– Врачи говорят, я поправляюсь.
– Это здорово.
Я успеваю мельком подумать, понимает ли он, что находится не в каком-то профилактории для высшего руководства, а за решеткой в сумасшедшем доме.
– Скоро на ужин, – говорит он. – Ты остаешься?
– Да, я сегодня и завтра здесь.
Это несколько странно все, будто на свое тело со стороны смотришь. Его врачи послали меня в раздевалку увидеться с ним, пока он голый и плавает в чем-то вроде послеигрового кайфа, как следует сдобренного лекарствами.
– Я тебя тут оставлю, одевайся, – говорю я, готовясь выйти. Выхожу и встречаю Гервина, который передает мне поводок. С ним еще Розенблатт и тренер по теннису, они стоят и говорят друг другу, как это хорошо, что Джордж «снова в игре».
Когда из раздевалки выходит Джордж, Тесси, завидев его, изо всех сил натягивает поводок. Джордж приседает перед ней, отклячив задницу и расставив руки, – игровая стойка. Собака ведет себя возбужденно, но подозрительно-осторожно. Джордж валится на траву, начинает кататься на спине, болтая руками и ногами в воздухе. Собака ведет себя так, будто рада его видеть, но знает, что он псих. У меня отношение такое же: настороженно-оптимистическое.
– Умница, – говорю я собаке.
По дороге в столовую кто-то из обслуги берет Тесси и уводит – «на то время, пока вы будете есть».
Джордж оборачивается ко мне:
– Ты постарел.
– Со мной произошел небольшой несчастный случай.
– Так он же со всеми произошел.
– Со мной еще один. После того первого.
Вслед за нами в столовую входят Розенблатт, Гервин и тренер по теннису.
Мы рассаживаемся. Я кладу под себя папку-гармошку, которую привез из дому и тут всюду таскаю с собой. Официант спрашивает, кому из нас «ягодный взрыв». Они все поднимают руки.
– А вам да или нет? – спрашивает тренер, глядя на меня.
– А что такое «ягодный взрыв»?
– Красно-зеленый молочный коктейль, богат антиоксидантами, с добавкой «омега-три», – отвечает он на автомате.
– Тогда и мне, – говорю я.
– Батончик какой? – спрашивает Джордж.
– «Тоффи-мока-мушкетер».
Жаль, что я не знаю языка, на котором они говорят.
– Мне стейк, – говорю я.
– У нас вегетарианский стол, – отвечает официант. – Могу вам сейтан в петрушечном соусе принести. Говорят, что по вкусу как телятина.
– С удовольствием.
Официант собирает у всех заказы и извещает нас, что салатный бар открыт. Я смотрю на прочих посетителей. Трудно сказать, кто тут сотрудник, а кто пациент: все одеты так, будто в гольф играть собрались. По ту сторону салатного бара видна дверь, ведущая во что-то вроде отдельного кабинета. Вдруг в вихре движения целая группа пролетает через главный зал и туда, в отдельный кабинет. В окружении этих людей я успеваю заметить затылок седого мужчины. Видимо, это и есть бывший кандидат в президенты.
– Вы историк? – спрашивает меня Гервин, пытаясь завязать вежливый разговор.
– Преподаватель и исследователь. Сейчас тоже работаю над книгой.
– Мой маленький братик думает, будто на Никсоне собаку съел, – добавляет Джордж.
– Я вообще-то старше на одиннадцать месяцев. Старше, – повторяю я.
– И что вас интересует в Никсоне? – спрашивает Гервин.
– А что в нем не интересно? Он увлекает невероятно, и история все еще развивается, – отвечаю я.
– Вообще-то мой братец в Никсона влюблен. Не может на него налюбоваться, вопреки всем его недостаткам. Мне типа нравится, все время есть над чем поржать.
– Кстати, о тебе. Джордж остаток жизни проведет за решеткой?
– Такие решения принимаем не мы, – отвечает Гервин, будто беря Джорджа под защиту.
– Мы не юристы, – подхватывает тренер по теннису.
– Умеешь ты сразу быка за рога, – говорит Джордж.
– А ты им сказал, как тебя однажды отец вырубил так, что потом неделю искры в глазах мелькали?
– Напомни! Как это было?
– Ты насчет чего-то старика доставал, и он тебя попросил подойти поближе. Ты подошел. Он тогда сказал: «Ты только никогда не забывай, кто из нас главный», – и врезал тебе. Папочка у нас был как мафиози: чуть что – заорет и в морду. Примитивный был человек.
– Ты на него клепаешь, потому что меня он любил больше, – говорит Джордж.
– Мне плевать, любил он меня или нет. Думая о тебе, Джордж, задним числом, понимаю, что надо было увидеть письмена на стене. Разбитая о стену кофейная чашка, зазубрина в человеческий рост на штукатурке, погнутая крышка мусорного бака.
– Агрессия против неодушевленных предметов не всегда означает, что человек убьет свою жену, – замечает Розенблатт.
– Вы правы. Джордж, ты помнишь, тебя психиатр спросил: «Тебе случалось ударить женщину?», а ты ему ответил: «Только по заднице».
Джордж искренне смеется:
– Помню, как же.
– А игрушечное оружие помнишь? Когда играли на эстакаде над пляжем в карнавальные игры, стреляли шариками в мистера Магу, и ты вдруг повернул ружье на своего брата?
– Такое событие трудно оценить вне контекста, – говорит Розенблатт.
– А он вам не рассказывал, как сбил меня машиной?
– Ну, понес свою излюбленную байку, самую лучшую. И я тебя не сбил, а стукнул раз.
– Нарочно.
– Не стану опровергать, – пожимает плечами Джордж.
– В школе у него прозвище было – Победитель.
– Хватит, – говорит Гервин. – Смысл этого ужина – потрепаться ни о чем и просто притереться малость.
– Ага, – говорит Джордж. – Так что заткни фонтан.
Я зарываюсь в сейтан, напоминающий печеный картон в резиново-лимонно-каперсно-крахмальном соусе. За едой я спрашиваю у Розенблатта, когда у меня будет возможность поговорить с Джорджем наедине – о некоторых частных семейных делах, ремонте дома, собаке и кошке, детях, финансах.
– Этого нет в расписании? – спрашивает он озабоченно.
Я качаю головой:
– Я для этого и приехал, мне нужно с ним поговорить. Можно ли сегодня, после ужина?
Розенблатт смотрит на меня так, будто ему эта мысль и в голову не приходила.
– Можно устроить, – отвечает он, вынимает ручку и что-то черкает в расписании.
И вот после тофутти с фальшивой горячей помадкой и чайником зеленого чая, на вкус напоминающего воду из аквариума, Гервин, тренер и Розенблатт встают.
– Мы с вами прощаемся, – говорит Гервин, – на сегодня.
Тренер хлопает Джорджа по спине.
– Горжусь тобой, – говорит он. – Вот стараешься, так видно, что стараешься.
Они так чертовски оптимистичны, что аж тошнит.
– Так обращаются со всем пациентами?
– Да, – говорит Гервин. – Мы стараемся создать безопасную среду: очень много трудностей возникает из-за страха.
– Я буду здесь. – Розенблатт показывает на стол возле двери. – На случай, если понадоблюсь.
– Уродский цирк, чтоб их всех, – говорит Джордж им вслед, когда они уже не слышат.
– А ты в нем звезда арены.
– Как там мой котенок и собаченька?
– Нормально, – отвечаю я. – Жаль, не знали про невидимую изгородь, но разобрались.
– Ты даешь Тесси противовоспалительные и витамины?
– А которые ее?
– В кухонном ящике, большая банка.
– Я думал, это твои. Сам ежедневно принимал.
– Дебил, – говорит Джордж.
Я вытаскиваю из-под задницы папку-гармошку.
– Вот тут хочу у тебя кое-что спросить. Начну с мелочей: как действует внешнее освещение двора перед домом? И еще: я видел Хайрэма П. Муди, он приходил на похороны – это он оплачивает все счета? Есть ли что-то, за чем я должен присмотреть, вроде счетов? Какой у тебя пин-код? Да, и я пытался воспользоваться кредитной картой, а она защищена паролем. Спрашивают девичью фамилию матери. Я ввел «Гринберг», но это оказалось не то.
– Дендридж, – говорит Джордж.
– Это чья фамилия?
– Марты Вашингтон, – отвечает он, удивляясь моему вопросу.
– Забавно. Никогда бы не подумал. Я решил, имеется в виду девичья фамилия твоей матери, а не матери всей Америки.
– Иногда я забываю живых родственников, но никогда не забуду Марту, – говорит он. – Удивлен, что ты не знал. А еще называешь себя историком.
– Кстати, об истории. Пытался ввести место твоего рождения – Нью-Йорк, но тоже не угадал.
– Я всегда использую Вашингтон, округ Колумбия. Его мне проще удержать в памяти.
– Вот именно, – говорю я. – Да, и пока не забыл, – (слово «память» навело на мысль о компьютерах и их сетях), – я тут с твоей подругой виделся.
– Вот как? – удивляется он.
– Она сказала, что у тебя он на вкус как тесто для пончиков и что сзади ты ее знаешь лучше, чем спереди.
Морда у Джорджа в этот момент миллион стоит. Он тут же начинает суетиться:
– Вообще не понимаю, о чем это. Ты говорил, что хочешь меня спросить про какие-то вещи в доме, и вдруг кидаешься гранатами. Ты уверен, что не на врага работаешь?
– Откуда мне знать? Кто враг, назвался ли он врагом? И раз уж мы сползаем по этому скользкому склону, к тебе заезжал твой адвокат? Какую-нибудь линию защиты готовят? Тебе кто-нибудь звонил или писал?
