердо:
– Я знаю!
Вмиг глаза его увлажнились, губы задрожали, слива выпала из пальцев. Слезы потекли по его щекам.
