— Отличные рыбы, — щелкнул языком Котел, когда я подошел. — Устроим праздничный обед. Давно свежей рыбки не пробовал. А говорят на парижском рынке ее видимо-невидимо: от карасиков до гигантских макрелей. И чуть на какой пятнышко, отдают бесплатно. Одни берут для кошек, другие себе, и продавцы при этом улыбаются: «Пожалуйста, мадам», «Пожалуйста, месье». А у нас грубят на каждом шагу. И продавцы, и официанты, и таксисты. И всех надо уговаривать: чтоб обслужили, довезли. Если кто вежливо ответит или извинится, на него смотришь, как на инопланетянина… Так сколько хвостов ты поймал, Чайник?
— Зубы у себя во рту считай, — остановил я Котла и протянул улов Куке (он уже разжег костер и закурил трубку).
Боюсь, вы не знаете, что приятели бывают духовные и удобные. Объясняю. Духовным приятелем Кука никак быть не мог — и потому что его черепок плохо варит и, естественно, из-за своего бескультурья, а удобным более-менее мог.
Кука взял мои первоклассные рыбы небрежно, словно куль с семечками, достал свой нож с узким, источенным до нитки лезвием (он постоянно держал оружие в боевой готовности) и бойко принялся потрошить рыбу — от него в разные стороны полетели чешуя, плавники, пузыри. Котел начал чистить песком сковородку.
Потом они жарили рыбу, и пока колготились, я подробно объяснил, как нужно ловить голавлей. Под конец я хотел закрепить свой успех рассказом о рыбалках на Волге, но не успел…
15Да, ребята, я не успел закончить рассказ — туполом Кука грубо перебил меня:
— Хватит балаболить! Дело не в пойманной рыбе, а в кайфе, в ожидании клева. Рыбалка это целая наука, особая философия, тебе не понять. Так что, садись лучше шамать, да оцени мою жареху, — он выбрал самый увесистый кусок и начал уплетать за обе щеки.
Не сомневаюсь, вы заметили Кукину невоспитанность и то, что у него все чувства изрядно притуплены, а высокие вообще отсутствуют. И это еще мягко сказано. Скажу больше — он настоящий болотный житель. Его, придурковатого, видимо, придавило еще в детстве и он таким и остался. Грубость Куки заметил и Котел, и высказал суровое осуждение.
— Да, с вежливостью у нас плоховато. Даже не верится, что на улицах Нью-Йорка незнакомые люди улыбаются друг другу. А какое чувство собственного достоинства?! В Америке даже не принято уступать старикам место. У них есть поговорка: «Все должны долго жить, но никто не должен быть старым». Там, если ты уступил место пожилой женщине, значит в глаза назвал ее «старухой». А у нас попробуй не уступи — стыдит на весь вагон… Наша беда в том, что мало интеллигентов, на улицах почти нет одухотворенных лиц.
— Спокойно! Что ты мелешь? — Кука чуть не запустил в Котла ложкой. — Полно у нас прекрасных лиц, хороших, умных людей. В метро все читают, мы самая читающая нация. В театрах и на выставках толпы людей… Вот, ты неслабо знаешь об Америке, а они о нас не знают ничего. Из наших писателей называют только Толстого, да и то не все. Их ничего не интересует, кроме своих дел. Накопительство и развлечения — главные цели. У них даже ко всему есть присказка: «Ты получаешь от этого удовольствие?». Твоя Америка! Стандартная одежда, стандартные улыбки, все разговоры: «есть ли кондиционер в доме, какая марка машины», и всюду деньги, деньги. Шаблонная американская мечта о богатстве. Лично мне начхать на их пластмассовые коттеджи и подстриженные газоны, я люблю все естественное: густые травы, полевые цветы и наши избы — дерево самый чистый и здоровый материал… И вообще, американцы туповатые! Ты знаешь, что по их опросу большинство американцев считает, что они воевали с немцами и нами, что мы были с Гитлером заодно?
— Да, это отчасти так, — нервно хохотнул Котел. — Я, например, убедился, что они и свое-то искусство плохо знают. Как-то приехали к нам студенты американцы, я их спросил, слышали ли они таких-то джазовых музыкантов, а они и не знают, кто это такие. Я изучал импровизации этих музыкантов, а они не удосужились перейти улицу послушать их. Такая печальная вещь. Но у них, понимаешь ли, во всем узкая специализация. Свой-то предмет они знают, как надо, будь уверен. В условиях конкуренции иначе нельзя. Надо все делать лучше других. Поэтому у них много личностей и колоссальные достижения.
— Еще бы не иметь достижения! Грабят бедные страны, скупают по всему свету лучшие умы, мировые войны их обошли стороной, разрушений-то не было. — Куку прямо трясло от возмущения, он даже забыл про еду. — Нет лиц! Это надо же, до чего договорился! А наши женщины?! Наше главное богатство?! Каждая третья красавица. И личностей у нас полно. Мой сосед — рабочий парень, сам собрал легковушку неслабую. Толковый парень, начитанный, пишет стихи. Да, он сто очков даст любому сверстнику американцу. Не случайно на всех олимпиадах наши ребята побеждают!
Трапезу заканчивали молча. Наевшись и отвалив от костра (не поблагодарив меня, рыбу все же я поймал. Кто же еще? Ну, конечно, я. Опять я!). Котел схватил фотоаппарат и попросил меня запечатлеть его с удилищем.
На минуту перенесем действие в другое место. По случайному стечению обстоятельств до этой поездки вы могли быть знакомы с Котлом. И тогда, конечно, первым делом он пригласил вас к себе домой «слушать джаз», и вы заметили, что стены его комнаты облеплены фотографиями. Там есть снимки, где Котел стреляет из ружья, сидит на лошади, плывет брассом. На всех фотографиях Котел ангел: чистый взгляд, открытая душа. Но не верьте этим фотографиям, все они — липа, обманчивое представление о супермене. У меня-то есть фотография, где его истинное лицо: нахальный взгляд сразу выдает двуличную натуру. Этот снимок сделал я (скрытой камерой).
Меня с Кукой Котел снял раз пять, причем на карточках, которые он делал в начале путешествия, ничего не видно; где-то в середине нашего плавания он более-менее освоил ремесло — на тех неважнецких снимках кое-что можно разобрать; только перед возвращением в Москву, он, наконец, начал делать снимки, на которые можно смотреть. Правда, и на них мы с Кукой себя не узнавали.
После того, как я «щелкнул» Котла, он взял гитару и начал трезвонить на всю реку. Кука засмолил трубку — огромную, с половник, и проверил на кофте пуговицы (он частенько наедался так, что они отрывались), потом достал блокнот и произнес:
— Начну, пожалуй, вести дневник. «Наблюдения простака». Как бы. Опишу для начала нашу неслабую стоянку. Трудно поверить, что на земле еще остались такие классные места. Как виды на открытках.
Я усмехнулся — Кука может любоваться рекой, деревней, костром, а через полчаса полезет с кулаками на приятеля. Сентиментальность часто граничит с жестокостью.
— А путешествие, сами понимаете, доступное для всех счастье, — продолжал Кука. — И главное, у нас — гуляй по лугам, плавай по речкам сколько хочешь, а на Западе всюду таблицы: «Частное владение. Вход воспрещен!», — Кука выдал пару крепких словечек из своего обширного арсенала ругани (их не привожу, язык не поворачивается). — Земля, леса, озера, природные богатства должны принадлежать всем, а не группе денежных мешков. В частные руки можно отдать небольшие магазины, мастерские, — Кука грозно кашлянул и уткнулся в блокнот.
Краем глаза я зорко следил за его каракулями и ответственно заявляю: все, что он написал, следовало перевернуть наоборот, тогда получалось как раз то, что было на самом деле. Впрочем, что вы хотели от Куки? Ведь, он даже писал с ошибками, да таким размашистым почерком, что, казалось, на бумаге лежат вытянутые пружины. Под конец своей писанины Кука начеркал фразу: «Поездку несколько омрачают мои приятели: Котел брюзжит, что все вокруг плохо, а Чайник замкнулся в своем мирке, ему все до лампочки». Как вам это нравится?
Между прочим, когда я описал нашу поездку и понес рукопись в редакцию, скептик Котел заявил, что я напрасно рассчитываю напечататься, так как писательское ремесло у меня хромает.
— Здесь ты не вышел способностями, — бубнил он. — В этом смысле гораздо больше шансов у Куки. Его дневник написан возвышенней и глубже, в его слова вложена душа, поэтому они живые, зажигательные. И вообще у него достаточно зрелое, масштабное произведение, а ты скользил по поверхности.
Ну, о каком сравнении может идти речь? Скажу без ложной скромности, я справился со своей задачей — с исчерпывающей полнотой дал правдивое описание реки и деревень, заодно предельно ясно решил проблему свободного времени, досуга, увлечений, в то время как Кука накатал что-то вроде автобиографии, да еще напичкал свой текст разными литературными выкрутасами. Уж я не говорю о жалком количестве страниц в его блокноте — в моем очерке раз в десять больше, и, если говорить начистоту, я писал его без всякой претензии на стиль. Разжигайте им печь, если вру!
Кстати, прошу этот очерк рассматривать и как научный труд, достоверный документ нашей эпохи. Обратите внимание, с начала поездки я исследую совместимость людей в замкнутом проживании, и мое исследование движется на фоне меняющихся ландшафтов. Согласитесь, красоте такого изложения могли бы позавидовать многие ученые.
